Грэм Грин — Стамбульский экспресс - Грэм Грин

Поднимаясь по ступеням вокзала, он настороженно осматривался. Рисковать было нельзя. Если его задержат, то припаяют пожизненный срок, это тебе не неделя в тюрьме. Нужно выбирать с осторожностью. В многолюдном зале несколько сумочек прямо шли к нему в руки — так небрежно с ними обращались, но владелицы сумочек выглядели или слишком бедными, или очень уж смахивали на шлюх. У первых будет лишь несколько шиллингов в дешевом кошельке, у других же, по всей вероятности, не найдется в сумочках даже мелочи, а только пуховка, губная помада, зеркало и, возможно, презервативы.

Наконец он нашел нечто подходящее — на такое он и надеяться не мог. Иностранка, наверно англичанка, с короткими, непокрытыми волосами и покрасневшими глазами, боролась с дверью телефонной будки. Она схватилась за ручку обеими руками, а сумочка ее упала к ногам. «Она выпивши, — подумал он, — а коль уж это иностранка, в сумочке у нее уйма денег». Такое дело было для Йозефа Грюнлиха детской забавой.

Дверь наконец отворилась, и перед Мейбл Уоррен предстал тот черный сверкающий аппарат, который вот уже десять лет забирал ее лучшее время и лучшие мысли. Мейбл нагнулась за сумочкой, но ее уже не было. «Странно, — подумала она, — могу поклясться… или я ее в вагоне оставила?» В поезде у нее был прощальный обед с Джанет Пардоу, она там выпила бокал шерри, больше половины бутылки рейнвейна и два ликера с коньяком. От этого она немножко обалдела. Джанет заплатила за обед, а она дала Джанет чек и взяла себе сдачу; в кармане ее твидового жакета и теперь лежало на два фунта австрийской мелочи, но в сумочке было около восьмидесяти марок.

С большим трудом ей удалось заставить телефонистку междугородной станции понять, какой номер ей нужен в Кёльне: говорила она довольно бессвязно. Ожидая разговора, она покачивалась своим мощным телом на маленьком железном сиденье и глаз не спускала с барьера. Все меньше и меньше пассажиров выходило с платформы, доктор Циннер не Появлялся. Однако за десять минут до Вены она заглянула в его купе — на нем были шляпа и плащ, и он ответил ей: «Да, я выхожу». Она не поверила ему и, когда поезд остановился, подождала, пока он выйдет из купе, видела, как он шарит по карманам, отыскивая билет. Она бы не выпустила его из виду, если бы не необходимость позвонить в редакцию. В случае, если он солгал, она поедет с ним в Белград и у нее больше не будет возможности позвонить сегодня вечером. «Неужели я оставила сумку в вагоне?» — удивленно подумала она, и тут зазвонил телефон.

Мейбл Уоррен взглянула на свои часы: «У меня десять минут. Если он не появится через пять, я вернусь в поезд. Ему не удастся обмануть меня».

— Алло! Это лондонский «Кларион»? Эдвардс? Правильно. Записывай. Нет, дружок, это не репортаж о Сейвори. Тот я передам через минуту. Это ведущий материал на первую полосу, но тебе придется придержать его на полчаса. Если я снова не позвоню — передавай. Как сообщалось в наших вечерних выпусках, вооруженное восстание коммунистов в Белграде в среду ночью было подавлено, имеются человеческие жертвы. Его подготавливал известный подстрекатель — доктор Ричард Циннер, сбежавший во время судебного процесса над Камнецом. Нет, Камнец. К — Кайзер, А — афера, М — мул, Н — недоносок, нет, это не то. Ну, неважно, буква та же самая. Е — евнух, Ц — цапля. Записал? Суд над Камнецом. Запиши для помощника редактора: посмотреть газетные вырезки тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Полагали, что Циннер убит правительственными агентами, но он, несмотря на ордер на его арест, скрылся. В единственном интервью нашему специальному корреспонденту он поведал о своей жизни школьного учителя в Грейт Берчингтон-он-Си. Редактору отдела новостей: не могу убедить его рассказать об этом. Получите секретную информацию от директора школы. Его фамилия — Джон. Восстание в Белграде началось не вовремя, его планировали на субботнюю ночь, к этому времени доктор Циннер, выехавший из Англии в среду вечером, прибыл бы в Белград и взял бы на себя руководство восстанием. Доктор Циннер узнал о восстании и о его разгроме, когда поезд прибыл в Вюрцбург. Он тут же решил сойти в Вене. Циннер был в отчаянии и все время еле слышно повторял, обращаясь к нашему специальному корреспонденту: «Почему они не подождали?» Он уверен — находись он в Белграде, весь рабочий класс города поддержал бы восстание. Ломаным языком поведал он нашему корреспонденту поразительную историю своего бегства из Белграда в тысяча девятьсот двадцать седьмом году и рассказал о планах, так преждевременно провалившихся. Записал? А сейчас слушай внимательно. Если не получишь остальную часть информации через полчаса, вычеркни все после слов «прибыл в Вюрцбург» и продолжай следующим образом: и после долгих и мучительных колебаний решил продолжать путь в Белград. Он был в отчаянии и все время тихо повторял: «Чудесные, храбрые парни. Как я могу их покинуть!» Придя немного в себя, Циннер заявил нашему специальному корреспонденту: он решил предстать перед судом вместе с оставшимися в живых, тем самым подтвердив свою донкихотскую репутацию, сложившуюся еще в дни суда над Камнецом. Его популярность среди рабочего класса теперь ни для кого не секрет, и его шаг может доставить правительству много хлопот.

Мисс Уоррен перевела дыхание и посмотрела на часы. До отхода поезда оставалось только пять минут.

— Алло! Не вешай трубку. Вот обычная чепуха насчет Сейвори. Быстренько запиши. Просили на полколонки, но у меня нет времени. Дам тебе несколько абзацев. Мистер Куин Сейвори, автор «Развеселой жизни», направляется на Дальний Восток собирать материал для нового романа «Поехали за границу». Хотя действие будет происходить на Востоке, выдающийся писатель не намерен совсем покидать Лондон, он его так горячо любит. Он собирается смотреть на эти дальние страны глазами лондонского хозяина табачной лавочки. Мистер Сейвори, стройный мужчина с бронзовым загаром, приветствовал нашего корреспондента на платформе в Кёльне. У него грубоватая манера вести себя — не валяй дурака, я сказала «грубоватая», гру-бо-ва-та-я, — но за нею скрывается доброе и отзывчивое сердце. На просьбу определить свое место в литературе он ответил: «Моя позиция основана на здравомыслии, в противоположность увлечению патологическим самоанализом таких писателей, как Лоренс и Джойс. Жизнь — отличная штука для предприимчивых людей, для тех, у кого в здоровом теле здоровый дух». Мистер Сейвори одет скромно, не эксцентрично, он не одобряет богемные взгляды некоторых литературных кругов. «Они отдали сексу, — сказал он, любопытно перефразируя знаменитое изречение Бэрка, — то, что предназначено всему человечеству». Наш корреспондент напомнил ему, с каким искренним восхищением относятся бесчисленные читатели к Эмми Тод, маленькой поденщице из «Развеселой жизни», — тираж этой книги, между прочим, достиг ста тысяч. «Вы замечательный знаток женского сердца», — сказал наш корреспондент. Добродушно улыбаясь, мистер Сейвори забрался снова в свой вагон. Он не женат. «Писатель — это нечто вроде шпиона», — со смехом заявил он и весело помахал рукой, когда поезд уже уносил его прочь. Кстати, ни для кого не секрет, что благородная Кэрол Дилейн, дочь лорда Гартвей, будет играть роль Эмми Тод, поденщицы, в кинофильме «Развеселая жизнь». Записал? Ну, разумеется, это для дураков. А что еще можно сделать с такой козявкой?

Мисс Уоррен с треском повесила трубку. Доктор Циннер так и не появился. Она разозлилась, но и злорадствовала тоже. Он-то думал оставить ее на вокзале в Вене; она ликовала, представляя себе, как он будет разочарован, когда, заглянув поверх газеты, увидит ее в дверях своего купе. «Меня так просто не стряхнешь, как прах с ног, — шептала она про себя, — вот так-то».

Контролер у барьера остановил ее:

— Fahrkarte, bitte.[11]

Он не глядел на нее, был занят — отбирал билеты у пассажиров, только что прибывших пригородным поездом: у женщин с детьми на руках, у мужчины с живой курицей под мышкой. Мисс Уоррен попыталась прорваться.

— Журналистский пропуск.

Контролер повернулся и подозрительно оглядел ее:

— Где он?

— Я оставила в вагоне сумку.

Он отобрал последний билет, сложил все картоночки в аккуратную стопку и тщательно перетянул ее резинкой.

— Дама сказала мне, когда выходила с платформы, что у нее пропуск, — напомнил он вежливо, но непреклонно. — Она помахала передо мной кусочком картона и пронеслась мимо, прежде чем я его рассмотрел. Теперь я хотел бы поглядеть на этот кусочек картона.

— Тьфу ты, пропасть! — воскликнула мисс Уоррен. — Значит, сумку у меня украли.

— Но дама только что сказала, что сумка в вагоне.

Мисс Уоррен снова выругалась. Она понимала — внешность не говорит в ее пользу: без шляпы, волосы растрепаны, изо рта несет спиртным.

— Ничего не могу поделать. Мне необходимо сесть в этот поезд. Пошлите со мной человека, я отдам ему деньги.