Первые радости (Трилогия - 1) - Константин Федин

Лиза подумала. Ливень уже мял и трепал рощу, - промокшая, она обвисала под его потоками, в гуле и звоне хлещущих без перебоя струй. Чтобы преодолеть шум, надо было говорить громко - в этом коконе из листвы, окатываемой водой, и Лиза вместо ответа опустила голову. Кирилл спросил снова, почти дотронувшись губами до ее уха, закрытого прядью тонких волос:

- Уйдешь?

- Да, - сказала она.

Он поцеловал ее в щеку, очень тихо, потом, спустя минуту, - еще раз, крепче и дольше. Оба они не замечали, что землю перебрасывало из темноты во вспышки сияюще-белого огня и назад - в темноту, и опять - в огонь, и они не слышали пальбы, радостно одобрявшей это качание из света в тьму, - они были неподвижны.

Они вернулись к ощущению того, что их окружало, только тогда, когда наступила тишина и солнце засеяло все вокруг глянцевыми пятнами и с деревьев отвесно сыпались медлительные благоуханные дождинки.

- Как, уже все прошло? - изумилась Лиза и первой вылезла из-под навеса, поеживаясь от капель, попавших за воротник.

- Все совсем по-другому, - сказала она, выискивая, где легче перепрыгнуть через ручьи, стремившиеся в овражек. Трава, положенная на землю дождем, выпрямлялась, испаринка поднималась над ней, затягивая лужки молочными стельками. Березы были новорожденно-чисты.

Дорога скоро вывела из рощи на поляну, и они сразу услыхали конский топот и ржание. Табун маток с жеребятами бежал трусцой на дорогу, но появление незнакомых людей напугало передних кобыл, они приостановились, затем скачком повернули и пошли сбивчатым озорным галопом наискосок поляны. За ними шарахнулись остальные, и когда они поворачивали свои сытые, но ловкие тела, на мокром глянце их разномастных боков и ляжек вспыхивал солнечный отблеск.

- Они словно одержали победу, - сказал Кирилл.

Из рощи выскакал на иноходце татарин с бельмом на глазу, привстал на стременах, засеменил наперерез табуну и быстро перехватил и выгнал лошадей на дорогу. Кирилл спросил у него, где продают кумыс, он показал кнутом на дальнюю березовую опушку, дико, безжалостно свистнул и ускакал.

У посиневшей от дождя избы, рядом с загоном для доения кобыл, были врыты стол и скамейка. Татарчонок-распояшка покивал свежевыбритой розовато-сизой головой в малиновой тюбетейке, смахнул полой бешмета воду со стола, сбегал на погреб. Стаканы запотели от кумыса, кислинка его отдавала вином и пощипывала горло. Точно по сговору, Кирилл и Лиза остановились на полстакане, потянулись друг к другу и чокнулись кумысом.

- Когда-нибудь, - сказала Лиза, - когда-нибудь мы выпьем с тобой настоящего вина.

- Уж скоро, - ответил он, - я уверен - скоро.

15

Когда допивалась вторая бутылка, татарчонок, отсчитывая сдачу, весело звякнул кисетом с деньгами.

- Артист идут кумыс кушать, - сказал он резво, от удовольствия ощеривая маленькие матовые зубы.

- Ведь это Цветухин с Пастуховым, - сказал Кирилл.

Лиза цедила остатки кумыса, неудобно запрокидывая стакан отодвинутой рукой, будто стараясь заслониться локтем.

Подойдя ближе, Цветухин увидел ее, просиял, хотел снять панаму, но Пастухов удержал его и, остановившись, громко запричитал:

- Смотри, Егор, какая прелестная пара, этот юноша и эта девушка. Как трогательно думать об их грустной судьбе. Девушка, милое созданье, еще надеется жить и ходит пить кумыс, а беспощадный недуг уже подкрался к ней и неудержимо влачит ее в зияющую яму небытия. Природа сверкает всеми цветами, а ее лицо бледно, пальцы ее дрожат, она приговорена. Бедная девушка! Бедный юноша! Бедная пара! Бедные мы с тобой!

Цветухин отмахнулся от него, они со смехом подошли, протягивая через стол руки, и Лиза и Кирилл отвечали им смехом, и татарчонок показывал все зубы, считая, наверно, что веселье не может не сопутствовать этим удивительным людям.

- А что, если бы я была действительно больна? - с неожиданным кокетством спросила Лиза.

- Боже мой, неужели я так похож на дурака? - всерьез промолвил Пастухов. - Ведь вы своим видом опровергаете существование болезни. Я пел панихиду над природой: она меркнет перед вашими красками. Ну, перестаньте, перестаньте краснеть. Это становится неестественным!.. Ахмет, что разинул рот? Три бутылки шампанского, да постарше!

- Вот она - счастливая случайность, - сказал Цветухин. - Где вы переждали дождь? Почему не зашли к нам на дачу?

- Вы думаете, всем известно, что у вас здесь дача, - сказал Кирилл.

- Я говорил Лизе.

- Да? - удивилась она. - Это было мельком. Я как-то не запомнила... Мы спрятались от дождя под деревьями.

Она приостановилась на секунду и добавила:

- Было очень хорошо. Мы вышли совсем сухими.

- Сухими из воды, - сказал Пастухов.

Он чуть лениво рассматривал всех своим прилипчивым взором. Казалось, он был уверен, что от него ничего не скроется, и, если бы захотели, он, как гадалка, раскинул бы карты будущего. Он видел, что славному юноше предстояла первая обида чувства. О, конечно, обида будет нанесена не злой волей: откуда взяться злу в этой нежной и немного пылкой девушке? Но в руках судьбы - прихотливое перо. Что вычертит оно? Ведь самая любимая его забава - обман. Цветухин - вот кто предназначен испытать еще несмелое увлечение молодых людей. И разве оно устоит перед его искушенной игрой? Он уже взялся за свою роль и будет вести ее, хотя бы от скуки, а если бросит на полдороге, то Лиза все равно предпочтет несчастье с ним любому благополучию. Да и что за благополучие ожидает ее с этим юношей, который поступит чертежником на железную дорогу и будет требовать пирогов с визигой по воскресеньям? Правда, он, видимо, волевой человек. Но вряд ли Лиза найдет утеху в его упорстве, с каким он будет отстаивать свои воскресные пироги. Мечтательность ее потребует больших радостей, счастливых мук, она предчувствует их с Цветухиным, она уже не может смотреть на него спокойно. Судьба похищает ее и смеется над ее молодым другом. Все ясно видно Пастухову на картах будущего, безжалостно и прискорбно их проницательное сочетание.

- Что вы так смотрите? - спросил Кирилл.

- Я смотрю, какой вы серьезный человек.

- Почему вы находите?

- Ну, хотя бы потому, что вы сердито разговариваете.

- Нет, нет, - отозвалась Лиза, - он просто смущен... так же, как я. Мне кажется, это не он, а вы говорите очень сурово.

- О, вы его не знаете! - почти пропел Цветухин. - Александр исключительно мягкий человек.

- Не мягкий, но доброжелательный, - поправил Пастухов. - Я очень доброжелателен к вам, - сказал он Кириллу, наклонив голову.

- Благодарю.

- Пожалуйста.

Все помолчали. Пастухов выпил стакан кумыса и недовольно утер губы.

- Я думаю, - проговорил он тоном, который требует нераздельного внимания, - я думаю, что...

Он примолк и налил еще кумыса.

- Будем говорить просто, - начал он, понимая, что его ждут. - Вы мне действительно очень нравитесь. Я лет на десять старше вас. Ведь так? Но я молод, душевная жизнь юности мне еще очень близка. Вы сейчас в такой поре, когда ко всему относишься с недоверием. Особенно к тому, что исходит от старших. Всякое слово старшего кажется каким-то церковным наставлением и обижает.

- Не всякое слово, - сказал Кирилл, - и не всякого старшего. Если бы так, мы не могли бы учиться.

Пастухов сделал паузу, которая могла означать, что перебивать его не следует.

- Вы в той поре, когда чужая попытка откровенного разговора принимается за покушение на внутреннюю свободу. Застенчивость переходит в скрытность. Я помню, в ваши годы я был неприветливым, хмурым. Я не мог разговаривать, мне казалось, что никто меня не поймет, что все враждебны моим вкусам, ненавидят мои убеждения.

- Но Кирилл совсем не такой! - обиженно выговорила Лиза.

- А главное, - сказал Кирилл, - нельзя утверждать, кто из нас откровенен, кто - нет: мы едва знаем друг друга.

- Я говорю о себе.

- Вы говорите о себе, но хотите сказать, что я такой же, как были вы. А я не такой. Я не считаю, что все почему-то должны ненавидеть мои убеждения.

- А какие ваши убеждения? - спросил Пастухов, быстро облокачиваясь на стол, точно собравшись долго слушать.

Даже на ярком солнце видно было, как хлынула краска к щекам Кирилла и весь он тотчас отвердел.

- Вот вы и потеряли дар речи, - улыбнулся Пастухов.

- Ничуть не потерял. Но я не понимаю... собственно, что вас интересует? - с неожиданным вызовом воскликнул Кирилл.

- Меня и интересует молодежь, - спокойно ответил Пастухов. - Мне хочется знать, ждет ли она что-нибудь большое или просто так, - упражняется с гантелями, читает "Воспитание воли" Жюля Пейо, ходит в Липки с барышнями. Я, по крайней мере, жил так. А когда пришел девятьсот пятый год, я решительно не знал, что мне делать - идти ли гулять с барышней, бить ли кого гантелями по голове. То есть я очень хотел пойти на баррикады, но не знал к ним дороги. Неужели и с вами так будет?

- Со мной лично?

- Да, друг мой, лично с вами.

- Нет. Со мной будет иначе.