Брусилов - Юрий Слезкин

— Шпиц одолеет! Факт!

— Ну положим! Не так-то легко!

— Давайте пари!

Игорь, увлеченный, как все, смеющийся, как все, не заметил, что тоже присел на корточки рядом с Брусиловым, и, возбужденно взмахивая руками, выкрикивал:

— Так, так, так его!

— Нет, довольно, господа! — неожиданно раздался спокойный и потому сразу среди общего шума услышанный голос. — Игра зашла слишком далеко.

Брусилов схватил шпица на руки. Шпиц визжал, вырывался, даже пытался укусить державшие его руки. Но Алексей Алексеевич прижал его крепко к своей груди и, медленно поглаживая, приговаривал успокаивающе:

— Полно, полно, дурак… этакий дурак, окровавился весь, а что толку? Молоко разлил, еж невредим. Никакое, брат, геройство ни к чему не ведет, когда кидаешься в драку с непригодными средствами.

— Нет, почему же, позвольте Алексей Алексеевич… — начал было, все еще возбужденный, кто-то из штабных офицеров.

Шпиц повизгивал жалобно на руках командарма, розовым языком слизывая капельки крови с черного носа.

А тем временем еж подкатился к луже и, посапывая, стал невозмутимо слизывать молоко. Шпиц залаял обиженно, с подвизгом. Алексей Алексеевич прикрыл ему глаза ладонью и пошел из комнаты.

— Вот вам два характера, — на ходу говорил он. — У каждого свой образ действий, каждый прав по-своему, а главное — не умеет иначе… Но ведь это зверушки, имейте в виду, Петр Сергеевич, — обратился он к одному из штабных. — Вы, кажется, изволили сравнивать их с нами и немцами… Ведь мы-то — разумные животные! Нам бы к своему характеру и повадкам можно бы кое-что и позаимствовать… не все же шпицами бегать, задрав хвост!

Когда все вошли в столовую, Брусилов поднял брови, шевельнул усами, в глазах его еще ярче блеснули искорки юмора.

— А мы уже у места назначения. Садитесь, прошу вас! — Сев во главе стола, он мягким и свободным жестом развернул подкрахмаленную салфетку и заложил конец ее за борт гимнастерки. — Саенко, милый, не теряй золотого времени, принимайся за дело!

Саенко стал разливать водку. Закуска стояла тут же на обеденном столе, она была разнообразна, каждый потянулся за приглянувшимся кушаньем — без чинов, не дожидаясь очереди. Алексей Алексеевич положил себе на тарелку нарезанные тонкими ломтиками, густо поперченные и залитые острым соусом сосиски. Потом поднял налитую ему Саенко рюмку водки и опрокинул ее в рот с той особой небрежностью и щегольством, какие свойственны только кавалеристам.

«Это у него смолоду осталось, — подумал Игорь и тоже выпил свою рюмку и закусил анчоусом. — Как все просто и ладно у него выходит и как уживается… Право, он веселей и моложе всех нас! Но все-таки зачем он меня вызвал?»

VII

С того дня прошло уже две недели, а только сегодня, и то только потому — так казалось Игорю, — что он был дежурным, Брусилов обещал поговорить с ним.

Конечно, его не забыли. В этом двухэтажном доме никто не слоняется без дела. Каждому находится работа, которую нужно выполнить к сроку и с наибольшим старанием. Во всех комнатах — а их много — всегда озабоченно снуют, хлопочут, докладывают, выслушивают приказания, что-то записывают в блокноты, отмечают по карте. Множество штаб- и обер-офицеров строевой, интендантской, инженерной службы сходятся по двое, по трое для тихих каких-то, но, несомненно, тоже деловых переговоров и, как муравьи, неслышно разбегаются в стороны, а на их место появляются другие… И все они стремятся к одному центру, к кабинету командарма, невидимо для глаза, но ощутимо руководятся его волей и потому не сталкиваются, не мешают друг другу, не повторяют одних и тех же движений, как всюду по штабам и министерствам.

«Меня тоже приспособили, как добрую лошадку…» Игорь не сетовал на это, он не любил безделья. Но вся та работа, какую ему давали, сама по себе необходимая, не вполне была ему ясна. Она как-то не укладывалась в привычную норму определенной должности. Что, собственно, он собой представлял здесь, в штабе армии? Он был сюда только откомандирован. Следовательно, для каких-то временных обязанностей.

Его включили в список дежурных при командующем. До какой поры? Ему дают, помимо дежурства, которое может нести любой из адъютантов, единовременные задания. Два раза он выезжал на передовые линии для личных бесед с младшим командным составом ополченских дружин — прапорщиками и унтер-офицерами — о значении в условиях боя сноровки и умения окапываться. Неоднократно ему поручали проверить своевременную доставку пищи в зону боевого охранения.

В течение этих двух недель пришлось Игорю разобраться в одном очень сложном и запутанном деле. Молодому храброму офицеру Макарову, представленному в свое время к «Георгию», угрожала за неповиновение начальству дисциплинарная кара. Из опроса солдат Игорю удалось дознаться, что офицер этот прекрасно разрешил разведывательную задачу, но, вопреки нелепому приказу командира, требовавшего не нарушать пассивной обороны на данном участке, произвел удачную ночную атаку, выбил австрийцев из первой линии окопов и своими действиями обнаружил полную несостоятельность и лживость оперативных данных дивизии, по которым именно этот участок считался наиболее угрожаемым со стороны немцев. Донесение Игоря спасло героя…

Такого рода дела, опросы, разъезды привлекали к себе внимание Игоря, заполняли его мысли. Перед ним все шире раскрывалась жизнь армии — клокочущая, сложная, требовательная. Армия жила по какому-то своему закону, — помимо общего воинского устава, — и нарушение этого закона, в самой мельчайшей его доле, сказывалось на всем ходе боевой машины. Что это был за закон, кем он диктовался, — этого Игорь не знал, но, предощущая его, радовался новому способу познания жизни и тем самым полнее и действеннее входил в жизнь. Этим он был обязан Брусилову. Но почему? Разве во всех, не связанных друг с другом делах, поручаемых ему, был какой-нибудь заведомый умысел командарма? «Вздор! Что он мне — нянька? Воспитатель? Думать обо мне как о человеке мог только Похвистнев, — такая любовь и забота даются однажды. Брусилов, напротив того, меня вовсе не жалует… едва обращает на меня внимание. Или это его приглашение посмеяться вместе с ним над проделками шпица тоже прием воспитателя? Неужели он такой хитрец?»

Игорь прислушался. Быстрые, все приближающиеся шаги, хорошо запомнившиеся Игорю, с легким нажимом на носок, и другие — тяжеловесные, размеренные, с сухим постукиванием высокого каблука. В дверях показалась стремительная, — точно и не было бессонной ночи, — фигура Брусилова и следом за ним начальник штаба.

— Поздравляю, господа! Прекрасный получили подарок! — оживленно, остановись посреди комнаты и оглядывая присутствующих, заговорил Брусилов. — Нам дают тридцатый армейский корпус с Зайончковским[26] во главе! Иудович и не знает, как он меня одарил! Этот генерал на хвост себе не даст наступить! Он своего добьется!

Алексей Алексеевич рассмеялся и, довольный, потер одна о другую руки.

— Дельный человек! Я его считаю одним из способнейших военачальников. И вот ему задача…

Алексей Алексеевич подошел к столу, опершись левой рукой о край его, но не садясь, а только пригнувшись, указательным пальцем провел по карте:

— И вот ему задача! Направление на реку Горынь… сосредоточиться у Степани. Подкинем ему еще седьмую кавалерийскую дивизию — и с Богом в наступление, с охватом левого фланга противника. Стельницкому вести бой с фронта, задерживать австро-венгерцев до тех пор, пока тридцатый корпус не произведет охвата возможно глубже. И Луцк — наш… армия займет по Стыри ту линию, которую мы с вами уже наметили в свое время.

Неожиданно выпрямившись, он обернулся и, меняя тон, сказал, обращаясь к Игорю:

— Ну, Смолич, спасибо! Ты спас мой план! Если бы штабс-капитан Смолич вовремя не навел справки об этом молодце Макарове, я должен был бы отказаться от задуманного плана, — обратился Алексей Алексеевич к Сухомлину. — Все корпусные оперативные сводки утверждали, что на участке вдоль реки Горынь сосредоточены превосходящие силы противника и наступать здесь рискованно. Макаров своей разведкой и лихой атакой свел на нет и опорочил вчистую всю бухгалтерию господ операторов! А мы едва не похоронили его, а с ним все наше наступление! Позор!

Игорь, красный, счастливый, глубоко передохнул, начал было фразу: «Рад стараться…», но его перебили:

— Итак, господа, свяжитесь с Зайончковским, обеспечьте ему скорейшую переброску и… спать. Завтра у нас дел по уши. Покойной ночи!

Брусилов попросил вестового подать ему чаю покрепче и обратился к Игорю:

— А ты садись. Поговорим… извини меня, буду писать, но это мне не помешает… привычно.

Он придвинул кресло к столу, взял листок чистой бумаги, обмакнул перо в чернила. Игорь бесшумно опустился на стул у дальнего края стола.