Приглашение - Джуд Деверо

— Нет, — прошептала она.

— Потому, что ты продлеваешь мою молодость. Неважно, сколько тебе лет, в тебе всегда свежесть детского восприятия. Ты представления не имеешь, как работает ум других людей. Мы, ординарные, думаем о закладных и болях в спине, а ты нет. Никогда не думала и не будешь. Если ты хочешь летать на самолете, ты это делаешь. Для тебя никогда не имело значения, что о тебе скажут другие. Ревность к Чарли меня сжирала. Он мгновенно оценил тебя, почувствовал, что надо ухватиться за тебя. Ты благодарна ему, но он всегда знал — ему нужно стоять на коленях и целовать землю, по которой ты ходишь. Он был уверен, что ты всегда позаботишься и развеселишь его. — Вильям усмехнулся. — Перед вашим отъездом Чарли взъерошил мне волосы и сказал: «Будь удачливей, малыш, в следующий раз». Тогда ты была наградой ему…

Презрительная насмешка исказила красивое лицо Вильяма, а то, как он смерил ее взглядом, смутило даже его самого.

— Да, ты была наградой. Я никогда не думал, что это случится, но ты состарилась, Джеки. Ты сделалась старухой.

Он постоял перед ней минуту, как будто ожидая чего-то. Может быть, он ожидал, что она обовьет его руками и скажет, что она не состарилась, а доказательство тому — ее желание жить с мужчиной на десять лет ее моложе. Но она не сделала этого. Как раз это она и не смогла сделать. Неважно, что он говорил: когда она глядела на него, она видела малыша Вилли Монтгомери, и до тех пор, пока этот образ в ее сознании, она не сможет думать о нем иначе, чем как о ребенке.

После долгой минуты молчания он сказал:

— Ладно, Джеки, ты выиграла. Или мы оба проиграли? Я пакуюсь и уезжаю отсюда немедленно.

Она не шевельнулась, и он ушел. Одна ее часть грустила, другая освободилась. Теперь больше не было неопределенности, не было страдания. Не будет больше слежки за его сильным молодым телом, передвигающимся по дому, не надо бессонно лежать и вслушиваться в звуки.

Когда она пошла от дома, ей хотелось идти и идти — часы и мили. Она не хотела видеть его отъезда. И оттягивала, насколько могла, возвращение в пустой дом.

Она не плакала и могла бы глядеть под ноги, но по разным причинам не стала этого делать. Может, ее голова была чересчур забита, может… Только вдруг Джеки сообразила, что перед ней уже нет твердой земли — она оказалась на краю скалистого арройо[1], заваленного мусором всех поколений жителей. Обычно ловкая, она попыталась задержаться на краю, но попала ногой на обвалившийся камень и скатилась вниз.

Она приземлилась в середину груды ржавого металла, когда-то бывшей «фордом». Пораженная, она тряхнула головой, соображая, не сломала ли чего. Нет, все цело — все в порядке, облегченно вздохнула и улыбнулась. Все еще улыбаясь, она провела рукой по лбу и почувствовала что-то горячее и густое — кровь. Она увидела, что ею залита вся рука, разглядела порез на ладони правой руки. Вокруг нее всюду были острые края покрытого ржавчиной металла — она порезалась об один из таких кусков. Мгновенно пронеслась мысль о столбняке.

— Джеки!

Она даже не удивилась, услышав голос Вильяма, звавшего ее с некоторой тревогой. В детстве у него была способность чувствовать, когда ей нужна помощь. Не имело значения, где она была — он всегда ее находил.

— Здесь! — закричала она, но голос был не похож на крик: звучал слабо и беспомощно, как будто она сделалась тенью самой себя. Но Вильям ее услышал и скоро появился на краю арройо — намного выше ее головы — и посмотрел вниз.

Она не представляла, как он выглядит, пока не разглядела лицо Вильяма. Оно сделалось бледным. Оглядев себя, она увидела, что вся в крови: блузка, брюки, наверняка и лицо тоже. Казалось, кровь на руке никогда не остановится: бесконечная струйка красной крови бежала и бежала по ладони.

Буквально на секунду Джеки закрыла глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы Вильям уже был на дне арройо. Она слышала, как он спускается — камни падали так, будто он был очень далеко от нее. В дремоте она улыбалась и удивлялась тому, что с пути Вильяма камни сдвигаются сами по себе.

— Джеки, — позвал он, — проснись. Ты меня слышишь? Проснись.

— Я не сплю, — отвечала она, не чувствуя себя в собственном теле. — Мы этим уже занимались раньше, — сказала она, улыбаясь, — собираешься спасти меня еще раз?

— Да-да, малыш. Держись крепче, и я тебя вынесу отсюда.

Она засмеялась, когда он сказал «малыш». Обычно так ее звал Чарли. Да, в самом деле, многие мужчины тоже называли ее так время от времени. Она слышала Вильяма, двигающегося около нее, потом звук разрываемой материи, она раскрыла глаза — на широкой голой груди Вильяма играли мускулы. Кожа была чистой и гладкой — без единого волоска — и выглядела мягкой и теплой.

— Слушай меня, Джеки, — сказал он. — Ты потеряла много крови, и кажется, у тебя начинается шок. Я хочу, чтобы ты сосредоточилась и делала, что я скажу. Поняла?

Она кивнула, слабо улыбаясь, но встревожилась, когда он быстро завязал жгут вокруг ее запястья, используя полоски от рубашки. Появилась сильная боль.

— Больно? — спросил он.

— Да, — ответила она с наигранной храбростью.

— Хорошо. Боль тебе не даст заснуть. Сейчас вытащу тебя отсюда, а дома доктор наложит швы на рану.

— Ничего мне не нужно… На самом деле это просто сильная царапина… Достаточно обработать порез йодом.

— Трусиха, — сказал он, взвалив ее на плечо и начиная взбираться вверх.

Джеки подумала, что все ее тело шириной с его одно плечо. Она начала уже выходить из первоначального шока — рука заныла сильнее.

— Если твой отец тебя прогонит, ты сможешь работать, спасая женщин, попавших в беду. Конечно, это тяжело отразится на твоем гардеробе. Вильям, я ужасно тяжелая? — Она говорила из кокетства, надеясь, что он ответит, что она прямо-таки пушинка.

— Да, тяжелая. Ты выглядишь худощавой, можно подумать — легкая, но ты тяжеловата.

Что было ждать от мужчины, который все расставил в ее кухне по размеру?

— Знаешь, я могу идти. Порезала руку, не ногу, и чувствую себя лучше. Если тяжело меня нести, я пойду.

— Нет, — вот все, что он сказал.

Когда он выбрался на край арройо, она думала, он ее опустит на землю, но он понес и дальше, прямо к дому. У нее на самом деле уже все было в порядке, только боль поднималась вверх по руке и начинала заполнять ее опустевшее тело. Ее руки висели за спиной Вилли, но крови на руке было так много, что разглядеть рану было трудно. Она успокаивала себя, говоря, что рана неглубокая. «Уж точно не такая, чтобы накладывать швы. У меня всегда крови много, что считается несомненным признаком хорошего здоровья… В самом деле, я не вижу необходимости вызывать доктора. Промыть мылом, сделать хороший плотный бандаж — и я в полном порядке…»