Тайна Алмаза - Константин Нефедьев

Вам также было известно, что моим работам мешает один человек по имени Кручинин, он фактически является моим конкурентом.

Кручинин — ученый-химик, одаренный умом, и я бы даже сказал, редким умом.

И, наконец, вам было известно, что одно время я был на Байкале, где состоял в компании по добыче и реализации морского и пушного зверя. Следовательно, вы знаете и так слишком много. Вполне достаточно, чтобы отправить вас на тот свет, если вам взбредет мысль нескромно высказаться в каком-либо обществе. Я говорю, если бы. — Евгений Петрович, прищурившись, взглянул на притихшего Саржинского. — Я знаком с вами как с человеком, критически относящимся к происходящим в России событиям. И, наконец, как с ловким малым, не считающимся с человеческими слабостями, вроде чести, совести и тому подобной чепухи, когда нужно сделать выгодный «бизнес», как выражаются за океаном. Я вам хорошо плачу. В случае успеха нашего предприятия, ваша ставка возрастет во много, много раз. Вы, кажется, так же, как и я, не намерены устраивать свою жизнь в республиканской России. Тем лучше! В России сейчас опасно жить. И чем скорей мы закончим свои дела, тем быстрей покинем пределы этой неспокойной страны. Я вам поручил увезти профессора Щетинина, но мы столкнулись с его упрямством. Чего бы проще заняться другим ученым, более покладистым и согласившимся с нами сотрудничать. Россия, кажется, ими не бедна. Но этого сделать нельзя. Нам нужен именно профессор Щетинин или сам Менделеев, если бы он, черт возьми, был еще жив.

В свое время Кручинин построил аппарат необычайной конструкции. Сущность его заключалась в том, что благодаря огромным давлениям ему удалось перестроить атомы вещества. Вы, кажется, в свое время учились в Петербургском университете и легко поймете меня… Например, вот это, — Маккинг подал собеседнику небольшой граненый камень.

— Так это алмаз. — Саржинский залюбовался игрой света.

— Да, алмаз. Но алмаз особенный, он изготовлен аппаратом Кручинина. Продуктом для его изготовления послужил графит.

Саржинский в волнении потер ладони.

— Естественно у вас возникает мысль: к чему же нам нужно убрать Кручинина, если он построил этот аппарат? Кручинин наш конкурент, и, убрав его со своей дороги, я… мы станем обладателями первозданной машины высокого давления.

— Значит… вы?

— Аппарат находится у меня, и профессор Щетинин с его талантом единственный, кто окажет нам неоценимые услуги в производстве алмаза. Не забывайте, что профессор — крупный ученый в области кристаллографии, к тому же он бывший учитель инженера Кручинина. — Маккинг в задумчивости пососал папиросу и вдруг заговорил совсем на другую тему:

— Когда мы с вами начали сотрудничать, вы мне рассказали всю свою родословную.

Может быть, вы случайно упустили одну маленькую деталь, на которую я сейчас хочу обратить ваше внимание. Вы говорили, что у вас почти нет родных за исключением дальней родственницы, которая живет в Иркутске. Что же касается Петрограда, то вы здесь совершенно одиноки.

Саржинский утвердительно кивнул головой.

— Скажите, а известный богач Глухарев не приходится вам каким-нибудь дальним родственником?

Наступило минутное молчание.

— Глухарев? — переспросил Саржинский и вдруг рассмеялся. — Я вижу, Евгений Петрович, вы действительно необыкновенный человек.

— Вы наивны, Саржинский, как ребенок, неужели вы полагаете, что я согласился с вами сотрудничать, ничего не зная о вашем прошлом.

— Максим Пантелеевич Глухарев — мой родной дядя, а я его племянник. — Саржинский откинулся на спинку стула.

— У вас есть основания скрывать свое родство с Глухаревым, но полагаю, что у вас нет причин скрывать это от меня.

— Извольте, у моего дяди нет наследников, и я… я являюсь законным преемником его миллионов. Мне поставлено условие: жить только за границей и нигде не распространяться о своем богатом родственнике. Это его причуда, и я счел благоразумным с ней считаться. Жизнь в Париже меня вполне устраивала, и мне осталось только ждать, когда мой уважаемый родственник отправится к праотцам.

— Значит, если Глухарев узнает, что вы в России, вас ожидают неприятности?

Лицо Саржинского стало серьезным.

— Это будет непоправимым несчастьем. В условии сказано, что тогда я лишусь наследства дядюшки.

— Н-да… По-видимому, не простая увеселительная прогулка из любви к своей отчизне заставляют вас нарушать такие строгие условия. Говорите прямо, Саржинский, или, может быть, мне напомнить вам еще одну деталь. — Маккинг впился в лицо собеседника. — Например… не хранит ли ваш дядюшка какую-нибудь старинную реликвию, которую он по своей причуде показывает очень неохотно, — проговорил он раздельно.

При этих словах в глазах Саржинского мелькнул почти ужас.

— Как… и… это вам известно? Хорошо. Я расскажу вам все, что знаю об этой реликвии… если для вас она представляет какой-то интерес, но для меня, признаться, утратила свежесть…

Заметив, что Маккинг молчит, Саржинский неуверенным голосом начал:

— Я жил в Иркутске, и мне было всего 10 лет, когда однажды в мои руки попала одна вещь. У нас были старинные часы с боем. Моя сестра однажды захотела узнать, почему часы поют, и по неосторожности их испортила. Чтобы избавить ее от наказания, я решил их исправить сам, прежде чем об этом узнают родители.

Я влез на комод, открыл стеклянную дверцу и начал их исправлять. Случайно я нажал на какую-то деталь, и вдруг, к моему удивлению, в глубине часов открылась потайная стенка. Я просунул руку и вытащил небольшую, туго свернутую берестяную трубку. Она была очень стара и, когда я разворачивал, хрустела и осыпалась меткой пылью. На внутренней стороне бересты была подклеена тонкая кожа. На ней были нанесены штрихи и линии. В эту минуту вошел мой дядя и прервал мое занятие.

Я был жестоко наказан и твердо обещал дяде больше «не шалить» и никому не рассказывать о случившемся. Но будучи от природы любознательным ребенком, я, выбрав подходящее время, снова открыл тайник. Свертка бересты там уже не было, дядя его перепрятал. Это происшествие занимало меня долгие годы.

До меня доходили различные толки о богатстве моего дядюшки. Я догадался, что сверток бересты, который держал в руках, и слухи, которые ходили о моем дядюшке, как о загадочном миллионере, имеют между собой какую-то связь. Не скрою, что долгие годы я занимался поисками этой бересты. Но, увы, безуспешно.

— Все-таки у вас были причины нарушить запрет дядюшки и приезжать в Россию. Я бы хотел их знать, господин Саржинский.

Тот едва уловимо усмехнулся.