Не исчезай - Каролина Эрикссон

25

Алекс никогда не скрывал, что женат. Уже в начале отношений он рассказывал, что у него есть жена и маленькая дочка. Это не помешало мне, не заставило остановиться. Наоборот. Насколько упрямо я не позволяла никому приблизиться ко мне раньше, настолько же невозможным казалось оставить Алекса, когда он ворвался в мою жизнь.

Как только все случилось, я сразу же рассказала Катинке и маме. Мама много раз с надеждой спрашивала, не появился ли в моей жизни какой-нибудь особенный мужчина. И все же она была недовольна, когда услышала об Алексе. Сама ли я случайно обмолвилась, что он несвободен? Или мама начала задавать вопросы и наконец пришла к такому заключению? Я точно не знаю, помню только ее реакцию.

«Как ты можешь, Грета? Как, черт возьми, ты можешь?»

Я поняла, что она думает: я дочь своего отца и следую его предосудительному примеру. Но я не чувствовала себя ответственной за измены Алекса. Не испытывала чувства вины перед этой безликой женщиной, которая сидит где-то и ждет его возвращения домой. Если говорить откровенно, я решила просто не думать об этом. Так же как я решила просто не думать о маминых осуждающих словах.

Катинка тоже отнеслась скептически, но обещала радоваться за меня, если я буду счастлива. «Счастлива», – думала я через месяц после начала наших отношений, – счастлива ли я?» Я повернула голову и посмотрела на Алекса, который лежал рядом на кровати.

– Разве мы не должны больше разговаривать? Узнавать друг друга? Разве не так делают люди?

Он ухмыльнулся, глядя на меня.

– Ну давай, – ответил он. – Расскажи что-нибудь о себе. Что-нибудь очень стыдное.

У меня перехватило дыхание. Что-нибудь стыдное? Папа. Невысказанное, событие, о котором никто не вынуждал меня говорить правду. Та самая причина, по которой я всю жизнь старалась держаться от людей на расстоянии. Но вот я была здесь с мужчиной, который утверждал, что видит, по-настоящему видит меня. И внезапно я услышала, как рассказываю Алексу про тот вечер. Об открытом окне, о том, как папа выпал в небытие. Когда я почти добралась до конца, что-то заставило меня сдержаться, принудило оставить некоторые детали при себе. Но хватило и того, что я рассказала.

– Ты определенно немного сумасшедшая. С головой не все в порядке.

Алекс засмеялся, но по его глазам я поняла, что он говорит всерьез. И почему нет? Он, очевидно, был прав. После этого эпизода я понемногу отказалась от мыслей об эмоциональной близости. Кто-то был рядом со мной. Этого было достаточно. Необязательно было знать друг о друге все.

А потом наступил тот вечер, когда Алекс прижал мое обнаженное тело к окну.

«Не оставляй меня никогда», – было написано на карточке, прилагавшейся к букету, который я получила на следующий день. Это могла быть мольба. Или команда. В любом случае я никуда не делась. Не могла вынести мысль о том, что снова останусь одна. Вместо этого вручила себя Алексу, позволила ему вести меня сквозь темноту. Медленно в наши отношения просачивалась боль.

Но я по-прежнему не убегала. Продолжала цепляться за него. Алекс указывал путь, я подчинялась. Даже если этот путь вел в пропасть.

В кармане что-то запищало. Я задержала дыхание и сонно огляделась. Где я? Обвела взглядом окрестности, поняла, что сижу в машине на полупустой парковке у маленького продуктового магазина. Как я сюда попала? Конечно, я должна была сюда приехать, но не знала как. Вспомнила разговор с девочкой, поездку на велосипеде через лес обратно домой, молочную кислоту в ногах и привкус крови во рту. Роковые слова о штрафе и возмездии, которые разносились по лесу и стучали в голове.

Я помню страх, все еще могу почувствовать это жжение на кончиках пальцев и тяжесть в животе. Но чувствую не только страх, есть что-то еще. Порыв подняться и встретиться с врагом, сопротивление. Оно наконец-то проснулось. Поэтому я здесь. Чтобы действовать.

В кармане снова запищало, и я достала телефон. Сообщение от Катинки. «Надеюсь, у вас все хорошо. Думаю о тебе». Всего два предложения, но сколько в них скрытых смыслов.

Пока время шло и наши отношения с Алексом эволюционировали, пока я соглашалась терпеть все больше и больше, Катинка со своим молчаливым, вопрошающим взглядом все время была рядом. Когда я начала все чаще брать больничный, она стала задавать вопросы о моем самочувствии. Она единственная заметила, что в последние дни я двигалась немного неуклюже. Во всяком случае, она единственная спросила об этом прямо.

– Почему ты хромаешь?

– Я не хромаю.

– Может, и нет. Но ты двигаешься как-то по-другому. Осторожно. Словно тебе больно. Что случилось?

Она сверлила меня взглядом. Я сжала губы, попыталась взглянуть ей прямо в глаза, но удалось посмотреть только на стенку, у которой она стояла. Катинка медленно покачала головой, как будто поняла что-то важное. Потом она сказала, что мне нужно пойти и кое с кем поговорить. Я вздрогнула и спросила, что это значит. Она не ответила, даже не сказала, что я и сама понимаю.

– Но что ты все-таки имеешь в виду? – настаивала я. – О чем это, по-твоему, мне нужно поговорить?

Какая-то часть меня хотела, чтобы она сказала это вслух, хотела, чтобы она сделала реальным то, что я сама не в силах была сформулировать.

– Ты давно сама на себя не похожа, – ответила Катинка. – Эта хромота… И ты все время чувствуешь себя усталой. Тебе нужно записаться кое-куда.

– Куда? К кому?

Я думала, она предложит очередного болтуна-психотерапевта. Прикрыв глаза, я увидела перед собой белокурую копну волос, почувствовала крепкую хватку на запястье. «Вам будет становиться все хуже и хуже. Вы рискуете потерять равновесие». Но Катинка думала вовсе не о психологах.

– Возможно, тебе нужно в поликлинику на общее обследование.

– Ну ладно, – сказала я. – Ты права насчет усталости. Я запишусь туда.

Так я и сделала. Спустя несколько дней пошла в поликлинику. На улице светило солнце, и, кажется, все надели шорты и короткие юбки. Только я была в длинных брюках. Образ той белокурой женщины еще раз скользнул по сетчатке глаза. Кардиганы и пиджаки посреди лета, мне казалось, что это странно. А теперь я сама так одеваюсь. Чтобы все спрятать.

Спустя короткое время я вошла в кабинет к женщине в белом халате и села на стул у ее стола. Медлила, прежде чем начать говорить, выжидала, давала ей возможность разглядывать меня в тишине. Втайне я надеялась, что она взглянет на меня и все поймет, а мне не придется произносить ни слова. Но врач смотрела с таким удивлением, что мне в конце концов пришлось открыть рот. Я осторожно начала рассказывать о своей усталости, послушно, хоть и немного уклончиво отвечала на ее вопросы. Когда она назначила анализы, я позволила медсестрам воткнуть в меня свои иголки и взять кровь, а потом протянула им баночку, которую они выдали для сбора мочи.

Затем мы вновь сидели друг напротив друга. Врач склонила голову набок и прищурилась. «Попроси, чтобы я показала свои ноги, – молча думала я. – Убеди, что я должна бросить его». Но она не сделала ни того ни другого. Вместо этого она объявила, что я беременна. На девятой неделе. Неужели я действительно ничего не подозревала?

Я вышла из машины и направилась в магазин, который располагался в низком кирпичном здании. Пожилой мужчина стоял у кассы возле двери и читал газету; когда я вошла, он взглянул на меня и неторопливо поздоровался. Я взяла корзинку и принялась бесцельно бродить между полками. Это был захолустный магазин, и выбор тут был соответствующий. Я могла бы проехать чуть дальше, в тот городок, где была вчера. Если память меня не подводила, там был большой супермаркет. Но я не отважилась снова отправиться туда, не хотела снова оказаться рядом с полицейским участком, где меня могли узнать.

Щеки загорелись, когда я вспомнила телефонный разговор с женщиной-полицейским. В какое посмешище я себя превратила! А ведь все могло обернуться хуже, намного хуже. Если в полиции узнают, что два человека, которых зовут Алекс и Смилла, действительно пропали без вести, и сопоставят это с моей ложью о наших отношениях… Это будет выглядеть нехорошо, совсем нехорошо.

На одной из дорожек я встретила двух тетушек, невероятно похожих друг на друга, видимо, они были сестры. Одни из тех, кто никогда не имел никаких связей с мужчинами, кто навсегда остался в этой сонной глуши и доживал вместе остаток жизни?

Когда мы поравнялись, они настороженно улыбнулись мне, как улыбаются чужаку, и я почувствовала, как стянуло лицо, когда я попыталась ответить на улыбку. «Это не моя вина, – хотелось мне крикнуть. – Я просто делала то, что велели».

Я спрашивала Алекса, как он собирается представлять меня, если мы встретим кого-нибудь в Морхеме. В нашем городе мы никогда никуда не ходили, всегда проводили время у меня дома. Ни кино, ни ресторанов, ни даже прогулок по вечерам. Мы никогда не говорили о том, почему так происходит, но я исходила из того, что все дело в ней. Наш город такой маленький, что невозможно не встретить кого-нибудь, кто знает ее или Алекса. Из-за этого наш с ним мир сжался до размеров моей спальни.