Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович

такая, как будто в нее налито горючее, по поверхности она покрыта слоем фиолетового цвета. В конце он писал: «Конечно, точных признаков месторождений нефти я не знаю, а по таким предполагаю, что здесь есть нефть. Прошу Вас сообщить мне точные приметы месторождения и охарактеризуйте мои. Вот все, что я должен был вам сообщить. Викулов».

Письмо было передано для ответа начальнику геологического отдела треста «Главвостокнефтедобыча» Н. Грязнову. Тот дал автору ряд рекомендаций и просил сообщать о результатах наблюдений в «Главвостокнефтеразведку».

Первые послевоенные годы Байбаков регулярно докладывал Сталину о том, как идут поиски нефти и газа в южных районах Тюменской области. Поиски эти были безуспешны. До первой крупной удачи Сталин не дожил.

На промыслах Кубани и Башкирии

Во время войны Сталин поручил Байбакову открыть новые нефтяные месторождения. Зная реальные ресурсы своей отрасли и трезво их оценивая, Байбаков сказал, что это невозможно. Сталин ответил: «Будет нефть — будет Байбаков, не будет нефти — не будет Байбакова». Вскоре были открыты месторождения в Татарии и Башкирии.

Действительно ли состоялся такой диалог между наркомом и вождем, никто не знает, но в ряду знаменитых исторических баек о Сталине он фигурирует.

Параллельно с поиском новых нефтеносных территорий началось восстановление производства на освобожденной от оккупантов земле. Байбакову пришлось курировать и то, и другое, действуя на два «фронта». Уже в феврале 1943 года появились первые группы специалистов на промыслах Кубани. Нужно было повторно разбуривать нефтяные площади, заново строить электро- и компрессорную станции, восстанавливать линии водоснабжения и электропередачи, почти с нуля создавать все нефтепромысловое хозяйство. Но как подступиться к этому? Остро не хватало техники. Ее фактически не было. Краснодарский нефтяной комбинат не имел ни одной землеройной машины, и его начальник в отчаянии обратился к населению. Пришли женщины, дети, старики…

Байбакова поражала профессиональная хватка и сметка мастеров нефтяного дела: «Бурились новые скважины рядом со старыми. Но и некоторые старые скважины вводились в действие хитроумным способом, предложенным кубанскими промысловыми инженерами и мастерами. Суть его такая: прорезали “окна” в колонне выше места ее закупорки и опускали так называемую “колонну хвостовика” до нефтяного пласта. Уже тогда нефтепромысловики поняли, что повышение добычи нефти связано с искусственным воздействием на нефтяной пласт для увеличения нефтеотдачи: с 1945 года на старых месторождениях управления “Хадыжнефть” начали применять закачку воздуха в нефтяные залежи, а с 1951 года в управлении “Черноморнефть” с той же целью стали использовать метод нагнетания воды в пласты».

В середине декабря 1942 года благодаря стойкости защитников Сталинграда фронт значительно отодвинулся от Баку. ГКО принял решение вернуть в строй временно законсервированные нефтяные скважины Азербайджана. Возобновить добычу кавказской нефти требовала военная техника, переживавшая перебои с топливом. По решению ГКО вернулись из эвакуации в Баку часть нефтяников и часть оборудования. На бакинских промыслах вновь начались буровые работы, возродилась и дальнейшая разведка нефти. Все это делалось, отмечал Байбаков, при огромной нехватке квалифицированных рабочих. Их заменяли пенсионеры и вернувшиеся с фронта инвалиды. Бурильщиками, как и в начале войны, продолжали работать женщины и подростки. Но в какой-то момент обстановка на фронтах улучшилась, и ГКО освободил от воинского призыва тысячи юношей для работы на нефтепромыслах и заводах. Была также объявлена досрочная демобилизации из действующей армии специалистов-нефтяников, высококвалифицированных рабочих. Спустя много лет Байбаков скажет, что эти решения принимались «как в расчете на послевоенные годы, так и на тот, согласно сталинскому предвидению, вероятный случай, если они, вчерашние союзники, попытаются нас “раздавить”». До конца своих дней он свято верил, что СССР существует во враждебном окружении, что вчерашним союзникам и Западу в целом доверять нельзя — нет у них иной цели в жизни, кроме как «нас раздавить».

В июне 1944 года произошло событие, во многом определившее судьбу советской энергетики: в Яблоновом Овраге Куйбышевской области скважиной № 41 были открыты нефтяные девонские отложения. Тем самым подтвердились настойчивые прогнозы академика И. М. Губкина и было положено начало промышленной разработке невиданных по тому времени запасов нефти во «Втором Баку».

По воспоминаниям Байбакова, дело было так. Скважину № 41 начали бурить 26 сентября 1943 года как эксплуатационную. Проектная глубина бурения составляла 1 050 метров на уже известный эксплуатационный горизонт. Однако, когда забой этой скважины достиг 1 014 метров, и угленосная свита была вскрыта полностью, оказалось, что скважина как эксплуатационная не представляет особой ценности. Но у старшего геолога промысла И. С. Квиквидзе, убежденного приверженца прогнозов Губкина относительно запасов нефти в этом районе, возникла мысль продолжить бурение скважины как разведочной, до полного вскрытия песчано-глинистой пачки среднего девона. По существовавшему положению, решение о бурении каждой скважины могло принимать только Геологическое управление наркомата. А тем более, если речь шла о скважине девонской. Ни одна из подобных, пробуренных ранее, не дала положительных результатов. С одной стороны, риск напрасной траты времени и средств был велик: идет война, каждая копейка на учете. С другой стороны, никто из серьезных специалистов не сомневался в верности гипотезы Губкина.

«И вот, — вспоминает Байбаков, — позвонил мне в наркомат секретарь Куйбышевского обкома партии Я. М. Агарунов, ведавший вопросами нефтедобычи, и попросил поддержать энтузиастов, санкционировать перевод скважины в разведочную категорию, объяснив, что потребуется для проверки гипотезы пройти еще 500–600 метров. Дело, мол, трудоемкое, рисковое, но зато сулящее очень многое. “Риск должен оправдаться”, — подумал я и решил взять на себя ответственность, дал “добро” губкинцам, пожелав им успеха. Дал разрешение, а душа болела: как там? Рука сама тянулась к телефонной трубке, но я крепился, надеясь на удачу бурильщиков. И вот свершилось изумительное событие, а для нас, нефтяников, поистине великое: девон был открыт!»

Девятого июня 1944 года первая в СССР девонская фонтанная скважина вступила в строй с дебитом 212 тонн чистой нефти в сутки. Крупным событием, подтвердившим большие перспективы девонской нефти, стало открытие девонских залежей на Туймазинском месторождении в Башкирии. В 1944 году скважина № 100 дала фонтан нефти с дебитом более 200 тонн в сутки. В СССР началась новая нефтяная эра, и Байбаков гордился своей причастностью к этому.

Для СССР нефть всегда была стратегическим ресурсом. В годы войны ее значимость возросла многократно. Поэтому за всем, что происходило в «нефтянке», бдительно следил НКВД. За любое, даже ничтожное, происшествие можно было заработать срок. Именно это едва не случилось с геологами, открывшими в Башкирии Кинзебулатовское месторождение. Произошло вот что. Поисковая скважина № 5 выдавала только горько-соленую воду, и было принято решение о ее ликвидации. В скважину опустили заряд для отрыва обсадной колонны