Твой светлый дом - Алексей Коркищенко

Утробный взрыв потряс халупу снизу доверху. Передняя стена вывалилась наружу. Раздувшийся бачок с оторванной крышкой дымился на печи, будто ствол мортиры.

— Вот это гаубица! — сказал Федя. — Разбегайся, народ, сейчас еще гухнет!

Пожарная автомашина, воя сиреной, вломилась сквозь штакетник во двор. Побежали пожарники, разматывая шланги.

— Вовремя успели! — насмешливо произнес Федя. — А самогон надо молоком заливать, не водой. Да и отлетела уже душа Змея Горыныча!

В толпе засмеялись.

— Давай напор! Давай сильней! — перекликались пожарники, заливая пожарище из брандспойтов.

— Родька навел порядок раньше нас, — сказал Федя милиционеру.

Тот, не ответив ничего, подошел к Дяде, сидевшему у колодца.

— Ну и наварили вы самогону, гражданин! Все село можно было отравить. Так что привлечем вас к уголовной ответственности. Идите отсыпайтесь, завтра на свежую голову поговорим.

Глава пятнадцатая

Григорий проснулся и с усилием оторвал от подушки голову. Она была полна треска и гула. «Хорошо, что бинт стягивает ее, а то бы, наверное, раскололась!» — подумал он.

— Крепкий у тебя череп, парень! — восторженно сказал, ему хирург, обрабатывавший рану. — Отделался ты, дружище, легким сотрясением мозга.

Ударился он на чердаке, когда бежал с Родькой на руках к ляде. На чердак он легко забрался и без лестницы — пригодились навыки морского пехотинца, но оттуда едва хватило сил спустить задохнувшегося парнишку.

Григорий приглушенно прокашлялся: до сих пор дыхание отдавало камышовым дымом.

Родион лежал навзничь на соседней кровати, на шее у него краснели пятна ожогов. Надломилось что-то в душе у парня. Проведывали его каждый день и мать, и бабка, и ребята, но он лежал, неподвижным взглядом упираясь в потолок, и молчал. Ничто не могло вывести его из этого состояния, несмотря на старания Григория.

Наведывался к Родиону и отец, однако в палату не заходил, выстаивал во дворе, под окном. Андрей перешел жить в новый дом. Не пил, был трезвым.

— Ну, братишка, вставай, хватит валяться, — Григорий тронул Родиона за плечо.

— Не хочу. В голове кружится.

— Это пройдет, только заставь себя подняться.

— Не могу.

Матюхин подошел к окну, откинул плотные шторы и отшатнулся: яркая, чистая белизна ударила в глаза так хорошо и радостно, что сразу забылась боль и легче стало дышать. Все было белым-бело. Снег, наверное, шел всю ночь и сейчас в безветрии продолжал падать хлопьями.

— Родя, глянь! — воскликнул Григорий. — Встань, посмотри, какая красота… — И замолчал.

Под окном стоял Андрей, облепленный снегом, едва различимый на белом фоне. Очевидно, он долго ждал, пока кто-нибудь покажется в окне палаты.

Увидев Матюхина, Андрей шевельнулся — снег осыпался с него. Робко он махнул рукой, то ли вызывая Григория, то ли прося позволения войти.

— Родя, отец пришел, — сказал Григорий. — Позвать?

Родион вскочил с постели, сжав кулаки, вскрикнул:

— Не надо его! — И закашлялся. — Не надо… Гриша.

— Как хочешь, тогда я к нему выйду.

Григорий показал Андрею знаками, мол, жди меня, и, набросив халат, вышел на больничное крыльцо. Гребя ногами по рассыпчатому, глубокому снегу, Андрей приблизился, ищуще вглядываясь в глаза Матюхина.

— Прости, Гриша… Ты сына спас, а я тебя… — Лицо его искривилось.

— Ничего, ничего, Андрей, ладно, — поспешно сказал Григорий. — У меня прошло. У меня ничего, все в порядке. А вот у него, — и показал большим пальцем через плечо на окно палаты, — а вот у Родьки не проходит.

Андрей мял шапку дрожащими руками. Голова его покрывалась снежными хлопьями.

— Я понимаю, Гриша… Понимаю… — говорил он негромко и прерывисто. — Но прошу тебя, скажи ему… Я же за него, против Дяди! Пусть не думает иное… Я же выпивши был… Дурной был!.. Не против своих я — так и скажи ему… Попроси его, Гриша… Пусть в окно выглянет. Мне бы только посмотреть на него… Душа болит…

Сгорбившись, Андрей побрел по снегу под окно палаты.

Григория охватила такая жалость к нему, что он уже готов был вернуть его, позвать в палату, но тут же отказался от этой мысли: неожиданное появление Андрея могло пойти во вред Родиону. Ну что бы сделать для того, чтобы хоть немного вытолкнуть мальчишку из темного тупика, сблизить его с отцом, который тоже мучится, переживает, боится потерять сына?! Чувство вины приводит его под окно палаты, заставляет выстаивать на ветру и морозе…

Вернувшись в палату, Григорий присел к Родиону, повернул его к себе:

— Родя, братишка, отец хочет поговорить с тобой.

— А я не хочу говорить с ним!

— Ну ты пойми, Родя…

— Не могу! — Родион даже застонал.

Он сел на кровати, закрыв лицо руками. Григорий поднялся, посмотрел за окно. Андрей все так же неподвижно стоял на месте: он все еще надеялся увидеть сына.

— Послушай, Родя! — Григорий остановился перед ним, потряс за плечи. — Ведь отец же за тебя и тогда был, а не за Дядю. Слышишь?! Только он вышел из себя… Ну, пьяный был… Что ты ему тогда наговорил?… Не против своих он!.. Тебе это понятно? Ну хоть выгляни в окно — отец хочет увидеть тебя.

— Не хочу, — упрямо ответил Родион.

— Родя, он давно ждет!.. Братишка, ну что ты мне душу рвешь?! Подойди к окну, прошу тебя!

Родион с жалобным упреком посмотрел в глаза Григория и протянул руки к нему, приподнимаясь. Григорий помог стать на ноги, чуток подтолкнул. Родион медленно подошел к окну, схватился за подоконник.

Отец стоял близко, сразу же за стеклом, с обнаженной головой, похудевший, жалкий… Губы у него вдруг затряслись, задергалась голова… Родион, закрыл глаза и отвалился от подоконника. Григорий подхватил его, крепко прижал к себе. Уткнувшись лицом ему в грудь, Родион плакал, судорожно всхлипывая и кашляя. И не сразу Григорий успокоил его.

Родион выплакался и после этого крепко уснул. После сна первый раз за все дни, проведенные в больнице, с аппетитом поел.

У Григория полегчало на душе: «Выпрямляется братишка!»

И совсем ожил Родион, когда их навестили Ольга, Виталька и Маруся. Всех в палату не пустили — прошла только Ольга, — остальные стояли под окном. Ольга выложила на стол крупные краснобокие яблоки и книги из библиотеки, потом, достав из кармана халата небольшую баночку, деловито обратилась к Григорию:

— Вот мазь от ожогов. Мама передала. Бальзам называется. Хорошо помогает. Кожа быстро заживает… Давайте смажу ваши ранения, товарищи бойцы! Гриша, прошу, сядьте сюда, на стул.

— Оля, ты потратишь на меня всю баночку! — ответил он с улыбкой. — Мажь Родиона, у него кожа нежная, а у меня флотская — просоленная, продутая норд-вестами…

Но Родион воспротивился:

— Мажь Гришу, Ольга! Ему больнее. И у него от бальзама быстрей вырастут усы и борода… Сгорела ведь у него вся красота!

— Какая там красота в усах и бороде, — сказала Ольга. — Ему без них лучше.

Григорий согласился:

— Ладно, Оля, смазывай меня, только экономь драгоценный бальзам, чтоб и на Родьку хватило.

— У меня и без него хорошо заживет, — сказал Родион. — Я даже не чувствую боли.

— Раненые, не спорить! — остановила их Ольга. — И не беспокойтесь, бальзама хватит на несколько процедур.

Ольга легкими касаниями пальцев нанесла мазь на ожоги Григория и Родиона.

— Тебе бы врачом быть, Оля! — произнес Григорий.

Ольга смутилась, покраснела. Поставила баночку на стол и стала прощаться. С порога, преодолевая смущение, сказала:

— Если вам так понравилось, то я и завтра приду вас лечить.

— Обязательно приходи, Оля! — пригласил Григорий.

Потом они лежали на кроватях, ели брызжущие соком краснобокие яблоки и читали.

В больнице тихо, ничто их не отвлекало и не беспокоило — в палатах вообще было мало больных. Но вот кто-то уверенными шагами прошел по коридору и постучал в дверь.

— Войдите! — пригласил Григорий.

Родион отвернулся к стенке, притворился спящим.

Вошел председатель колхоза в белом халате, с плотно набитой хозяйственной сумкой.

— Здорово, герои!.. Ты лежи, лежи, Гриша. — Пожал Матюхину руку, повернулся к Родиону: — А Родька спит, что ли?

— Может, спит, а может, притворяется.

— Да-а, вид у тебя, Гриша, как у обгоревшего танкиста… Ну, как здоровье?

— Налаживается. Шарики на место вернулись — соображаю.

Литовченко поставил сумку на стол.

— Вот тебе гостинец от колхоза. Мед, яблоки…

— Спасибо, Сергей Иванович. Однако зачем вы все это принесли. Мы и так тут заелись. Акулина Кондратьевна нам покоя не дает.

— Ты ешь, поскорее поправляйся. Ты нам очень нужен. Монтаж доильного цеха хорошо подвинулся, скоро опробуем, — Сергей Иванович сел рядом с Матюхиным. — А ты ведь симпатичный парень, Гриша!

— Ну да? — насторожился Григорий.