Закон обратного отсчета (СИ) - Орбак Леся

Отключившись, Джа сразу вбивает высветившийся номер в личный сотовый.

— Ты в своем уме? — спрашивает Джен.

— А что такого?

— Что такого? — Джен вскакивает с дивана и ошарашено замирает, глядя на пророка сверху вниз через всю комнату. Джа не придуривается и не издевается. Он в самом деле не понимает. Джена берет оторопь. — Джа, это прикол такой или сбой в твоей сверхъестественной башке, а?

— Ну подумаешь, встречусь с девчонкой. Ты, блин, так бесишься, как будто я жениться собрался, в самом деле. Успокойся.

Издевательская слепота пророка выводит Джена из себя.

— Ты, придурок, вообще помнишь, с кем эта Савва сюда приезжала, или у тебя вместе с чуйкой память отшибло напрочь? Они явно не соседи по этажу, они с Алекс оч-ч-чень близкие подруги, и кому по-твоему Алекс в первую очередь рассказала все подробности нашего знакомства, а? Кому?

— С чего ты взял, что она вообще кому-то рассказала?

— Да потому что она — женщина! Женщины с такими встрясками в одиночку не справляются. Они для того подруг и держат, чтобы с ними переживать все, о чем мужику своему не расскажешь. Тем более такие, как Алекс, ты ведь ее видел, это ж электровеник полноприводный! Да ее разорвет, держать в себе такое. А Максу она не рассказывала, так что включи логику. Надеюсь, хоть это у тебя не перегорело.

— Не перегорело, — огрызается Джа, перекладывая «клиентский» и личный телефоны из руки в руку. — Но и ничего страшного я не вижу. Наоборот. Есть шанс узнать, насколько Савва в курсе.

У Джена опускаются руки. Придвинув один из стульев к дивану, он садится напротив Джа и объясняет медленно, доходчиво, как психиатр пациенту:

— Джа, Савва не просто подружка девочки, которая знает, что мы делаем и как мы делаем. Она — из «Эквитас». Я погуглил про них в даркнете, и теперь более чем уверен, что нас с тобой уже пробили по всем открытым, закрытым, секретным и вообще несуществующим базам. Знаешь, кто вычислил подпольную типографию сайентологов, кто выследил сбежавшего из колонии педофила, и сколько наркоточек они накрыли? Те самые девочки-байкерши. Согласись, дела-то не пустячные, это — настоящая зачистка беспредела. И действуют девочки отнюдь не по указке муниципалитета или, прости Господи, местной полиции. Джа, они — идейные. Идейные с хорошими мозгами и большими возможностями. По-настоящему адская смесь.

На экране над головой Джа синеет заставка точного времени. Несколько секунд до семи часов вечера. Звук отключен, но в голове Джена секундная стрелка дергается с короткими щелчками, поднимаясь все выше и выше по циферблату. Джа молчит, уставившись в окно, и если бы не сосредоточенный прищур, Джен решил бы, что пророк опять провалился в будущее.

— То, что «Эквитас» на нас до сих пор не вышли — чистое везение.

— Нет, — откликается Джа, обернувшись. — Скорее всего, они просто не знали, что искать. Как этот адвокат сегодня. Хотя до сути-то адвокат докопался.

— До какой сути? — спрашивает Джен осторожно. Воздух застревает в груди на секунду — последнюю для телевизионной стрелки.

— До сути, которую ты мне окольными путями вдолбить пытаешься уже который месяц, — отвечает Джа с безрадостной усмешкой и бросает оба мобильника на диванные подушки. — Между убийцами связь искать надо, а не между жертвами. Впрочем, это и так очевидно.

Плотина выдержки трещит на разломе, и уже не злость — ледяная ярость захлестывает Джена с головой.

— Очевидно?! И как давно для тебя это, блядь, очевидно?

— Я вижу глазами убийцы, Джен. Какие могут быть варианты?

На стуле не усидеть. Джен вскакивает, отлетает к распахнутому окну, подальше от пророка, цепляется за подоконник, благо тот — бетонный, новомодный пластик инквизитор сейчас раскрошил бы, как пенопласт.

— Иногда мне хочется прибить тебя собственными руками, — давит он сквозь зубы. — Какого хера, Джа? Тебе в кайф надо мной издеваться что ли? Мало того, что как овчарка на «фас» бегаю, так еще и фотки жертвы тебе подавай. Нахера?!

— Потому что, — вскочив следом, орет Джа, — будь ты на моем месте, тоже цеплялся бы за самую мизерную надежду, что ты не сбрендивший ублюдок! Хорошо махать ножами ради благой цели, да? А быть причиной каково? Думал об этом? Инквизитор, блядь. Пресвятой защитник. Куда уж нам до вашей благодетели!

Брошенный стул пролетает половину гостиной, с грохотом бьется о косяк кухонной арки и рассыпается лакированным крошевом. Опомнившись, Джа глядит на обломки с досадой — его гнев снова вырвался наружу берсерком, и это счастье, что сейчас пророк заперт в крепких стенах дома, иначе сжатые кулаки нашли бы о кого разбить в кровь костяшки.

Джен видел, как Джа дерется, всего один раз. Именно тогда, еле отодрав Джа от скрюченного на асфальте кровавого месива, он дал зарок, что больше никогда не подпустит пророка к убийцам.

— И вообще, — выдыхает Джа, понизив голос. — Если «Эквитас» что-то накопали и в ловушку заманивают, мне похрен. Тебя не сдам, не ссы, а самому не страшно. Заебало уже все это. Наконец отмучаюсь.

Щелкает кнопка питания, отключая телевизор, останавливаются вентиляторы, и молчание в гостиной обретает физическую плотность, давит, пригибает Джена к полу похлеще гравитации. Подобрав личный мобильник, Джа шлепает босыми пятками прочь из комнаты, на второй этаж, где можно запереться в четырех стенах спальни и спокойно сходить с ума.

— Один ты не поедешь, — кричит Джен уже в пустоту.

— Иди в жопу, — доносится с верхних ступенек лестницы.

На улице шумно — рычат двигатели, тащатся по домам люди, откуда-то долбит монотонным ритмом клубная музыка. Джен закрывает окно и задергивает наглухо шторы. Хватит на сегодня вмешательства извне, и так дерьма слишком много даже для понедельника.

Негодование опасно близится к ярости, Джен не сдерживает ее, проигрывает в уме диалоги, высказывает наболевшее, простраивает фразы так, чтобы звучали больнее и обиднее, доходчивее. Он клянется воображаемому Джа бросить все нахрен и свалить куда-нибудь в Колорадо, если тот не прекратит строить из себя автономную область. Как раз на пороге мастерской слова заканчиваются, и Джен выдыхает неровно — про себя выговорился, теперь на пророке не сорвется.

В мастерской прохладно и свежо. Уютно от запахов металла и бензина. Джен переодевается в замасленную дырявую футболку, натягивает перчатки, теперь запах техники и на нем, он сам — часть сложного, но понятного механизма. Часть, которая служит вполне определенной цели, выполняет вполне определенные функции в процессе, у которого возможно всего два исхода: заработало или не заработало. Все. Никаких компромиссов, недосказанностей и полутонов. Предельно честная конструкция.

Достав полироль и мягкие тряпки, Джен идет через мастерскую к стройным рядам мотопарка; зажженные лампы бросают блики на радугу бензобаков. Приваленный к верстаку Триумф и Харлей без передней вилки Джен не трогает, эти кони еще хлебнут его внимания, но чуть позже.

Сегодня Джен не в состоянии вправлять мозги даже технике, хотя с ней обычно проще, чем с людьми — техника ремонту не сопротивляется. Сегодня Джен пришел к хладнокровным байкам остудить голову, смахнуть с замороченного сознания лишнее, как пыль со спидометров.

Обычно Джен начинает с другого конца мотопарка — там, у «клиентских» ворот в специальном просторном отсеке стоят Нортоны, но запылиться в последнее время боевые мотоциклы не успевают и все чаще ночуют во дворе — под навесом. Поэтому Джен принимается за старожила эндуро, припаркованного у самой рабочей зоны. Найти ему нового наездника Джен не может уже больше полугода. Стоящий напротив неуклюжий добротный турер, собранный на харлеевской раме, ждет нового хозяина еще дольше.

Следом за штучными мотоциклами выставлены от малолитражек к тяжеловесам остромордые спортбайки. Их вереница — самая длинная, превзошедшая даже классику, хотя Джену подобный расклад не по душе. Слишком часто первый многокубовый спорт становится для обладателя последним.

Спустя четверть мотопарка по последней липкой тряпке абстракцией расходятся черные разводы, Джен достает с полок в мастерской новую пачку, вскрывает рывком хрустящую упаковку. В саду хлопает дверь. Джен слышит, как Джа шарахается по дорожкам, выложенным шестиугольной плиткой, спотыкается обо что-то (конечно, брошенное на дороге Дженом) в темноте (фонари зажечь совсем не судьба) и матерится вполголоса.