Песня Кахунши - Анош Ирани

– Я не вор, – протестует Чамди.

– Ладно, не вор. Как скажешь.

– А почему раньше никто храм не грабил?

– Кишка у них тонка.

– Почему?

– Во-первых, все верят, что он чудотворный. Ограбить его – значит приманить неудачу. Это раз. Во-вторых, этот храм под защитой Ананда-бхаи.

– Вот как…

– Перед выборами Намдео Гирхе нанимает Ананда-бхаи, чтоб тот народ колотил и объяснял, за кого голосовать. У него в банде ребята серьезные. А полицейские тут взятки получают. Заходят помолиться, а уходят с полными карманами денег.

– Значит, Ананд-бхаи тоже в храм придет?

– Наверное. Но ты не трусь. Он будет под балдой, потому что всегда пьет бханг. Объясняю: бханг – это дурь, он ее в молоке варит.

– Если он узнает, нам конец.

– Когда он узнает, мы уже в поезде будем. Еще вопросы?

«Что, если меня поймают и побьют, или я в решетке застряну из-за своих ребер, или прутья вдруг сдвинутся и перекусят меня? Что, если я не найду эту платформу номер один?»

– Вопросов нет, – говорит Чамди.

Они сворачивают в проулок за автомастерской. Рядом – книжный магазин «Пушпак». Перед магазином длинная очередь: школьники и родители. Сумди заходит в неприметный обшарпанный домик. Арка над входом недавно выкрашена в ярко-желтый цвет, однако на окнах ржавые решетки, и от этого дом кажется еще более ветхим.

Они идут по узенькому коридору. Чамди принюхивается. Пахнет едой. И еще помойкой. Внутри здания – квадратный двор, и прямо в центре его навалены груды мусора. Горы зеленых полиэтиленовых пакетов вперемешку с яичной скорлупой и банановыми шкурками.

Сумди стучит в дверь, на которой наклеено изображение Шивы, и жестом велит Чамди подождать. На голове Шивы извиваются кобры. Чамди сразу вспоминает деревянный ящичек Гудди. Ему тоже хочется жить честным трудом, как она.

Дверь открывается. Чамди не видит, кто ее открыл, но если судить по кашлю, это мужчина.

– Я за лекарством, – говорит Сумди. – А?

– Меня Ананд-бхаи прислал.

– Да? Что-то я тебя раньше не видел. Тебя как звать?

– Раджу. Я приходил две недели назад с Мунной.

– Так, а Мунна где?

– Приболел. С глазом у него что-то.

– Как это я тебя не запомнил? С твоей-то физиономией…

– Сагиб, вы были… выпили вы малость тогда. Может, поэтому.

– Вот ведь поросенок двуногий! Наверное, ты прав. Я и сейчас… Так что тебе надо?

– Крысиный порошок.

Дверь захлопывается. Чамди не понимает, что нужно Сумди. Дверь открывается. Сумди берет пакетик.

– Поклон от меня Ананду-бхаи. Как, говоришь, тебя зовут?

– Раджу.

– Раджу, – повторяет мужчина. – Да пребудет с тобой Кришна, чтобы ты смог убить побольше крыс!

Дверь закрывается. В комнате с грохотом валится мебель. Сумди бросается прочь. Чамди за ним. На площадку шлепается помидор, брошенный откуда-то сверху.

– Зачем ты соврал, что тебя завут Раджу?

– Затем, что Ананд-бхаи меня сюда не посылал.

– Но ведь этот человек теперь тебя узнает!

– Обычно Мунна приходит к нему за ядом, когда Ананду-бхаи нужно что-нибудь провернуть. Мунна над этим пьяницей все время смеется, рассказывает, что тот с самого утра уже никакой. Я тут не бывал. Просто решил рискнуть. Я только знал, что денег не надо, ведь я от Ананда-бхаи. Да ладно, может, он вообще не вспомнит, что я приходил!

Раман из приюта вечно бормотал себе под нос, когда напивался. Правда, на мебель он не натыкался. Зато засыпал где придется.

На улице Чамди наступает на обертку от мыла. Подносит бумажку к носу, вдыхает аромат. Приютское мыло ничем не пахло. Им мылись, и все тут.

Чамди знает эти места. Вот почта, вон ювелирный магазин, полицейский участок с желтыми и синими полосами на колоннах. Чамди хочется погладить полоски, пощупать, как ходят под шкурой тугие мышцы. Тигры – самые свирепые звери на свете, если что, их рык по всему городу прокатится.

Ребята опять сворачивают в проулок за ювелирным магазином. Дабба лежит на том же месте, рядом железная миска с мелочью. Дабба улыбается Сумди. Тот серьезно кивает в ответ.

– Ананд-бхаи приходил? 

– Да.

– И что?

– Я сказал, что у меня для него отличные новости. Ювелир продает магазин. Я ему даже хотел день и час сказать, когда товар вывозить будут, но передумал. Я просил, чтобы он меня отпустил, сказал, что мне совсем немного нужно, только на пропитание. Я же столько полезного для него узнал! А теперь мне так хочется покоя. Сказал, что мог бы жить с тобой, что ты готов за мной присматривать. Попросил перестать таскать меня с места на место, как животное.

– Он согласился?

– Он посмеялся. Я, говорит, тебя сотворил, я и решу, когда тебе уходить на покой. Как я и думал. Вот ублюдок проклятый, он еще раз сто родится, не меньше!

– Что тут скажешь…

– Ты принес?

– Дабба…

– Не предавай меня, Сумди, не надо. Я знал, что Ананд-бхаи меня кинет, но ты… Принес или нет?

Дабба извивается от напряжения, видно, что он очень ждет ответа.

– Принес.

– Где?

Сумди сердито оглядывается на Чамди, давая понять, что тот здесь лишний. Чамди отступает к улице, но с Даббы глаз не сводит.

– Покажи, – требует Дабба.

Сумди надрывает пакетик с крысиным ядом, высыпает на ладонь несколько черных крупинок.

– Хорошо, – говорит Дабба. – Без церемоний. Клади мне в рот.

– Не могу, – задыхаясь, шепчет Сумди. – Не могу.

Дабба тщетно пытается приподняться. Тянется губами к ладони Сумди. И, обессилев, замирает.

– Сумди, ты ведь сам калека. Бродячий пес, как и я. Тебя ждет долгая жизнь, не сомневайся. И придет день, когда тебе понадобится помощь. Так что не предавай меня. Всыпь его мне в рот и дуй отсюда!

– Не могу я, пойми, не могу!

– Переверни меня на живот! – хрипит Дабба.

– Нельзя же, лицом на землю…

– Делай, что говорю!

Сумди перекатывает Даббу на живот. Тот поворачивает голову, вжимается щекой в грязь.

– Сыпь рядом и дуй отсюда!

Сумди стряхивает крупинки с ладони. И ковыляет прочь.

Чамди с ужасом смотрит, как Дабба лижет землю.

Полдень. Чамди ждет у табачного киоска. На задней стенке плакат: «Веселое ателье». Он старается сосредоточиться на рекламе. На картинке огромная рубашка, ее обладатель широко улыбается. В кармане рубашки – роза, под рисунком написано: «Веселитесь вместе с „Веселым ателье“». Из плаката торчит здоровенный гвоздь, и Чамди отодвигается, чтобы не поцарапаться.

Отсюда отлично виден храм. «Хотя какой это храм, – думает Чамди, – просто квартира на первом этаже. Только что стены в желтый цвет покрасили, а так – обычный жилой дом». Никто не знает точно, считает ли бог Ганеша и вправду эту квартиру своим домом. А вдруг его заставляют тут жить, а он не хочет? Вдруг Ганеша ждет, что кто-нибудь вроде Чамди придет и освободит его? Тогда, выходит, Чамди ничего плохого не делает. Он наблюдает за старухой, которая плетет гирлянды у входа в мандир. Чамди стоит далеко, но он догадывается, что старуха напевает, потому что она покачивает головой в такт песенке. Еще одна гирлянда готова. Старуха рассматривает ее внимательно, будто показания с приборов снимает. Бархотки на солнце так и переливаются. Старуха вешает гирлянду на крючок, трет глаза и принимается за новую. «Почему на ней белое сари? – думает Чамди. – Цветочница должна ходить в яркой одежде».

Он крепко сжимает бутылочку с краденым маслом. А вдруг продавец заметит его? Зайдет за свой киоск по нужде… Да нет, никогда он прилавок без присмотра не оставит.

Отсюда Чамди отлично видит Сумди и Гудди, они устроились возле храма, рядом с гирляндами. Сумди снял рубашку. Гудди держит в руках пару богов, а деревянный ящичек она, наверное, под навесом оставила – на случай, если придется удирать. Тогда уж будет не до ящичка.

Хорошо все-таки, что Чамди ни разу не был в мандире. А вдруг бы он столкнулся нос к носу с Ганешей? Тогда совсем стыдно было бы. Чамди видел Ганешу лишь на картинке в детском журнале. Там говорилось, что он родился с головой слона и телом человека, только с четырьмя руками. Кто-то из ребят спросил миссис Садык, правда ли это, а она сказала: нет, наверное, неправда. Чамди заспорил с ней, потому что ведь точно никто этого не знает. А может, Ганеша добрый и отзывчивый, у него огромные слоновьи уши, чтобы слышать, как люди по всей Индии рассказывают ему о своих бедах, а четыре руки – чтобы обнимать и утешать сразу четверых. Сегодня Чамди очень понадобится понимание и прощение Ганеши.

«Пожалуйста, погладь меня хоботом по голове и благослови меня. Прости меня, я обещаю больше никогда не воровать».

Белый «амбассадор» с красной мигалкой на крыше останавливается у ступеней мандира. Его сопровождает полицейский джип. Из «амбассадора» выходит человек в белой курте[4]. «Наверное, это и есть тот политик, – думает Чамди, – вон как все перед ним стелются». Как зовут политика, Чамди забыл, но это неважно. Чамди в панике – он понятия не имел, что тут будет полиция.