Звезда заводской многотиражки - Саша Фишер

Но Ирина дралась за свою независимость как лев. Это она выгребала из-под неходячей бабки отходы жизнедеятельности, она выслушивала ежевечерне то нытье о безнадежно продолбанной жизни, то нотации и нравоучения. Она стирала, мыла, кормила с ложечки и таскала сумки. И никто из братьев что-то за эти полтора года даже не подумал ее навестить. А сейчас получается…

Короче, запустить фонтан красноречия на тему жизненных неурядиц гораздо проще, чем потом его заткнуть. Ирина рассказывала о себе много и с подробностями, наверное, в будущем я бы мог немало удивить ее армию подписчиков.

— Слушай, Ириш, — сказал я, доверительно приобняв ее за то место, где в будущем у будет ее тончайшая по ту сторону океана талия. — Не говори, пожалуйста, родне, что я вернулся, ладно?

— И маме не говорить? — Ирина посмотрела на меня странно.

— Никому не говори, — я серьезно посмотрел ей в лицо. — Пусть все думают, что я в Москве, и у меня там все на мази, ладно?

— А ты расскажешь, что тебя за дела? — спросила Ирина.

— Обязательно! — соврал я и благополучно сбежал с кухни.

Домой мы с Веником вернулись поздно. Фонари уже выключили, окна домов уже тоже не светили. И светло было только от снега, пожалуй.

Веник был на удивление хмур и задумчив. Ну то есть он вроде бодрился и даже довольно достоверно изображал пьяную придурь. Но чем ближе мы подходили к дому, тем серьезнее он становился. А когда взялся за ручку подъезда, то глаза стали уже совсем трезвыми.

Мы на цыпочках выполнили полагающийся ритуал входа в квартиру родителей Веника — помыли ботинки и поставили их сушиться на решетку. Прокрались в комнату Веника, тоже как можно тише, чтобы не разбудить маман. Но потом Веник полез за раскладушкой, что-то грохнулось с антресолей и рассыпалось с громким стуком по паркету.

Впрочем, даже если мама и проснулась, то она не подала виду и не показалась из своей комнаты.

Раслкадушка! На толстой алюминиевой раме, из толстой полосатой ткани. Кажется, такая вообще в каждом доме была. У нас, например, стояла сложенная между стеной и шифоньером. Чтобы на ней нормально спалось, на нее было бы неплохо положить матрас. Без матраса на ней было холодно, а с матрасом было непонятно, нафига вообще между матрасом и полом эта скрипучая раскладушка?

Я собирался задать этот вопрос вслух, но Веник меня опередил.

— Слушай, Жаныч… — он повернулся ко мне с таким видом, будто нам надо очень серьезно поговорить.

Глава девятая

Как завещал великий Ленин

— Так Элис что, твоя родная сестра? — спросил он, взмахнув простыней почти как флагом.

— Ага, — ответил я.

— Ты же говорил, что у тебя в Новокиневске нет знакомых, — Веник подозрительно прищурился. — А тут что-то и Лизавета тебя знает, и сестра вот имеется…

— Я даже не подозревал, что она здесь, — абсолютно честно ответил я.

— Ничего так себе совпадение, — Веник хмыкнул.

— Это да, — я поворочался на неудобной раскладушке. Задел запястьем за раму, поморщился. Почти как в детстве. Снится, что тебе на руку змея заползает, просыпаешься чуть ли не в панике, а это просто рука на холодную трубу попала. — Слушай, Веник… А как меня в морг привезли? Может они говорили что-то?

— Так я же все рассказал, — Веник кинул на тахту подушку. Достал из шкафа одеяло в белом пододеяльнике с квадратной дыркой посередине. Изобретение Сатаны же! Ложишься спать чинно так, ровненько накрываешься одеялом, хоть на доску почета примерно спящих советских детей. Просыпаешься — ты весь внутри пододеяльника, а одеяло комом где-то в одном углу!

— Ну может были еще какие-то подробности, — я коснулся того места на голове, где была запекшаяся кровь, когда я очнулся. — Может, что-то сказали… А то у меня такое ощущение, что вспомнил я далеко не все.

— Да что-то я… — Веник уселся на тахту и запустил пальцы в свою растрепанную шевелюру. — Ну, приехали. Показали бумажку от участкового. Выгрузили на каталку. Ты окоченевший уже был, деревянный такой. Что там с твоей головой было, я не рассматривал. Сейчас вот вспоминаю, понимаю, что ничего такого особенного. Видал я альпинистов с расколотыми черепами…

— Ладно, забей, — я зевнул и уронил голову на подушку. — Давай спать, а то мне завтра надо на завод идти, а время уже…

Я закрыл глаза, но заснул, разумеется, далеко не сразу. Веник выключил свет, улегся на тахту, какое-то время возился, принимая удобную позу, потом раздалось его мерное посапывание. За окном прошуршали колеса одинокой машины.

Я мысленно «подбил бабки».

Вроде бы, я пока не накосорезил. Если и ляпнул при Ирине что-то не то, так это пока легко можно списать на опьянение, «я соврал», забыл-закрутился и все такое. Во всяком случае, она не делала круглые глаза и не спрашивала, кто я такой и куда дел ее брата. Ха-ха. Как я себе, интересно, это представляю? Вот приходит ко мне давно знакомый человек. Ну, допустим, как-то странно себя ведет. Не помнит какие-то факты, например. Или наоборот что-то лишнее ляпает. И что? Я сразу же возьмусь подозревать, что в его голове поселился чужой человек, и надо срочно звонить в психиатрическую полицию, которая отловит нелегального квартиранта и вернет в черепушку законного владельца? Еще раз ха-ха. Ну, то есть, понятно, что если бы я взялся кричать «Что здесь происходит, вообще?!» и доказывать ленивым ментам, Венику, Надежде Павловне и патлатым бездельникам из «Петушка», что я пришелец из будущего, что на самом деле Советского Союза уже никакого нет, на дворе давно двадцать первый век, а вы все — плод моего больного воображения, то по мою душу вызвали бы дурку, конечно. Но сейчас у меня маскировка получше, чем у любого шпиона.

Хотя, на самом деле, нет. У меня, конечно, получилось запудрить мозги сестре и Лизавете. Но Лизавета была зациклена на своих переживаниях от неслучившегося брака с московским мажором, а с сестрой мы давно не виделись. Вряд ли у меня получится так же виртуозно обвести вокруг пальца тех, кто недавно и плотно общался с Иваном Мельниковым. А особенно неприятно, конечно же, будет столкнуться нос к носу с убийцами…

Я почти заснул, но тут у меня дернулась нога, я вздрогнул и понял, что не могу пошевелиться. Открыл глаза.

Я больше не лежал на скрипучей раскладушке в комнате с высоким потолком, где на соседней кровати посапывал мой случайный приятель из морга. Руки и ноги мои были притянуты к неудобному металлическому креслу широкими кожаными ремнями.