Квартирник - Роман Феликсович Путилов

— Вопрос повторить или добавить? Благо, если тебе рыло посильней начистить, глядишь и не посадят?

— Кого посадят?

— Ну точно не меня. Тебя не посадят. Скажешь, что жулик тебе голову проломил и все.

Сначала, под ежеминутными понуканиями, а потом все более увлекаясь рассказом, Кадет поведал мне историю своего профессионального падения.

Плохой

Громов с утра упорол по своим делам, а мы с Близнюком и Студентом на «УАЗике» покатили в изолятор городского управления за этапированным по нашему запросу Глазыриным. Вывели его к нам быстро, и я его, сначала, даже не узнал. Хороший «адиковский» костюм, «кроссы» в тон, уверенно улыбается стальными зубами. Если бы не знал кто — решил бы что военный пенсионер в немалых чинах. Не те, что в форменной рубахе и галстуке в очереди в магазине стоят за подтаявшим хеком, а которые на пенсии на личных «Волгах» раскатывают. Увидав нас, дядька заулыбался, как родной, не чинясь пристегнулся ко мне браслетами, держа в другой руке небольшой холщовый мешок, ловко заскочил на заднее сидение машины. Когда мы пересекли Красивый проспект, попросил завести его в дом девятнадцать по улице Полярников, сказал, что хочет вспомнить адреса своих краж, чтобы не путаться. Близнюк сначала задергался, но потом согласился. Ну а че? Нас трое, старший с пистолетом, я на браслете болтаюсь, как собачонка. Хотя, если нас с зеком сравнивать, я, наверное, только самую чуточку меньше его вешу. Остановились у подъезда, поднялись на второй этаж. Глазырин на лестничной площадке покрутился, двери двух квартир рукой пощупал, а потом сказал, что кража в соседнем подъезде было, ошибся он, и послал Студента туда, посмотреть номер точно такой-же квартиры. Студент было побежал, но Близнюк проявил бдительность — посадил меня с жуликом в машину, где нас, в случае чего, еще и водитель бы поддержал, и только тогда отпустил Студента. Студент через пять минут доложил номер квартиры, и мы поехали в следующий адрес. Всего объехали пять домов, после чего покатили в РОВД. В отделе нас отстегнули друг от друга, после чего в нашем кабинете Глазырин сел писать явки с повинной. Быстренько написав пять штук, зечара отбросил ручку и заявил, что пришло время обеда. Капитан попытался продавить, что хорошо бы еще чего-бы то написать, но блатной только лязгнул стальными клыками.

— Ты, начальник, не жмись. Мне на тюрьме чалиться надоело, я поэтому к вам дней на десять заехал. Ты давай, корми меня и будем дальше писать, а сейчас у меня от голода ручка в руке не удержится.

Дверь мы закрыли на замок, после чего, на расстеленной газетке разложили копченную колбасу, хлеб, несколько беляшей и порцию еще теплых мант под острым соусом, шпроты. Под давящим взглядом Глазырина, старший опер достал из сейфа бутылку водки и стопку.

— Не, начальник, я один не пью, принцип у меня с детства, папаней моим вбиты. Если не в падлу со мной выпить, то наливай на всех, а потом дальше писать будем.

Старший опер посмотрел на зека долгим взглядом, но потом, приняв решение, вытащил еще три стопки из вчерашнего Громовского «подгона», и если Глазырину досталась посудина с удочкой и щукой на боку, то менты пили из емкостей с видом Ленинграда.

Посидели хорошо. Купленная на деньги с оперативных расходов закуска под «беленькую» пошла на «ура». Старый жулик оказался хорошим тамадой, говорил чисто, без мата и обычного блатного косноязычия. Когда водка закончилась, и приободрившийся капитан прибирал остатки колбасы в сейф, Глазырин попросился в туалет и после чего запарить ему чифирь, для полнейшего удовольствия. Я, повинуясь взгляду старшего, взял в руки хромированную кофеварку и повел задержанного вниз, в туалет. Пока Глазырин, что-то бормоча, возился со своим «хозяйством» над провалом в полу, заменявшим у нас унитаз, я спускал воду, чтобы первая, желтоватая жидкость, скопившаяся в трубах старого дома, оставляя на раковине следы, стекла из крана. В какой-то миг бормотание жулика прервалось, а через мгновение, моя голова, начавшая поворот в сторону писсуара, со всего маху, впечаталась в мутный осколок зеркала, прикрученный к старой кафельной плитке. Кофеварка выпала из руки, и дребезжа, покатилась по полу, расплескивая набранную воду, а сверху, ничего не видя подбитым глазом, в эту мерзкую лужу рухнул я. Пока я, тряся головой, пытался подтянуться на металлической раковине, за спиной бзынькнули стекла в рассохшейся раме и что-то резиновое заскрипело по кафельной стене. Я что-то слабо крикнул, успевая заметить синюю спортивную задницу, что быстро исчезла в проеме подвального окна, через приямок выводящем беглеца на городскую улицу. Звякнула решетка, и Глазырин, ловко подтянувшись, исчез из моего зрения окончательно.

Столько мата в свой адрес, сколько услышал я, через пару минут ворвавшись в кабинет, неся в одной руке помятую кофеварку, а в другой — крышку от нее, с утерянным где-то, на полу туалета, коричневым колпачком, я не слыхал не разу в своей жизни. Сначала все долго матерились, потом разбежались в поисках беглеца, оставив меня кропать объяснительную, как я просрал арестованного.

— Скажи, Кадет, а тебе не сказали, что из этого туалета каждый год кто-то сбегает?

— Что правда? — я уставился на усмехающегося Громова.

— Правда. Только тебе это не поможет. Когда какие-то БОМЖи бегут, которые на хрен никому не нужны, просто в журнале доставленных ставят пометку «отпущен» и все. А ты прокакал арестованного, да не просто арестованного, так еще и арестованного из СИЗО, за чужим районом числящегося. Так что молись, чтобы его нашли побыстрее.

— Что здесь за хрень написана? — сержантишка взял в руке стопку явок с повинной, оставшейся на после беглеца: — Как он в квартиры проникал?

— Как-как. Там же написано, через крыши пристроенных магазинов на балконы вторых этажей, а дальше через форточки.

— Ну, поздравляю. Жулик вас и здесь поимел. Он всегда двери вскрывал. Старый он уже через окна лазить, не пацан же.

Громов сел на стул старшего опера, брезгливо понюхал забытую на столе стопку, потом вновь повернулся ко мне.

— Давай, вспоминай, по каким адресам заезжали.

— Тебе это на хрена? Иди вон на улицу, лови его, как все ловят.

— Ты, Кадет мне еще поогрызайся. Сейчас я встану, и тебе будет больно об этом вспоминать.

Я вздохнул в глубине души. Хорошо этому борову, больше меня что в ширину, что в длину, сука тупая.

— Заезжали в дом девятнадцать по улице Полярников, дом двадцать по улице Нерчинской, дом пять по Бродвею, дом двенадцать по улице Основоположника и дом девять по улице Путейцев.

— Так,