Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

Фирсом, со своей женой, рожденной графиней Езерской. Мы были дружны с его сыном Гри-Гри и с дочерьми Жюли и Мари[203]. Они были воспитаны в религии и национальности их матери[204], тогда как сыновья были православные и воспитывались в России. Кузины приходили к нам на уроки рисования. У нас был отличный учитель Daméry школы Paul Delаroche. Князь сочинял стихи, романсы и был прекрасным музыкантом. Нередко после обеда он брал аккорды на фортепиано, находил по слуху аккомпанемент к русским романсам и направлял хор, в котором участвовали он сам, его жена, графиня Брассье и графиня Кутузова, и все было гармонично и мило. Меня русские мотивы приводили в восторг. Лето мы проводили в окрестностях С[ен]-Жермена на даче под названием Maison Verte[205]. У нас был очень большой сад с горкой, откуда открывался прелестный вид на покатую плантацию виноградников и на широкую даль. В саду был павильон, служащий нам учебной комнатой. От него спускался огород, куда разрешалось нам бегать между уроками. Из-за нас поселилась в это лето в С[ен]-Жермене княгиня Марья Аркадьевна Вяземская со своими детьми. Муж ее, князь Павел Петрович, сын знаменитого поэта, князя Петра Андреевича, был членом посольства в Гааге. Она должна была оставить этот город вследствие погрешности в этикете, которую она, по рассеянности, совершила, именно: на Пасхальной заутрени она подошла к кресту прежде Королевы Анны Павловны. По придворным и дипломатическим понятиям это составляет une énormité[206]. Королева была так ошеломлена этим поступком, что потеряла обычное у царственных лиц самообладание и громко ей сделала выговор. Вследствие сего княгиня уехала из Гааги, а князь там остался до передачи места своему преемнику. Впоследствии я была готова благословлять Королеву за этот инцидент, так как он привел меня к сближению со старшей дочерью княгини от первого ее брака, Марией Бек. Это была моя первая сознательная дружба, которой я предавалась со всей восторженностью моей натуры, встретивши наконец в другой душе отголосок всех своих пламенных мечтаний. Мери, как ее звали, была редко одаренная личность. Очень молодой она вышла замуж за графа Ламздорфа и умерла 27 лет от роду, оставляя за собой долгий след поэтических воспоминаний. Князь Петр Андреевич посвятил ей некоторые из своих лучших стихов[207], о ней писали некрологи, и память ее является как бы окруженной ореолом поэзии и грусти. Тогда она была милая девочка 13 лет, веселая и живая, одетая очень просто, как и мы, и без всяких претензий на светскость. Только в наших интимных беседах, когда мы вместе упивались стихами Ламартина и некоторых английских поэтов, можно было узнать ее природное настроение. Сестра ее, Вера, была более terre à terre[208]. Она подружилась с моей сестрой, и дружба эта длится до сих пор, несмотря на то, что она почти всегда живет за границей, поселившаяся здоровья ради в Арко[209], на берегу Гардского озера[210]. Она вышла за князя Горчакова[211], и сын ее успел уже жениться, развестись с женой[212] и жениться во второй раз. Мери и Вера были дети первого брака Марии Аркадьевны, рожденной Столыпиной и родной сестры Веры Аркадьевны, сделавшейся моей тетей по выходе замуж за брата моей матери князя Давида Федоровича Голицына. Они обе были выдающейся красоты, равно как и третья сестра, Екатерина Аркадьевна Кочубей, умершая в молодых годах. От второго брака были тогда две миленькие девочки, одна будущая графиня Шереметева[213], а другая Александра Павловна Сипягина. Мы виделись каждый день, устраивали спектакли с ними и с другим семейством, англичанами Blount, с которыми мы были давно дружны и которые жили летом в С[ен]-Жермене. Было большое удовольствие выбирать пьесы, распределять роли, сходиться на репетициях. В верхнем этаже нашего дома была комната под библиотеку, где было удобно устраивать сцену. Мы писали декорации с помощью одного художника M. Bunout. Все это было страшно весело. После одного из таких представлений у нас был настоящий бал, где мы, подростки, танцевали вместе с взрослыми. Была иллюминация, фейерверк, ужин. Между гостями был князь Лобанов, очень приятный и умный моряк, сделавший кругосветное путешествие на своей яхте и принесший с собой интересный альбом с рисунками собственного изделия. Его яхта стояла в Гавре, и он устроил на ней pаrtie de plaisir[214], на которую пригласил несколько дам, в том числе мою мать, но она отказалась от этой поездки, и мой отец отправился один. Помню умный разговор князя Лобанова, когда он сидел с нашей матерью, в нашем саду под роскошной сенью векового дуба, распустившегося перед домом. В это лето я начала два раза в неделю ездить верхом. Это было и долго оставалось для меня первым удовольствием. Мы ездили втроем: мои оба брата и я. У Бориса была своя лошадь, которая выделывала удивительные прыжки. Для меня и для Феди нанимали лошади в manège d’amateurs[215] некоего Ravelet на террасе. Мы ездили одни, без всякого присмотра и исчезали в огромном forêt на два часа и более. Удивляюсь, что наша мать не боялась отпустить нас таким образом, не зная даже, в какую сторону мы поедем. Иногда ездили до Malmaison[216], иногда до маленького города Poissy[217], откуда привозили коробки с известным местным лакомством, называемым sucre-tors[218]. Коробки эти купцы привязывали к нашим седлам. Как мы любили наши поездки. Нам было так безгранично весело, что они оставили во мне яркое воспоминание до сих пор. Гигантские деревья, окаймляющие зеленые и широкие дороги, по которым было так удобно и мягко скакать галопом, простирались далеко, далеко, исчезая в синеве как бы океана деревьев. Не очень давно, в 1901 году, сопровождая их величества в их поездке в Компиен[219], я получила то же впечатление от тамошнего леса, который напомнил мне столь знакомую моему детству Forêt de St.-Germain[220]. Вблизи от него был прекрасный Сhâteau Du Val[221], принадлежащий герцогине De Poix. Катаясь с нашей матерью в коляске, мы заезжали к ней и любовались ее роскошными цветами. Бывали также в Chambourcy[222] у герцогини De Gramont, очень важной, красивой и ласковой дамы, приятельницы моей матери. Наша гувернантка Mrs. Hall была прежде при ее уже взрослых дочерях[223]. Это составляло род связи между нами, несмотря на большую разницу в годах. Графиня Кутузова провела у нас с детьми несколько недель во время отсутствия своего мужа.