Искатель. 1978. Выпуск №5 - Левон Хачатурьянц

— «Фауст» Кристофера Марло, Лондон, издание 1789 года», — прочла Иола. — «Форма для печенья «Привет»… «Футбольный мяч»… «Филигранные серьги, серебро, бирюза»… «Ходовая часть гравихода Д-108 в комплекте с автоматом, реагирующим на препятствие»…

Листали опять, сначала, ездили пальцами по строчкам. Вдалеке воинственно орал Эрни, изображал пулеметную стрельбу. Потом затих, поскольку занялся сооружением запруды на ручье.

Перед ними стоял ящик, снимавший квантовые копии с любого из предметов, перечисленных в каталоге, — копии, абсолютно ничем не отличавшиеся от оригиналов. Нажатием кнопки можно было воссоздать антикварную мебель и лисьи шубы, детали машин, обувь, стаканчики с мороженым и лазеры, рассаду деревьев, инфракрасные бинокли, военную форму государства Коста-Рики (XX век), диван с зеркалом на спинке или порцию кафельных плит для бассейна, рыболовный ультразвук «манок» или набор слайдов «Памятники Грузии», связку воблы, переносный катер на воздушной подушке, скворечник и 200 типов электронно-вычислительных устройств, отрез серебряной парчи, зефир в шоколаде, кофейную мельницу, библиотеку из 100 тысяч томов…

— Ага! — вдруг торжествующе крикнул Марк, и его палец задержался на одной из строк. — Как это мы раньше пропустили! Посмотри, воробышек: «Микротом квантовый для генных операций, личный экземпляр Мейсснера, 2097 год». Вот это я беру. Старина Мейсснер сам собрал его, и с тех пор ни у одного генного инженера не было лучшего инструмента. Ну, теперь я король! В лаборатории все полопаются от зависти…

— Не полопаются, — успокоила Иола. — Тот же Рассохин посмотрит на тебя умильно, и ты ему подаришь такой же. И остальным тоже.

— Там увидим, — сказал Марк. Нажав кнопку, он через секунду вытащил из ящика микротом, чмокнул Иолу и убежал в лабораторию — пробовать новый инструмент. Иола же сидела еще долго, почти до заката, сварила себе новую порцию чая. Будучи человеком благоразумным и запасливым, она сотворила с десяток хрустальных розеток для варенья (Эрни бьет их немилосердно, а есть из пластмассовых не так приятно), затем подарила себе запас фотобумаги и несколько отличных объективов — Иола работала фотографом в журнале мод.

Наконец, сообразив, что неплохо было бы почитать перед сном что-нибудь новенькое, да поинтересней, она вынула из реструктора сборник последних приключенческих повестей.

Было совсем темно, когда вернулся Марк, сияя блаженством и потирая руки на ходу. Рассохин не только засматривал в глаза, но и сулил отдать за микротом половину своих смен на главном регенераторе. Другие не отставали: наутро Марк должен был сотворить еще шесть копий микротома Мейсснера, зато главный регенератор принадлежал ему безраздельно…

Совместными усилиями они загнали Эрни спать и легли сами, посмеиваясь и обсуждая план трехдневной прогулки на байдарках по маршруту, предложенному одним из коллег Иолы. А в саду, на дощатом столе, стыл под жасмином ящик, способный завалить всю землю императорскими коронами, шоколадом и транзисторными схемами любого предназначения.

…Гравиход опустился, подмяв одуванчики. Марк с Иолой оставили недопитые стаканы и смотрели, как приближается Бхасур.

Он шел по колено в траве меж двумя рядами яблонь — яблонь, с которых ночной ветер уже начинал стряхивать спелые плоды. Шел и смотрел, как в нежной полутьме сумерек пили чай самые счастливые люди на Земле, закусывая сыром, яблоками и медом. Только чайничек для заварки был новый, антикварный, из черненого серебра. А за спинами Марка и Иолы, за кустами жасмина, на которых давно осыпались цветы, за черепичной крышей домика дрожало, выбрасывая длинные разноцветные лучи, странное пульсирующее сияние.

— Садитесь, — сказал Марк. — Можете сразу спрашивать, а потом пить чай. Можете…

— Чай я выпью обязательно, — улыбнулся Бхасур, садясь и сразу же придвигая себе зеленый сыр.

— Хорошо, тогда я спрошу, — сказала Иола. — Как поживает Медицинский мозг?

— По-старому.

— Вы хотите сказать, что…

— Да. Никаких изменений в сигналах. Все та же пара людей — самая счастливая на Земле. Вот только ваш Эрни дал какую-то непонятную кривую, огромный взлет: пожалуй, теперь он даже счастливее вас.

— Оно и понятно, — ответил Марк. — Пусть всегда он будет счастливее нас. Видите ли, мы… Вон тот свет, там, за домом… У Эрни там теперь все, что хотите, — рыцари Круглого Стола в настоящих латах, и марсианский дом, и целые маленькие города… Вы уж простите нас, Бхасур, но у него вчера был день рождения, и мы…

— Подарили ему вашу машинку, — решительно закончила Иола.

Сергей СМИРНОВ

БОЛЬШАЯ ОХОТА

В шесть часов вечера Ролл Дагон выключил экран, на котором весь день бесчисленными роями проносились цифры, словно тонкие извивающиеся черви, проползали графики, а в перерывах между этапами этой сумасшедшей гонки появлялось каменное лицо старшего клерка, дававшего новые указания.

Теперь экран был выключен, но в глазах у Ролла все еще метались точки и полосы, призрачные тени порождений экрана.

«Рабочий день кончился», — сказал Ролл самому себе. Вот уже десять лет, каждый вечер выключая экран, он произносил эти слова. Они как выключатель: стоит нажать — и Ролл перестает быть придатком экрана, превращается в человека, имеющего право думать о чем-то своем и заниматься какими-то своими делами. Ролл встал, выключил кондиционер и вышел в коридор. Его тут же увлек людской поток, который быстро двигался по коридорам и площадке лестничной клетки, где были лифты.

В коридоре монотонно шуршали трущиеся друг о друга рукава пиджаков, резко шаркали по пластиковому полу ботинки. Часть толпы вместе с Роллом была отсечена от коридора тяжелыми дверьми лифта, и кабина — глухой короб с вогнутыми, грязно-серого цвета стенами — полетела вниз. Ролл спешил. Его ждала Игра.

Игра… Она была единственным утешением, единственным отдыхом для рабов, подобных Роллу. То, что раньше применялось только по отношению к уголовникам и политическим преступникам, теперь, как прививки, было обязательным для всех. Крохотный зонд, установленный в коре головного мозга каждого человека, в течение всей жизни был строгим цензором его мыслей. Стоило появиться «крамольным» идеям, как зонд настораживался, а когда идеи превращались в действие, зонд «окончательно просыпался», начинал беспощадно рвать мысли, ломал волю и заставлял человека прекратить всякие попытки посягательства на установленные законы.

В семь часов вечера Ролл уже стоял у подножия гигантской пирамиды из металла и бетона, которая была перевалочным пунктом из этого кошмарного мира в мир иной, зачарованный и спокойный, в мир Игры. Кажется, это был и в самом деле иной мир — совсем другая планета, приспособленная для Игры, но об этом толком никто ничего не знал. Иногда до Ролла доходили обрывки слухов, что существует совсем другой мир, где люди живут без зондов в мозгу, свободно работают и отдыхают как хотят, но в это верилось не больше, чем в потустороннюю жизнь.