В тебе моя жизнь... - Марина Струк

Марина в восторге прильнула к окну. Наконец-то! Наконец-то пошел снег. Пока еще маленькими пушистыми снежинками, но скоро, совсем скоро повалят настоящие хлопья, и вся земля на следующее утро будет покрыто белоснежным покровом. А это значит, что начнутся катания на санях и другие зимние забавы!

— Снег-то какой валит, — отметила Анна Степановна, покрепче затягивая шаль. — Завалит все к утру. Ну, и, слава Богу, что валит. Уже почти декабрь, а снега все нет и нет. Как бы ни померзли бы озимые…

— Да уж, говорят, эта зима будет очень снежная и лютая на морозы, — отметила Юленька, аккуратно отпивая из чашки горячий чай, чтобы не обжечь небо.

— Дай-то Бог, дай Бог. Много снега — много хлеба, так моя нянька говаривала, — Анна Степановна посмотрела на Марину. — Ты, чего к окну-то прилепилась? Али высматриваешь кого?

— Что вы, маменька, просто такие красивые снежинки…— Марина задумчиво улыбнулась. — Недавно Анатоль Михайлович говорил, что когда выпадет большой снег, достанет для меня приглашение на большое катание на Елагин остров.

— Неужто с самой императорской четой? — обрадовано воскликнула Анна Степановна. — Вот это честь! Ах, ну какой кавалер этот граф Воронин! И титул при нем, и не беден (несколько доходных имений и никаких закладных — не шутка ли), а должность! Адъютант Его Императорского Высочества! И лицом пригож, и фигурой. А ухаживает как! Не поверите, Юленька, цветы нам доставляют каждый Божий день. И где только столько зимой берет, ума не приложу. Уж сколько оранжерей видно пустыми оставил…

— Да, Анатоль Михайлович — достойный молодой человек, — согласилась Юленька. Она действительно так считала, и ей очень хотелось, чтобы Марина согласилась наконец принять его ухаживания, потому как видела, что граф влюблен безумно и готов приложить все усилия, чтобы сделать девушку счастливой.

— Когда цветы-то примем, душа моя? — обратилась к Марине мать. — Негоже такими кавалерами разбрасываться, ой, негоже. К тому же, мнится мне, он серьезные намерения имеет. Не того ли мы хотели, когда ехали сюда? Чем не партия для тебя?

— Маменька, не при гостях…— ответила ей дочь, но ту уже было не остановить.

— Ну, что тебе еще надобно, милая моя? Чего ждешь? Пока графу надоест твоя холодность? Может, пора и благосклонно к нему отнестись? Тем паче, я благословляю эту кандидатуру. Ох, Юленька, ну хоть вы вразумите ее… Я уже и надежду потеряла, что замуж ее отдам. Не поверите, сколько женихов в губернии перебрала, пока мы в имении жили… — тут Анна Степановна горестно вздохнула, а Марина с усмешкой переглянулась с подругой. Кто бы ей позволил выйти за губернского жениха?

В дверь постучали, и вошедший с позволения лакей внес корзину бледно-розовых роз, источающих головокружительный аромат.

— Букет от его сиятельства графа Анатоля Михайловича Воронина и записка для Марины Александровны, — провозгласил лакей. — Прикажете принять?

Анна Степановна подскочила к букету и схватила корзину из рук лакея, крутя ее во все стороны:

— Ах, какая красота! Какой аромат! Ну, Маринка, — повернулась она к дочери.

Та посмотрела на нее и на цветы в ее руках и улыбнулась.

— Если вам угодно, маменька, то с вашего позволения…

— Да! — радостно воскликнула Анна Степановна. — Ну, что стоишь, — обратилась она к лакею, сунув ему руки корзину. — Записку отдай барышне и ступай за мной. Цветы поставим в воду.

Марина долго вертела карточку в руках, не решаясь прочитать, пока Юля не подошла к ней и не проговорила:

— Не томи меня. Что там?

— «Прекраснейшей из женщин — прекраснейшие цветы», — прочитала Марина. — Довольно банально, не находишь?

— А что ты хотела? Чтобы он тебе поэму написал? Не понимаю, я тебя, право слово, Анна Степановна права, граф — достойная партия.

— Я уже приняла его цветы. Разве этим не все сказано? — Марина повернулась к подруге. — Ах, оставь это. Лучше скажи, вы получили разрешение на выезд?

К сожалению, в молодой семье Арсеньевых не все было так гладко, как хотелось бы: у молодых до сих пор не появились дети, что вызывало беспокойство свекрови Юленьки, которая после смерти супруга стала жить с ними, и нарушало мирную и спокойную атмосферу в доме. Именно поэтому Юленька так зачастила с визитами в дом тетушки Марины — ей совсем не хотелось оставаться наедине с «этой злобной выжившей из ума старухой» и выслушивать, какая никудышная она супруга для Павла, несмотря на прекрасное домашнее хозяйство. Раз не может подарить наследника, значит, плохая супруга, и этим все было сказано.

Арсеньевы надеялись, что сбудутся советы петербургских докторов, которые в один голос твердили, что молодую супругу надо вывезти заграницу на воды. Тогда и появится долгожданный наследник.

— Мы планируем отправиться в путешествие летом, — кивнула Юленька. — Поедем в Баден-Баден, Карлсбад, потом, может, в Париж. Ты же знаешь, чем дальше я от свекрови, тем лучше мой душевный настрой. Это просто домашний тиран! Вся дворня стонет от нее. Где та женщина, которая когда-то стала мне второй матерью?

— Не забывай, она пережила большую потерю, — напомнила подруге Марина. — Будь великодушнее к ней.

— Не могу. Честно пыталась, но не могу. И знаешь…

Их разговор неожиданно прервал стук в дверь. Обе повернулись к открывшейся двери.

— Цветы для Марины Александровны, — произнес стоявший в дверях лакей с большой корзиной белых ароматных цветов в руках.

— Цветы? — спросила Марина слегка хрипловатым голосом. — От кого? Что карточка?

— А карточки того… нет-с, — лакей поднес корзину поближе. — Что прикажете, барышня? Отсылать-то некому. Да и посыльный-мальчишка сбежал, сорванец этакий…

— Как это интересно! — всплеснула Юленька руками. — Тайный поклонник!

Она подошла к цветам и вдохнула их аромат.

— И небедный, скажу тебе, душа моя, — чубушник[10] в ноябре. Не скрываешь ли ты от меня что-нибудь? Что за диво эти цветы, право слово… Принимаешь или нет? — она обернулась к подруге и удивленно замерла. Та стояла с побледневшим лицом, и лишь ее щеки горели каким-то ярким болезненным румянцем.

— Что с тобой, душа моя? — обеспокоилась Юленька. — Отослать цветы?

— Нет, пусть останутся. Николай, неси в мою спальню. Пусть Агнешка распорядится.

Марина отошла к окну, закусив губу, и задумчиво уставилась на мостовую. Юленька видела, какая борьба происходит внутри ее подруги, как силится открыться и в то же время не решается.

— Что, милая? — она подошла к Марине и положила ладони ей на плечи. — Не пугай меня, скажи… Кто это?

Марина помолчала минуту, а потом перевела взгляд на подругу и улыбнулась той: