Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания - Николай Вахтин

Здесь полезно привести еще один пример отношений между русскими колонистами, местным населением и государством, в частности затронуть современные взаимоотношения камчадалов и ительменов . Сегодняшнее положение камчадалов описано существенно лучше, чем положение индигирцев, колымчан или марковцев, и здесь легко видеть то воздействие, которое оказывает государственная национальная политика, рычагами которой являются прежде всего экономические факторы, на формирование новых этнических самоидентификаций, на создание и поддержание новых границ между частями того, что когда-то было одним народом.

Когда в XVIII веке русские пришли на Камчатку, они встретили оседлое население, жившее по рекам и занимавшееся в основном рыболовством; этих туземцев русские назвали «камчадалами». Как и в других районах Северо-Востока, осевшие в этих местах русские колонисты начали смешиваться с камчадалами и в первой половине XIX века окончательно слились с ними. Получившееся «метисированное русско-камчадальское население» (Урсынович 1925: 99) полностью переняло тип хозяйства от коренных камчадалов, хотя и сохранило русский язык. Еще Богораз, путешествуя по Камчатке в 1900 году, отмечал, что камчадалы «совершенно обрусели, по-камчадальски говорит только один человек 49 лет. Старики перемерли, а четверо молодых людей, которых я встретил здесь, соединенными усилиями не могли припомнить, как по-камчадальски „отец“» (Богораз, рукопись, л. 45) [55] . К началу XX века выяснилось, что формально единая группа «камчадалов» в языковом отношении раскололась: бóльшая часть говорит по-русски, меньшая – по-камчадальски. В этот период (в 1927 году; см.: Murashko 1997: 181) был введен термин «ительмены» (самоназвание) как обозначение тех камчадалов, которые сохранили «старый» (ительменский) язык. Термин, в отличие от многих других («луораветланы» вместо «чукчи», «нымыланы» вместо «коряки» и др.), прижился (Володин 1995: 5). До этого обе группы вынуждены были принимать официальную точку зрения на свою этничность. В.Н. Тюшов, работавший на Камчатке врачом в 1890-е годы, в своих записках отмечает: «Повсеместно в настоящее время камчадалы называют себя камчадалами, объясняя это тем, что „так начальство называет и мы себя так называем“. Только в одном селении мне удалось услышать слово „итэнмэн“ как соответствующее коренному (истинному) названию камчадалов» (Тюшов 1906: 460). В материалах переписи приводятся данные по «камчадалам»: из общего числа 3837 камчадалов лишь около 800 человек говорит по-ительменски, остальные смешались с русскими, сформировав особую «гибридную» группу со своим особым диалектом русского языка (Итоги переписи 1929: 44). Т. е., если брать критерием разделения язык, можно сказать, что ительменов в этот момент было около 800, а камчадалов – около 3000 человек.

Это тот случай, когда этническое самосознание части коренного населения Камчатки – ительменов изменилось в результате смешения с приезжим населением и группа распалась на две. Для одной было восстановлено прежнее название ительмены , вторая получила (и приняла) русское название камчадалы . Это разделение помимо языкового признака имело территориальные основания: те, кого стали называть ительменами, жили (достаточно компактно) на западном берегу. Тот факт, что введенные сверху термины «ительмены» и «камчадалы» оказались приняты, объясняется прежде всего тем, что они отражали реальную ситуацию – деление на две группы. При этом в русских источниках вплоть до начала XX века обе группы называют камчадалами, что вносит дополнительную путаницу в проблему. [56]

В публикации результатов северной переписи по Камчатскому округу специально оговаривается, что «камчадалы подсчитаны вместе с русскими, это сделано вследствие того, что более или менее существенных отличий между теми и другими не наблюдается, кроме некоторого акцента и антропологических отличий. Так называемые камчадалы совершенно не сохранили ни древнекамчадальского (т. е. ительменского. – Авт .) языка, ни бытовых особенностей и представляют из себя результат смешанных браков в нескольких поколениях между русскими и бывшими коренными камчадалами. Та часть камчадалов, которая сохранила древнекамчадальский язык, выделена в особую группу под названием „ительмены“. Кроме того, при переписи не могла быть выдержана строго регистрация камчадалов, так как, с одной стороны, часть русских называет себя камчадалами, а с другой – часть камчадалов называет себя русскими. Сказанное в отношении камчадалов всецело относится и к проживающим в долине реки Анадырь чуванцам, которые делятся на горных чуванцев, сохранивших свой язык, и речных чуванцев, ассимилировавшихся с пришлым русским населением» (Поселенные итоги 1928: 8).

Русские на Камчатке последовательно противопоставляли себя ительменам (камчадалам), поскольку это было экономически выгодно: с камчадалов собирали ясак, с русских – нет. И это несмотря на то, что русские перемешались с камчадалами до полной неотличимости, – что не мешало им из экономических соображений тщательно поддерживать «отдельное самосознание». М.А. Жидяевский подтверждает, что «камчадалы, говорящие на русском языке, по всесоюзной переписи 1926 года отнесены к русским, на том основании, что они говорят на русском языке. Однако, кроме языка, камчадалы ни в чем не отличаются от ительменов, с которыми имеют и общее происхождение» (Жидяевский 1930: 119).

Авторы Отчета Камчатского окрревкома за 1928 год определяют камчадалов как «коренное население округа, говорящее на русском языке, по происхождению относящееся к туземцам» и далее пишут: «Однако принимая за основу определение принадлежности к той или иной национальности учащихся только один признак – разговорный язык, все т[ак] наз[ываемые] „камчадальские“ школы мы относим к русским» (Отчет 1928: 161).

В Постановлении Камчатского окружного бюро ВКП(б) «О выполнении мероприятий Комитета Севера по национально-территориальному районированию Камчатки» (около 1932 года) сказано: «…констатировать, что ту часть населения полуострова Камчатки, которая именует себя камчадалами, говорит по-русски и живет оседло, не относить к числу мелких туземных народностей Севера, на которых распространяются льготы, предоставляемые мелким туземным народностям». В результате национальность «камчадал», которая до 1932 года часто встречается в записях Камчатского ЗАГСа, начинает попадаться все реже и вскоре исчезает (Жилин 2000; Hancock 2001: 69—99). После 1986 года, с началом перестройки и возрождением интереса к этническим и национальным проблемам, камчадалы появляются вновь.

Итак, на месте одной этнической группы «коренного населения Камчатки» – ительменов возникло две группы – ительмены и камчадалы, которые существенно отличаются друг от друга, и прежде всего – четко осознают себя и друг друга как отдельные народы. Современный исследователь О.А. Мурашко специально анализирует состояние ительменско-камчадальских отношений в 1990-е годы: «Две группы потомков камчадалов (ительмены и камчадалы) географически и идеологически отделены друг от друга. Это может объясняться отчасти различиями их колониального и советского опыта. В каком-то смысле отнесение к „коренным народам Севера“ позволило ительменам сохранить характерные особенности традиционной культуры на протяжении всех 70 лет непоследовательной советской государственной политики в отношении коренных народов» (Murashko 1997: 182).

Это породило глубокие различия между современным экономическим и социально-психологическим статусом ительменов и камчадалов. Ительмены «считают себя единственными истинными носителями ительменской культуры и полагают, что камчадалы других районов должны осознать себя ительменами, принять этноним „ительмены“, ительменскую культуру и язык. Ительменские лидеры ревниво относятся к борьбе современных камчадалов за свои особые права и рассматривают эту группу как соперника в борьбе за ресурсы» (там же).

В свою очередь, позиция камчадалов иная: «они считают себя этнически отдельной группой потомков ранних камчатских поселенцев и древнего населения. Они возводят это ощущение древности к ранним, досоветским корням. Они претендуют на преимущественные права на традиционные биоресурсы по сравнению с недавними переселенцами с „материка“, хотя и склонны к переговорам и компромиссам» (там же).

Таким образом, между ительменами и камчадалами существуют серьезные этнические, социальные и политические различия (см. также: Мурашко 1996).

Исходя из опыта других районов, можно представить себе отношения между камчадалами и ительменами. Камчадалы, видимо, считают ительменов недостаточно цивилизованными и одновременно избалованными помощью государства – ведь у камчадалов никогда не было никаких особых льгот, ни собственных школьных программ, ни денежных пособий. Ительмены, со своей стороны, считают, видимо, камчадалов коллаборационистами, предавшими традицию ради сотрудничества с русскими. При этом, насколько можно судить, между этими двумя группами в реальности нет вообще никаких различий, кроме рудиментарного ительменского языка, который сохраняют «ительмены» западного побережья (только старшее поколение и только в нескольких поселках) и которого не знают камчадалы. Все различия коренятся в самосознании, в исходном самоназвании, которое затем было принято и поддержано государством (об этом см. также: Hancock 2001: 226—232; Sirina 2002): государство отнесло ительменов к «народностям Севера», со всеми вытекающими отсюда последствиями, и не отнесло к ним камчадалов.