О ком грустит Пьеро - Патриция Хорст

— Знаешь, из-за тебя я впервые за несколько лет пропускаю вечеринку у Элис, — сказала Кэтрин, надеясь, что Дэвид оценит этот намек.

— И ты сожалеешь? — насмешливо спросил он. — По-моему, там такая скука. Все эти беседы о машинах и чужих любовницах, пересказ слухов и сплетен… Неужели тебе это действительно нравится?

— Я никогда не задумывалась над этим, — растерянно произнесла Кэтрин. — Но… Наверное, я просто привыкла.

— А ты бы смогла отказаться от такой жизни? — Дэвид постарался, чтобы его голос звучал равнодушно, но весь замер, ожидая ответа.

— Не знаю… Возможно… Но зачем?

Он вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Зачем? Мысль о возможности женитьбы все чаще посещала Дэвида, как он ни пытался убедить себя в невозможности этого. Надежда прочно поселилась в душе помимо его воли. И какие бы доводы ни приводил разум, сердце шептало, что в жизни иногда случаются чудеса и не стоит прежде времени отчаиваться.

Пока официант расставлял блюда с закусками, оба молчали и, не в силах оторваться, смотрели друг другу в глаза. Что-то происходило между ними, тонкая ниточка, связавшая их, становилась все крепче. Но каждый боялся первым произнести заветные слова.

Солнце уже почти скрылось за линией горизонта, оставив на темнеющем небе лишь узкую розовую полосу. В саду начали загораться спрятанные в листве разноцветные фонарики, из зала доносились звуки музыки — это оркестр, настроив инструменты, заиграл какую-то грустную мелодию.

Ужин подходил к концу, вино было выпито, но оба не вставали, словно ожидая чего-то.

— Хочешь прогуляться? — предложил Дэвид. — Здесь, за оградой, огромный парк. А потом мы можем вернуться и выпить кофе…

— Пойдем, — согласилась Кэтрин. — Мне почему-то не хочется возвращаться домой.

Они предупредили метрдотеля, что скоро вернутся, и через решетчатую калитку вошли под густые ветви деревьев, свисавшие до самой земли. Взявшись за руки, они брели по выложенной плитками дорожке, все больше углубляясь в темноту. Редкие фонари почти ничего не освещали, из парка доносились какие-то странные звуки, и Кэтрин стало страшно.

— Трудно поверить, что мы сейчас в Лос-Анджелесе, а не в настоящем лесу, — сказала она и удивилась, как громко прозвучал ее голос в мягкой тишине ночи.

— Да, можно представить, что мы одни во всем мире. — Дэвид обхватил ее за плечи. — Не бойся, здесь нет ни диких зверей, ни грабителей.

Он сошел с дорожки и увлек ее за собой. Они оказались на крохотной полянке, заросшей высокой травой. Дэвид снял пиджак и бросил его на землю.

— Прошу, принцесса! Кэтрин зябко повела плечами, не решаясь сесть. Рядом с Дэвидом ей было так легко и спокойно, но тьма вокруг и ощущение заброшенности все-таки пугали. Она вдруг вспомнила, как однажды в детстве, гуляя с родителями в каком-то сквере, отстала и заблудилась. Тогда впервые в жизни она поняла с необычайной ясностью, что каждый человек одинок в этом мире и бывают моменты, когда никто не приходит на помощь.

— Ты замерзла? — Дэвид привлек ее к себе и поцеловал. — Я согрею тебя…

Его горячие ладони скользили по коже. Кэтрин казалось, что они обжигают. Уже через несколько минут ей стало жарко, сердце забилось часто-часто. Он медленно, как в сладостной дреме, снял с нее платье и отстранился, чтобы рассмотреть белеющее в темноте стройное тело, в котором не было ни малейшего изъяна.

Кэтрин неожиданно для себя смутилась и прикрыла ладонями грудь. Эта поза, невинная и влекущая одновременно, ее дрожащие губы и потупленный взгляд привели Дэвида в состояние какого-то неземного восторга. Он упал на колени и обхватил узкие бедра Кэтрин, губами прижавшись к нежному холмику.

— Ты прекрасна…

Его голос звучал приглушенно.

Он целовал ее, проникая кончиком языка в горячую и влажную глубину, а пальцами лаская затвердевшие от возбуждения соски. Кэтрин тихонько вскрикнула, когда почувствовала приближение блаженства, она хотела разделить его с Дэвидом, но он не отпускал ее. Она вздрогнула и запрокинула к небу порозовевшее лицо, закусив губу.

Это были мучительные и сладкие ощущения, раз за разом дарившие все большее удовольствие. Слезы выступили у Кэтрин на глазах, она уже не сдерживала стонов, прижимая голову Дэвида к себе, зарываясь пальцами в его волосы. Сколько это длилось — мгновение или вечность? Ее тело изгибалось и словно таяло под жаркими ласками, каждая клеточка отзывалась на нежное прикосновение. Она не могла уже стоять, коленки подгибались от странной пьянящей слабости. Кэтрин опустилась на расстеленный в траве пиджак, притягивая Дэвида к себе, требуя и умоляя утоления желания, но он не спешил. Как будто предчувствуя что-то, он хотел насладиться ею, запомнить, сохранить в памяти образ прелестной женщины, чьи губы шептали его имя. Дэвид целиком, без остатка, отдался одурманивающей страсти. Он жалел, что не может одновременно обнимать и целовать Кэтрин везде. В ней все было прекрасно — и трогательно впалый живот с ямкой пупка и крохотной родинкой, и маленькая грудь, которую можно было укрыть ладонью, — все. Но Дэвид, чье желание уже достигло предела, сдерживал себя. Он хотел дождаться того момента, когда Кэтрин совершенно потеряет голову и, может быть, произнесет те три слова, которые он боялся сказать первым.

Но нет, она только звала его — к себе, в себя, требовательно и нежно просила утолить жажду. Дэвид развел в стороны ее бедра и проник в сокровенную глубину. Их тела сплелись, превратившись в одно целое, они задыхались, они слились в поцелуе, они перестали слышать что-либо вокруг. Во всем мире не осталось ничего — только они вдвоем и темно-синее, усыпанное звездами небо. Они разделили наслаждение, обжегшее их одновременно, подхватившее и поднявшее в заоблачные выси, а затем мягко опустившее на землю, в траву, пахнувшую солнцем и медом. Когда Кэтрин открыла глаза, то сначала даже не поняла, где находится. Ей казалось, что прошла вечность с того момента, когда они очутились здесь, на полянке, окруженной со всех сторон кустами диких роз.

— Что это было? — прошептала она, встречая туманный взгляд Дэвида счастливой и благодарной улыбкой.

— Не знаю, — ответил он, нежно поглаживая ее по теплому влажному плечу. — Может быть, любовь?

7

Утро, нежно-розовое и ясное, показалось Дэвиду самым лучшим в его жизни. Проснувшись, он потянулся и, чувствуя в теле приятную истому, встал и раздвинул шторы на окне, впуская в комнату солнечные лучи. Умываясь, он с улыбкой заметил крохотные царапинки на плечах, следы страстной ночи, метки любви, оставленные Кэтрин.