Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений - Фрэнк Абигнейл

– Что ж, воображала, у меня он как раз есть, – ухмыльнулась она и через пару минут вынесла из спальни упомянутый документ.

Выписка представляла собой четыре листа линованной бумаги стандартного формата – по одному на каждый из четырех лет ее трудов в колледже. По сути это была ксерокопия, нотариально заверенная архивариусом. Первую страницу венчало название университета, выведенное большими жирными буквами, а под ним виднелся герб штата Огайо. Далее следовало ее имя, год выпуска, присвоенная ученая степень и название колледжа (колледжа бизнес-администрации), присвоившего эту степень. Дальше страницы были строка за строкой заполнены названиями прослушанных курсов, датами, часами посещения и оценками. Средняя оценка указывалась в конце каждого года, а последняя отмечала ее итоговый средний балл – 3,8. В нижнем правом углу последней страницы красовалась печать Университета Огайо с наложенной поверх печатью нотариуса и подписью школьного архивариуса.

Я запечатлел структуру выписки в памяти, впитывая ее, как губка воду, и только тогда вернул владелице.

– Ладно, ты не только сексуальна, но и умна, – насмешливо произнес я.

А назавтра отправился за покупками в художественный салон, магазин канцтоваров и фирму офисных товаров, где приобрел гербовую бумагу стандартного формата, принадлежности для макетирования, несколько наборов шрифтов разного начертания и кегля, карандаши и кисти, дизайнерский нож, клей и угольник, золотые накладные печати и печать нотариуса.

Начал я с того, что просто вырезал логотип Гарвардской юридической школы и наклеил его вверху листа гербовой бумаги. Потом приладил герб школы, тоже стянутый из каталога. Далее вписал свое имя, год выпуска, степень, а затем, воспользовавшись угольником и тонким художественным пером, аккуратно разлиновал несколько листов гербовой бумаги. Затем, пустив в ход шрифты, аккуратно ввел каждый курс, требовавшийся для получения диплома юриста в Гарварде, равно как факультативные курсы и фиктивные оценки. Поскольку выписка могла попасться на глаза Уилкоксу, я присвоил себе итоговый балл за три года 3,8.

Законченное изделие с вклеенным текстом выглядело, будто отходы со стола какого-нибудь художника-макетчика, но когда я прогнал листы через копировальный аппарат из набора «Сделай сам», все получилось расчудесно – этакая отрыжка ксерокса. Закончил я шестистраничную подделку, приклеив золотую печать к последнему листу и оттиснув на нем намеренно смазанный штампик нотариуса, который заполнил от руки, используя толстое перо, и подписал с шикарным росчерком именем архивариуса Гарвардской юридической школы, пометив под фальшивкой, что архивариус заодно исполняет роль нотариуса.

Похоже ли это изделие на настоящий гарвардский вкладыш, я не знал. Лакмусовой бумажкой стал момент, когда я представил липовый документ в контору аттестационного экзаменатора адвокатуры штата. Уилкокс проработал практикующим юристом пятнадцать лет, а помощником прокурора штата – девять. При этом у него была масса знакомых в кругах адвокатуры штата. Он сказал, что в моем лице встретил выпускника Гарварда впервые.

Я три недели корпел над толстенными томами в библиотеке конторы Уилкокса, обнаружив, что право – предмет куда более простой, хотя и поскучнее, чем я предполагал, после чего, затаив дыхание, явился в контору аттестационного экзаменатора. Студент-юрист, игравший там роль конторского клерка, перелистал мою фальшивую выписку, одобрительно кивнул, сделал копию фальсификата и вернул оригинальную туфту мне вкупе с заявлением на аттестацию. Пока я заполнял бланк, он, полистав календарь, позвонил кому-то по телефону.

– Если вы считаете, что готовы, то можете пройти экзамен в следующую среду, – заявил он и ободряюще улыбнулся. – Для гарвардца это будет как воды напиться.

Может, в отношении настоящего выпускника Лиги Плюща его образное выражение могло и оправдаться. Для меня же это обернулось горькой чашей, восемью часами догадок, чаяний, предположений, уверенных гипотез и полуграмотных домыслов.

Я провалился.

Однако, к моему изумлению, к уведомлению, что я не выдержал экзамен, прилагался пройденный мной тест, где было указано, какие ответы я дал правильно, а где сделал промашку. Очевидно, кому-то в этой конторе я был по душе.

Вернувшись в контору Уилкокса, я окопался в его библиотеке, сосредоточившись на тех разделах теста, где я промахнулся. Когда выпадала возможность, Уилкокс тестировал меня самолично. Спустя шесть недель я был готов попытаться пройти тест во второй раз.

И снова погорел. Но снова мои экзаменационные бумаги вернули с указанием, где я преуспел, а где обмишурился. Я делал явные успехи. По правде говоря, я пришел в восторг от того количества юридических вопросов, на которые ответил правильно, и проникся решимостью с последней попытки выдержать экзамен.

Третий раз я пошел экзаменоваться семь недель спустя – и выдержал! Не прошло и двух недель, как я получил красивый сертификат, подтверждавший факт, что я принят в адвокатскую коллегию штата и лицензирован для ведения юридической практики. Я чуть не лопнул со смеху. Я даже среднюю школу не окончил, а уж в университетский кампус и не ступал, но стал сертифицированным адвокатом! Однако я воспринимал нехватку академического образования как всего-навсего техническую деталь, а за четыре месяца юридической зубрежки мне стало известно, что в юриспруденции не счесть технических деталей. Технические детали – вот что губит юстицию.

Уилкокс свое обещание выполнил, устроив мне собеседование с главным прокурором штата, и тот по рекомендации Уилкокса нанял меня референтом. Жалованья мне положили 12 тысяч 800 долларов в год.

Меня назначили в отдел корпоративного права – один из гражданских департаментов главного прокурора штата. Прокуроры отдела вели все мелкие дела по искам против штата, разного рода посягательствам, отчуждению земель и различным другим действиям с недвижимостью.

Я даже среднюю школу не окончил, но стал сертифицированным адвокатом!

То есть этим занимались большинство из них. Меня прикомандировали к старшему референту Филлипу Ригби – надменному потомку древнего и влиятельного местного рода. Сам Ригби считал себя южным аристократом, и я напоролся на два из его сильнейших предрассудков. Я был янки, но что хуже, я был янки-католиком! Он низвел меня до роли мальчика на побегушках – сходи за кофе, сходи за той-то или той-то книгой, иди туда, куда ему вздумается меня послать, принеси то, что ему заблагорассудится. Я был самым высокооплачиваемым посыльным во всем штате. Ригби был неотесанным копролитом. Мое мнение разделяли множество прочих молодых референтов, большинство из которых и сами были местными уроженцами, но на диво либеральными в своих воззрениях.

Я пользовался популярностью у молодых холостяков отдела. У меня оставалось свыше 20 тысяч долларов прибыли, и я без зазрения совести тратил их на друзей, которых завел в штате главного прокурора, задавая им обеды в изысканных ресторанах, устраивая прогулки на пароходах по реке и вечера в шикарных ночных клубах.

Я намеренно создал впечатление, будто я из богатой нью-йоркской семьи, не заявляя об этом напрямую. Я жил в роскошных апартаментах с видом на озеро, водил взятый в лизинг «ягуар» и скопил гардероб, достойный британского герцога. Каждый день недели я являлся на работу в новом костюме – отчасти потому, что мне это было приятно самому, а отчасти – потому что это раздражало Ригби. Насколько мне известно, у него было три костюма, и один из них наверняка достался ему в наследство от дедушки, конфедератского полковника. А еще Ригби был скареден.

Если Ригби моя забота о внешности бесила, то остальные ее одобряли. Однажды в суде во время небольшой задержки текущего дела судья подался вперед со своей скамьи, обратившись ко мне:

– Мистер Конрад, может, ваш юридический взнос в ход разбирательств не столь уж и велик, но вы определенно привнесли в них шик, сэр. Вы самый хорошо одетый мальчик на побегушках в Дикси, советник, и суд хвалит вас.

Это было совершенно искреннее воздаяние, и мне было приятно, но Ригби едва не хватил апоплексический удар.

На самом деле роль посыльного меня вполне устраивала. У меня не было желания вести дело по-настоящему. Уж больно велик был риск, что нехватка фундаментальных знаний выплывет на свет. А работа, которой мы с Ригби занимались, по большей части была унылой и неинтересной, скучной задачкой, решение которой я с радостью уступал ему. Время от времени он подбрасывал мне косточку, позволяя излагать обстоятельства какого-нибудь мелкого дела о земле или произнести вступительную речь. Я упивался подобными инцидентами и, по-моему, в целом исполнял их без урона репутации профессии юриста. Ригби был чрезвычайно компетентным юристом, и сидя у него за спиной, я научился очень многому, куда большему, чем накопал в юридической литературе или на экзаменах.