Спасение Рейн - Келси Кингсли

к чертовой матери из этого города и убежала далеко-далеко, как я всегда мечтал сделать?

Каждую неделю я наполнял свои письма этими вопросами, своими признаниями и тем, что происходило в стенах тюрьмы. Первые трудности. Принятие. Усилия, которые я прилагал, чтобы стать хорошим, порядочным человеком, каким всегда себя считал. Они служили своего рода дневником, и лучше было выложить все это на бумаге, чем держать взаперти. Потом я прятал их под матрас, чтобы никто не прочитал, и был готов к новой неделе одиночества.

Пока однажды, через пять лет после моего заключения, не появилась мама.

* * *

Мытье пола в душевых было грязной, отвратительной работой, и я был уверен, что меня можно понять, когда я говорил, что мне это не очень нравится. Но это была спокойная работа, монотонная и расслабляющая, и она давала мне много времени для размышлений. Вспоминать жизнь, которая у меня когда-то была, и фантазировать о той, которой, возможно, у меня вообще никогда не будет.

Думал о бабушке и дедушке. Как бы они были разочарованы, увидев, где я жил все эти годы и что сделал, чтобы оказаться там. Но иногда я думал: «А знаешь, что? Может быть, они были бы не так уж разочарованы. Может быть, они даже гордились бы мной». Не за те поступки, которые я совершил, конечно, нет, а за то, что сделал после того, как оказался там.

Думал о маме Билли, о том, с каким горем и болью она живет каждый день. О разбитом сердце, которое я собственноручно засунул в ее больную грудь. Время от времени думал о том, что, «может быть, сегодня она ненавидит меня не так сильно, как вчера», и эта несбыточная мечта вселяла в меня хоть малую толику надежды. Но на самом деле я знал, что больше ей не будет до меня никакого дела. Не раньше того дня, когда я тоже умру.

Но в основном я думал о Билли. Где он ошибся, и как он тоже виноват в том, что сделал не тот выбор в своей жизни.

И нет, я не мог сказать, что злюсь на него, даже учитывая ситуацию, в которой оказался, потому что — давайте говорить начистоту — я все равно оказался бы за решеткой, независимо от того, умер он или нет. Но мне было грустно. Грустно, что его нет рядом. Грустно, что моего друга больше нет. Грустно, что Билли проглотил эту чертову таблетку, в которой было столько фентанила, что хватило бы на убийство трех человек. Грустно, что я не смог ничего сделать, чтобы спасти его.

Мне было очень грустно из-за Билли, и, оттирая пол в душевой, пытался представить, как бы он выглядел сейчас. На шесть лет старше, может быть, с чуть большим количеством волос на лице и чуть большим объемом тела.

«Наверное, нет», — подумал я, глядя на мутную воду в ведре. — «Он всегда был тощим уродцем».

— Солджер.

Я поднял глаза и увидел Гарри, единственного тюремного охранника, который называл меня по имени, стоящего в дверях. Сразу выкинул Билли из головы и улыбнулся пожилому человеку в очках с серебряной оправой, которого я считал своим другом.

— Привет, Гарри. Как дела?

Он улыбнулся в ответ и небрежной походкой направился в душевую, засунув руки в карманы брюк

— А, не могу пожаловаться. В выходные мы с женой навестили нашу дочь. Было приятно ее увидеть. Давно не виделись.

— Рад за вас, ребята, — ответил я, опираясь на ручку швабры.

— Да, мы хорошо провели время, — кивнул Гарри, встретившись со мной взглядом. Его глаза блестели, и он напомнил мне моего деда. Просто в нем было что-то такое. Что-то знакомое и уютное. — Эй, слушай, у тебя сегодня посетитель.

Моя улыбка быстро превратилась в хмурый взгляд.

— Посетитель?

Слова показались мне странными. Ко мне никто не приходил. Я не видел ни одного человека из своей жизни за пределами этого места с момента вынесения приговора, и даже не мог представить, кто захочет увидеть меня сейчас, спустя столько времени.

Гарри кивнул с тем же подозрением в глазах, казалось, прочитав мои мысли.

— Да. Некто по имени Диана.

Я опустил взгляд на ведро и крепко ухватился за ручку швабры.

— Срань господня. Это же моя мама.

— Я знаю. — Гарри потянулся, чтобы положить руку мне на плечо, как это делал дедушка. — Ты не обязан ее видеть, если не хочешь. Я скажу им, что тебе это неинтересно.

Гарри был хорошим парнем. Всегда заботился обо мне.

Но я покачал головой.

— Нет, я в порядке. Я посмотрю, что она хочет.

Любопытство убило бы меня, если бы я этого не сделал.

Я оставил швабру и ведро в душевой и направился через коридоры в центр для посетителей. И хотя никогда не был там раньше, но точно знал, где он находится, и когда переступил порог переполненного помещения, охраняемого несколькими офицерами у каждого входа, я сразу же заметил ее.

Мама.

Она была худее, чем я ее помнил, а ее сухие, как солома, волосы были собраны на макушке в небрежный пучок. Ее глаза были устремлены на стол перед ней, а руки судорожно двигались. Она нервничала или была под кайфом — черт возьми, возможно, и то, и другое, — и я не был уверен, что меня больше волнует. Может быть, мне лучше было бы оставить ее на произвол судьбы, пока она не поймет намек и не уйдет.

Честно говоря, я бы, наверное, так и сделал.

Но я все равно пошел.

Я медленно подошел к ней, пытаясь придумать, что бы такое сказать, когда мама подняла на меня испуганный взгляд, словно увидела привидение.

С ее точки зрения, так оно, наверное, и было.

— Солджер?

— Мама.

Она опустила взгляд на мои руки и спросила:

— Тебе можно находиться здесь без наручников?

Я перешагнул через скамейку напротив нее и сел, глядя на нее прищуренными глазами.

— Ты считаешь, что я должен быть в наручниках?