Божья коровка (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– Вот сучка! – не сдержалась Клава. – Ты тоже виноват: не нужно было забирать свой ключ при ней.

– Ключ ничего не значит, – покачал он головой. – Я мог дать его и просто так. Ну, скажем, душ принять иль постираться. Но ты похвасталась подруге, и Аня зацепилась. Ей тоже захотелось. Сказала, что давно с мужчиной не была. Эх, Клава, Клава! Такое разболтать…

– И что теперь? – спросила продавщица. Ей стало стыдно.

– Не знаю, – Борис пожал плечами. – Поговори об этом с Анной. Вы все ж подруги. Разберитесь. Ко мне не приходите до конца недели. Мне нужно к экзаменам готовиться.

Он повернулся и ушел. Клава проводила его взглядом. Внезапно вспомнились его горячее тело и ласковые руки.

«Не отдам! – решила продавщица. – Он мой. А Аньке рожу расцарапаю!» Она вернулась за прилавок. Из холодильника грузчики притащили нарубленное вчера мясо, и Клава отвлеклась от мыслей о Борисе. В обед они вернулись, а после вновь исчезли. Закончив смену, Клава побрела к трамвайной остановке. Ей было горько. Этот вечер с ночью она планировала провести иначе, и вот теперь поедет в общежитие, где ждет неприятный разговор с подругой…

С тяжелым настроением Клава подошла к бараку, служившим общежитием для продавцов, по деревянной лестнице поднялась на второй этаж. Вздохнув, открыла дверь в их комнату и замерла, войдя.

Подруга сидела за столом, уставленном тарелками. Нарезанное сало, колбаса, соленые огурчики с капустой. В центре на подставке возвышалась накрытая полотенцем кастрюля.

– Привет! – Аня улыбнулась ей. – Проголодалась? Мой руки и садись, картошка еще теплая.

Мгновение Клава колебалась. Затем, решившись, ополоснула руки под рукомойником и прошла к столу. Села.

– Выпьем? – Аня извлекла из тумбочки чекушку водки.

– В честь чего? – насторожилась Клава.

– За мир, за дружбу, за улыбки милых, за сердечность встреч[56], – пропела Аня. – Или ты против?

– Наливай! – махнула рукой Клава.

Спустя полчаса сытые и слегка осоловевшие подруги беседовали за столом, обсуждая ситуацию, в которую неожиданно угодили. И договорились…

– Садись! – предложила Валентина грузчику, указав на свободный стул. Борис подчинился.

– Вот что, Боря, – начала директор, несколько смущаясь. – До меня дошли тут слухи… Очень странные, признаться. Дескать, Корбут и Сенькова у тебя ночуют регулярно. Это правда иль поклеп?

– Правда, Валентина Алексеевна, – подтвердил Борис.

– Как ты это объяснишь?

– Они взяли шефство надо мной.

– Шефство? – изумилась Валентина. – Как такое понимать?

– Да все просто, – он пожал плечами. – Я, как всем известно, сирота, некому за мною присмотреть. Вот они и пожалели. Убирают у меня, готовят и стирают.

– Гм! – сказала Валентина. – А ночуют-то зачем?

– В общежитии у них нет душа, мыться нужно в бане. Чтобы постираться, греют воду на плите. У меня ж в квартире ванная, и они ей пользуются – моются, стирают. Если после смены, то ночуют, чтоб не ехать поздно в общежитие. Говорят, что затемно им страшно – хулиганы пристают. А в моей полуторке есть спальня с койкой, мама там когда-то ночевала, – он вздохнул. – Сам я на диване сплю.

– Хитрожопые какие! – возмутилась Валентина. – Шефство они взяли! Жить хотят с удобствами, дурачка себе нашли.

– Мне не жалко, – сообщил Борис. – Да и как-то веселее. Есть хоть с кем поговорить. Одному в квартире плохо.

– Ладно, – чуть смутившись, сказала Валентина. – А не то подумала… Был бы ты с одной, ни за что бы не поверила в такое шефство. Посчитала бы: любовницу завел. Но с двоими сразу невозможно: женщина такое не потерпит.

В васильковых глазах грузчика мелькнули огоньки, только Валентина их не разглядела.

– В этом случае в комсомол ты бы не вступил: я б не дала рекомендацию. Да еще б и комитету сообщила. Морально не устойчивым распутникам в ВЛКСМ не место. А твою любовницу прогнала бы из гастронома – мне такие не нужны. Связь с несовершеннолетним… – сморщилась она.

– Через три недели восемнадцать стукнет, – сообщил Борис.

– Все равно, – ответила директор. – Им-то сколько? Клавке скоро тридцать. Ладно, Боря, шефствуют – пускай. Мне не нравится, но раз ты не возражаешь… Что с экзаменами?

– Большинство предметов сдал, и сейчас готовлюсь к выпускным. Вам спасибо, что похлопотали. Вы мне словно старшая сестра. Столько сделали для сироты!

– Ничего особенного, – польщенно улыбнулась Валентина. – А кому мне помогать? В гастрономе все тобой довольны, в комитете комсомола торга очень хвалят. Стенгазету им нарисовал на загляденье. Ладно, Боря, я узнала то, что нужно. Скоро мясо привезут, был звонок из комбината. Это сверх положенной поставки. Михаил в подсобке?

– Да ушел домой, – ответил грузчик. – Я за ним схожу. Тут недалеко.

– Сделай!..

Когда он ушел, Валентина некоторое время размышляла. Ситуация, конечно, непростая. Девки взяли парня в оборот, охмурили сироту. Но, с другой стороны, он не возражает. Одному в квартире вправду скучно. Главное, чтоб не перешло с кем-нибудь из них в разврат.

«Нет, – решила Валентина, – чтобы Клавка уступила Аньке, ну, а та – наоборот? Ведь вторая сразу станет лишней, ну, а им понравились удобства. Да они б разодрались! Ведь оторвы обе еще те. Раз такого нету, Боря не соврал».

Валентина была женщиной порядочной, да еще партийной, потому и заблуждалась. Что такое «шведская семья» она не знала. А узнав бы возмутилась: чтоб такое в СССР? Никогда и ни за что!

Глава 7

К выпускным экзаменам в вечерней школе Борис подошел с заполненным более чем наполовину табелем. Получил оценки по всем предметам за исключением математики и русского языка, а еще – литературы, физики, химии, истории и иностранного языка. Их предстояло сдать с остальными учениками, причем, первые два предмета – письменно. Экзамены ожидались серьезные: их контролировал гороно[57] – так объявили в школе. Возможно, просто припугнули, чтоб ученики не расхолаживались, но на всякий случай следовало подготовиться.

Индивидуальная сдача предметов проблем Борису не доставила, за исключением белорусской литературы. Тут он откровенно плавал. Слава Богу, что язык сдавать не требовалось, поскольку он его не изучал, а вот литературу – непременно. Прочитать всех белорусских классиков в считанные дни было невозможно, да еще, не зная толком языка; и Борис, подумав, сделал ход конем. Заучил на память несколько стихотворений Коласа с Купалой[58] и при собеседовании продекламировал их преподавателю. Тот поморщился:

– Выговор у вас ужасный, ударение ставите неправильно. Словно иностранец.

– Так в России жил, – объяснил Борис. – В Минск недавно переехали. Белорусский я не изучал.

– Ну, и как вам мова[59]? – подкузьмил преподаватель.

– Сочная, красивая, – отвечал Борис. – Мне особо нравятся стихи. Прямо в душу западают.

Преподаватель глянул с подозрением[60], но Борис сделал честные глаза.

– Тройку так и быть поставлю, – вздохнул экзаменатор.

– Дзякуй[61], – поблагодарил Борис.

Тройки он схватил еще по биологии и астрономии. Николай-Борис и в прошлой жизни знал их плохо, память тут не помогла. Ну, а выучить предмет в считанные дни, да еще работая, нереально. Но Борис не огорчился – главное, не двойки. Вот по физкультуре и начальной военной подготовке получил «отлично». Сдал за пять минут. Не в вечерней школе – здесь такому не учили, в общеобразовательной по направлению. Сделал десять раз подъем переворотом (при его-то силе – ерунда), разобрал-собрал на время автомат Калашникова. Преподаватели пришли в восторг.