Огонь в океане - Ярослав Иосселиани

Через некоторое время я, почти успокоившись после пережитых; волнений, уснул. На рассвете меня разбудили. Все мы беспощадно продрогли на голой земле.

— Нет, никого не видно! — крикнул кто-то.

— Ушли, богами проклятые, — разом проговорило несколько человек.

Оказалось, что, ограбив и уложив всех на полянке в стороне от дороги, бандиты спокойно убрались. Мы же, перепуганные, лежали до самого утра.

Ограбленный сван считает себя обесчещенным. Поэтому все пострадавшие встали, почистились от грязи и молча разошлись.

— Этот бандит тебя знает, — сказала мать, когда мы были снова в пути.

— Это, по-моему, люди Тенгиза Дадешкелиани.

— Ну, что ты опять говоришь вздор? — возразила мать. — Как может князь заниматься разбоем на дорогах? Он же князь!.. Ты, Коция, всегда говоришь опасные слова. Помни пословицу: «Никто про тебя не скажет так много плохого, сколько говоришь ты сам».

— Хе, опасные слова!.. Да ты знаешь ли, что .бессовестнее этих бандитов Дадешкелиани на свете нет, — махнул рукой отец.

— Замолчи, замолчи, — теребила его за рукав мама, пугливо озираясь вокруг, хотя услышать нас никто не мог.

— Они и друг друга убивают, травят, — не унимался отец. — Они не знают ни родства, ни богов. 

После полудня дорога увела нас в сторону от Ингура. Мы шли по могучему лесу. Вокруг в величавом спокойствии покачивались ветви елей, сосен, дубов, пихт. Стволы были затянуты плющом и ломоносом. Внизу подлесок и папоротник также образовали густые заросли, в которых легко было скрыться не только пешеходу, но и всаднику вместе с лошадью.

Только выйдя из леса, мы снова увидели яркий дневной свет.

Наш шумный спутник Ингур вновь приблизился к тропинке. Теперь его рычание было особенно яростным. Казалось, он злился на то, что горы сжали его в своих объятиях, он задыхался, бросал в них клочьями холодной пены, кричал, но горы были невозмутимы. Они не обращали внимания на неистовство реки.

Пахло сыростью. С почти отвесных скал падали ручейки. Это было мрачное царство камней. Чудилось, что мы попали к ним в плен. Куда ни глянешь — всюду камень.

Если раньше противоположный берег Ингура отходил от нас далеко, то теперь, казалось, протяни руку — и дотронешься до его уступов и скал.

От сырости, холода и страха мурашки забегали по спине.

Тропинка, выдолбленная в скалах, была здесь настолько узкой и пологой, что, казалось, могла вот-вот оборваться. И тогда мы неминуемо очутимся в объятиях разъяренного Ингура.

На тропе мог уместиться только один человек. Наш Реаш, груженный вещами, был в самом невыгодном положении.

Он каждую минуту мог задеть тюком за многочисленные выступы скал и упасть в пропасть. Его, скорее всего, спас спокойный характер. Он шел и не замечал опасности.

— Сурмилдаш — ворота в Сванетию, — пояснил отец каким-то необычным голосом, глухим, как бы тоже придавленным камнями. — Силой через них не пройдешь. Только хитрость могла проползти здесь  в Сванетию. Обманом можно и через ушко иголки проскочить. В этом месте достаточно нескольких человек с ружьями, чтобы не пропустить никого.

Наконец Сурмилдаш остался позади. Мы приободрились. С отцовского лица градом катился пот. Мать была необычно бледна. Только Верочка да Реаш были невозмутимы...

Главные трудности остались позади. Теперь можно было без опаски смотреть по сторонам. Особенно привлекали мое внимание водопады. Их здесь было много. Около каждого водопада отец тормошил меня, торопя в путь. Но оторваться от сверкающей, разбивающейся в белую пыль воды было невозможно. Еще интереснее казалось мне стоять у подножья водопада и чувствовать его нежные брызги на своем лице.

Здесь и деревья были не такими, как у нас в Лахири. Прежде я не представлял, что, кроме дубов, сосен и пихт, есть другие деревья, такие, как лавровишня и платан.

У родника, выбегающего из камней, отец решил сделать привал. Не успели мы расположиться, как к нам подошли два человека. Я не знал их имен, но помнил, что они бывали у нас в гостях.

— Коция, добрый путь тебе! — в один голос приветствовали они отца. — Куда путь держишь в такое время да еще с птенцами?

— Доброго вам пути, дорогие Ило и Косда, — отозвался отец и повторил то же, что уже говорил многим людям.

— В Дали? — переспросили путники и переглянулись.

Отцу уже надоело рассказывать о цели нашего путешествия, высказываемые всеми опасения осточертели ему. Поэтому он молча разгрузил Реаша, отвел его на полянку, поросшую сочной травой, достал из хурджина[4] закуску и только после этого сказал:

— Да, в Дали переселяюсь. 

— Ты знаешь, что все перевалы заняты бандитами? — спросил тот, которого звали Ило. У него были такие густые рыжие усы, что, когда он говорил, не было видно, открывает он рот или нет.

Но отец почему-то не обратил на это внимания, даже не улыбнулся. Я же не смог сдержать смеха. Отец цыкнул на меня и продолжал:

— Пусть грабят. У меня ничего нет.

— Убьют тебя и твоих птенцов. Бандиты — это княжеские сторонники, а братья твои, Коция, сторонники Сирбисто, — покачав головой, сказал Косда. — Об этом все знают...

— Если бы князья хотели меня убить, то сделали бы это сегодня, когда я проходил по их владениям, — возразил отец, поглядывая на мать, приготовлявшую еду.

— Ты говоришь, как поп, тебя не переговорить, — махнул рукой Ило. — Разве не знаешь, что они бьют только из-за угла? Зачем убивать при всех? Врагов нажить? Кровь задолжать? У князей совести нет, а ума хватит. Ну, как хочешь. Счастливого пути!

Путники надели шапки и, еще раз простившись, ушли.

— Давайте поедим последний раз мяса, пока бандиты не отобрали, — пошутил отец.

Но мать не была склонна к шуткам.

— Ты все шутишь. У вас в роду все такие. А я не хочу губить детей, — с необычайной решительностью проговорила она. — Завернем к моему брату Деавиту и переждем там до лучших времен.

— Ты с ума сошла? — вытаращил глаза отец. — Что с тобой?

У матери был скромный, тихий нрав. Никогда ни в чем она не перечила мужу. А теперь вдруг стала командовать:

— Ни на какие перевалы я не полезу и детей не дам!

— Говорят, разъяренный ишак льва растопчет, — махнул рукой отец после долгих споров с матерью. — Не драться же мне с тобой. Айда в Ленкхери к Деавиту! 

Деавит Чкадуа, брат моей матери, жил в Ленкхери — селе, расположенном на самой границе Сванетии и Мингрелии. Туда-то мы и повернули.

Непрошеные гости радуют сердце неожиданностью

В горы медленно прокрадывался вечер. Он зарождался внизу, у берега реки, переползал на крутые склоны гор, заросшие деревьями, цеплялся за каменные глыбы. Он успел уже покрыть сумраком горы, только вершины их еще купались в последних лучах солнца.