Попутный ветер - Екатерина Горбунова

Юноша с предосторожностями вернулся к дуплу. Разбудил Летту. И пока она сонно протирала глаза, принялся собирать просохшие вещи.

— В чем дело?

— Работорговцы, — ответил отрывисто.

Она невольно охнула.

— Нам лучше поторопиться, пока они спят. Мы пойдем по лесной тропе, не выходя на центральную дорогу. Но впереди есть довольно большая открытая поляна. И нам надо оказаться там быстрее, чем подойдет караван, — скупо жестикулируя, сказал Олаф.

— Я понимаю.

— Как ноги? — он мысленно обругал себя, что не догадался проверить раны с вечера.

В этих местах наверняка тоже рос жив-лист, и если воспаление не прекратилось, можно было обновить повязку. Но девушка рывком стянула башмаки и чулки. Мозоли перестали кровить и затянулись тонкой розовой кожей.

— Все в порядке, — Летта сама не ожидала такого быстрого выздоровления, и благодарно взглянула на проводника. — Думаю, сегодня я и бегать смогу, если возникнет такая необходимость.

— Я очень рад, — юноша улыбнулся, но как-то грустно. — Я подожду снаружи, переодевайтесь. Вам будет не слишком удобно передвигаться в платье по лесу.

Олаф выпрыгнул из дупла. Ждать долго ему не пришлось. Его спутница умела переодеваться довольно быстро. А с прической она и вовсе не мудрила, собрала волосы в длинный хвост на затылке и все.

Однако, как путники не спешили, караван нагнал их. Казалось, в спину подул соленый ураганный ветер, зубы заскрипели от неприятной оскомины, а начавшая заживать рана открылась сызнова. Олафу не впервой пришлось встречаться с работорговцами, только не на их тракте, разумеется. Беспринципные, жестокие и ведущие свою историю с начала образования Империи — они, тем не менее, легко приспосабливались к законам и всем изменчивым обстоятельствам.

Юноша оглянулся на спутницу и взял ее за руку. Девушка во все глаза разглядывала толпу невольников: мужчин и женщин, по неведомой причине продавших свою жизнь и волю, ползущих в одной цепи, подобно гигантской серой гусенице. Это их жалким скарбом были заполнены повозки. В кибитках же, скорее всего, ехали либо совсем обессилевшие, либо дети.

Олаф вскинул голову, заметив, что от каравана отделился довольно богато одетый полный господин на выносливом муле и потрусил к ним.

— Приветствую, собратья по дороге. Доброго ветра вам в спину, — прокричал неожиданно писклявым голосом.

— И вам, — ответил проводник.

— Я Востов, торговец.

— Я Олаф, проводник, а это моя спутница, — он не стал вдаваться в подробности, отвечая лаконично, в стиле писклявого.

— Куда держите путь?

— В Темьгород.

Господин удивленно выпятил губы и зацокал языком. Быстрым оценивающим взглядом окинул молодых людей. Юноша просто почувствовал, как в голове караванщика промелькнула сумма, которую можно будет за них выручить, если что. Но вот запаха эмоций не было. Кажется, караванщик умел его перебивать.

— У меня есть место в обозе, могу подбросить, — предложил Востов радушно.

Летта с опаской глянула на Олафа. Она, конечно, не представляла, чего могло стоить предложение караванщика. Но воодушевления оно не вызвало. Парень не повел и мускулом на лице, только ободряюще сжал ее холодные пальцы.

— Мы передвигаемся пешком, и в попутчиках не нуждаемся, — отказал юноша.

Девушка не смогла сдержать вздох облегчения.

Востов покачал головой.

— А чем плохи мои повозки? — указал хлыстом на караван. — И с людьми-то веселее будет. А там, глядишь, передумаете, с нами поедете.

— Нет, — повторил твердо Олаф. — Мы люди вольные, куда хотим, туда идем. Когда желаем, тогда едем. И сейчас нам интереснее общество друг друга, чем ваше.

Он не боялся оскорбить караванщика. Это была старая формула. Любой имперец выучивал ее с колыбели, намереваясь ни при каких обстоятельствах не поступаться правом самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но говорили, что у работорговцев есть особый дурман, затуманивающий мысли, заставляющий продать себя. Говорили. Доказательств только не было.

— А у тебя есть свободная воля? — переспросил господин. — Ты привязан к этой девчонке…

— Вот именно, — перебил Олаф, — и наша с ней свободная воля диктует отклонить твое предложение.

Караванщик отъехал назад. Его маленькие глазки не отрывались от молодых людей, он уже и не скрывал, что заинтересовался Олафом и Леттой. Хотя запах эмоций, настоящих, скрытых ото всех, перебивался мускусом. Его мул, чувствуя намерения хозяина, нервно переступал с ноги на ногу и фыркал.

Юноша ощущал раздражение. Не любил он состояние, когда дар молчал. Ведь даже бессловесное животное понимало больше. Летта настороженно стояла рядом, цепко схватившись в его руку.

К толстяку подъехал еще один человек, помладше возрастом, мелкий, тощий, с густыми черными бровями и издевательской улыбкой. По одежде и манере поведения его можно было записать в помощники торговца. Он слез со своего ослика, подошел к молодым людям и внимательно их оглядел. Видимо, не имея пока достаточно средств, чтобы пользоваться дорогими духами, мужчина держал за поясом мешочек перемолотых в порошок специй. Но это не мешало Олафу почувствовать тяжелый дух подлости и лицемерия, нахальства и самодовольства.

Вдоволь налюбовавшись на потенциальных рабов, тощий вернулся к толстяку. Они начали говорить на незнакомом языке.

Юноша, прикрыв глаза, сосредоточенно потянул носом. Но, к сожалению, смрад, исходящий от второго караванщика не помогал понять, о чем ведется разговор. Олаф встревожено посмотрел на Летту.

— Жаль, нельзя узнать, о чем они говорят, — шепнул тихо.

Девушка сосредоточилась, а потом начала пересказывать:

— Оба недоумевают, в ком из нас что-то не так, что мы движемся в Темьгород. Старший говорит, что дело скорее всего во мне, и мое уродство просто скрыто под одеждой, а вы — мой надсмотрщик. Значит, перехватывать нас нельзя. Меня-то не хватятся, а вот вас будут искать. Младший спорит с ним, что мы скорее праздные путешественники и нас можно поработить. Я, конечно, худосочна, и вряд ли выдержу дорогу через Красную Пустошь, а вот вы — выглядите вполне. В любом случае, лишние деньги им не помешают.

Молодой человек удивленно воззрился на свою спутницу:

— И о каких еще талантах вы скрыли?

Она улыбнулась и пожала плечами:

— Они говорят на языке моей матери, а поскольку думают, что он нам не знаком, особо не таятся. Просто повезло.

— Мы произнесли формулу свободы. Они не имеют права нас порабощать, — Олаф нахмурился, невольно оглядываясь по сторонам, и прикидывая, куда, возможно, будет лучше бежать в случае нападения.