ТриНити - Анна Москалева

Алька точно знала, что никакого зачета у Катьки в пятницу нет, но по сути это ситуацию не меняло.

— А я тоже не могу, — еле слышно проговорила Аля и почему-то густо покраснела, — я в пятницу уезжаю.

— А кого мне ставить? — Юля была настолько озабочена разваливающимся графиком, что не придала значения Алиному откровению. — Сейчас переделаю график на ближайшую неделю, но пятницу мне прикрывать некем. Аля, может, ты отложишь свою поездку?

— Нет, я не могу, я и билеты уже купила.

— Аль, я бы тебе премию выписала, — продолжала уговаривать менеджер. Она привыкла, что именно Аля всегда прикрывала все дыры в графике.

— Нет, ты не понимаешь, я совсем уезжаю. Я пыталась тебе сказать, но не получилось.

— В смысле «совсем»? — менеджер опешила. График и так трещал по швам, а тут еще это.

— Я уезжаю на Алтай на две недели. Если вы меня не отпускаете в отпуск, то я тогда увольняюсь. Вот, — выпалила Аля и, как подкошенная, села на стул.

— Во дела. Это, вообще, как? А как насчет двух недель отработки? Куда хоть едешь?

— С родителями жениха знакомиться.

Волшебное слово «жених» за доли секунды все изменило: глаза девушек заблестели так, будто это им предстояло вскоре надеть пышное белое платье, щеки покрылись легким румянцем предвкушения, а губы сами собой растянулись в улыбках.

— А, этого? Что цветы сюда каждое утро таскает? — Юля отложила талмуд с графиками и присела за стойку. — Прикольный парень.

— А отнекивалась-то! «Не мой, не мой», — передразнила ее Катька.

Следующие пятнадцать минут девчонки вспоминали, кто первый заметил, что этот белобрысый только к Альке и ходит, а кто сказал, что у них это серьезно, когда на стойке цветы стали появляться и, кажется, уже никто не помнил ни про две недели отработки, ни про заболевшего сотрудника. Женщины на работе, конечно, те еще язвы, но любовь к помолвке, свадьбе, пышным платьям и прочей атрибутике у них затмевает все. В конце разговора Юля захлопнула свой журнал и бодрым голосом выпалила, что отпуск она ей, конечно, не перенесет, но за свой счет отпустит. Все же Аля была на хорошем счету в кофейне.

Аля возвращалась с работы почти в десять. Еще было светло, и она смело топала от метро к дому, разговаривая при этом по телефону. Звонил Сергей. В обед Аля написала ему в мессенджере, что с работой все уладила, но позвонить и поговорить времени не было. Поэтому она сейчас взахлеб ему рассказывала:

— За свой счет отпустили. Я, если честно, вообще думала, что придется увольняться. Лето — жаркая пора в кофейнях. Но обошлось. Две недели у нас есть. Я даже уже кроссовки купила!

Аля уже протягивала руку к подъездной двери, когда сзади ее окликнули:

— Алла Витальевна?

— Да, — Аля отвлеклась от телефонного разговора. — А вы?

— А я — Светлана из сто пятнадцатой квартиры. Я организую собрание собственников жилья.

Аля попрощалась с Сергеем и отбила звонок.

— Всеми вопросами по квартире занимается мама, она должна быть дома.

— Как мама? У меня в бумагах указан единственный собственник — Берко Алла Витальевна.

— Это какая-то ошибка.

— Не думаю. Мне нужно лично уведомить собственников о дате и месте проведения собрания. Возьмите листовку и распишитесь вот тут, пожалуйста. Если вам некогда посещать подобные мероприятия, вы можете выписать доверенность маме, — Светлана собрала в кучу подписные листы, вежливо попрощалась и упорхнула вылавливать остальных собственников.

Аля зашла в квартиру слегка ошарашенная. Мама встретила ее каким-то монологом с кухни. Алька не вслушивалась, она села на банкетку в прихожей и уставилась в бумажку с данными о собрании. Один собственник. Тут Альку осенило: это же можно легко проверить! Она зашла в мамину спальню, где хранились все документы, и достала копии платежек за свет, воду и прочие услуги. Берко Алла Витальевна, везде только ее имя.

— Что ты делаешь в моей спальне? — мама, наконец, обратила внимание, что ей не отвечают, и вышла с кухни. Увидев, что делает Аля, Лидия Андреевна буквально задохнулась от возмущения: — Почему ты роешься в моих вещах?!

— На кого записана квартира, мама?

— Аля проигнорировала оба вопроса матери.

— Ты не ответила, почему ты роешься в моих шкафах!

— Я смотрю документы на квартиру. Разве я не могу этого сделать? На кого записана квартира?

— Ты никогда не интересовалась бумагами! Сроду ни одной платежки не потрудилась оплатить! А тут роешься в них. Что все это значит?

— Мне вручили уведомление о собрании собственников. Мне. Как единственному собственнику этой квартиры.

— Кто вручил? Что за собрание? Опять какие-то шарлатаны в управление домом лезут. Аля, нужно немедленно позвонить в управляющую. А, нет, сейчас уже поздно. Завтра утром пойду туда сама и…

— Мама!

— Что ты кричишь?

— Мама, на кого записана квартира?

Лидия Андреевна побледнела, замолчала и медленно осела на кровать.

— Ну, на тебя, — она не говорила, она кричала. Сидя на кровати, схватившись за сердце, кричала. — На тебя! Что довольна? Довела мать… — последнее было сказано уже в сторону, жалостливым тоном.

Но Аля не хотела сейчас играть в игру «сердечный приступ», она не отступала:

— Мама, почему ты мне никогда об этом не говорила?

— А что бы это изменило? Выгнала бы мать из дома? Так вот не выйдет! Я тут прописана!

В Лидии Андреевне проснулась какая-то первозданная ярость. И ненависть. Ненависть к мужу, который оформил недвижимость таким образом, ненависть к дочери, от которой она, получается, всю жизнь зависела. Но Аля смотрела на нее без злости, только с непониманием.

— А что это изменило бы для тебя, мама?

Лидия Андреевна молча смотрела на дочь. Глаза навыкате, щеки пунцовые, дыхание сбито. Казалось, она готова к бою, только вот воевать не с кем. Аля не собиралась устраивать сцен, она просто