Черный человек. Научно-фантастический роман - Василий Головачев

На стереоснимке был запечатлен пейзаж Маата.

Ничего больше не сказав друг другу, они разошлись. Мальгин вернулся в институт и принялся внимательно изучать сканер-срезы мозга Шаламова, намечая пробную «тропу вмешательства». А около одиннадцати в клинику пришла Купава.

Одета она была в нечто пушистое, снежно-белое с голубым, с зеркальными перетяжками — комплект «воздушный замок», скрывающий фигуру, и никто не взял бы на себя смелость утверждать, что Купава ждет ребенка. В кабинет она вошла без предупреждения.

Когда Мальгин, недовольный вторжением, повернул голову к двери, он сначала не поверил глазам своим, потом встал, не снимая эмкана, и молча уставился на женщину. В голове поплыли дым и звон — и ни единой мысли.

Смуглое лицо Купавы казалось чуть бледнее обычного, а изогнутые, как птичьи крылья, брови придавали лицу какое-то трагическое выражение. Мальгин никогда не видел у нее такого!

— Что же ты не приглашаешь меня сесть, человек-да? — спросила она тихо, с неожиданно робкой улыбкой.

Мальгин опомнился, сорвал с головы эмкан, бросил на стол, вышел навстречу. Слова застряли в горле, пришлось откашливаться.

— Извини, я просто-напросто остолбенел. Проходи, садись.

— Спасибо. Не ожидал?

— Нет, — сказал он так жестко, что она снова улыбнулась, но улыбка была невеселой и недолгой.

— Клим, ты же сильный и добрый, иначе тебя не назвали бы человеком-да, почему ты ничего мне не сказал?

— О чем?!

— Не притворяйся. — В голосе женщины прорывались слезы; она села в кресло и облегченно вздохнула, прислушиваясь к себе. — Ты не способен на обман и должен сказать правду: что с Даном?

Мальгин попятился, поймал спинку кресла, сел напротив.

— Кто тебе сообщил?

— Неважно кто. Ты звонил вчера, и я… почувствовала. И потом, у меня есть друзья в Управлении спасателей и среди пограничников… они сказали, что он здесь. Что с ним? Почему он лежит у вас, в Институте нейрохирургии? Почему мне никто ничего толком не говорит?

— У тебя будет ребенок, — сказал он вдруг утверждающим тоном, словно разговор шел об этом.

— Да, — сказала она спокойно, не удивляясь, только прищурилась и словно отгородилась от него внутренним барьером.

— Мой ребенок, — уточнил он.

— Да, — повторила Купава все так же спокойно. — Но это ничего не меняет, Клим. И речь о другом. Что случилось с Даном? Почему он оказался в твоем институте?

— Идиот, — сказал он вдруг сокрушенно.

Купава вздрогнула, непонимающе посмотрела на Мальгина.

— Я идиот, — добавил он. — Что позволил тогда тебе уйти. Почему-то не сработала интуиция. Надо было догнать тебя, всыпать как следует и вернуть.

— Вряд ли это подействовало бы, я бы все равно ушла.

— Нет, — сказал он тихо, но так твердо, что Купава посмотрела на него с явным интересом.

— Ты, кажется, становишься человеком-нет. Не отвлекайся, Клим, я знаю твою манеру уводить разговор в сторону, когда ты не хочешь говорить о главном. Почему Дан оказался в Институте нейрохирургии? У него… стресс?

— Хуже, — помолчав, сказал Мальгин: полуправду он не любил так же, как и ложь. — У него коматозное состояние, сильнейший шок… а он умудряется при этом на две-три минуты выкарабкиваться из беспамятства и просить, чтобы тебе ничего пока не сообщали…

— Что с ним случилось? Он же ушел в обычный курьерский рейс…

— Его шлюп в режиме «компакт-струна» пересекся с чужим кораблем… оба «выпали» в наше трехмерное пространство внутри «серой дыры», вернее, внутри входа в нее… и, чтобы спасти экипаж чужака, Дан вывел на свой мозг память и динамику операционных полей их компьютера… маатанского компьютера.

Мальгин поднял голову и тут же опустил.

Купава смотрела на него ставшими вдруг огромными бездонными глазами, но совершенно пустыми, словно душа ее вдруг выгорела дотла.

— Он…

— Сейчас он почти нечеловек, Купава. И спасти его… — Клим хотел сказать: «невозможно», но не смог, но она поняла.

— Ты сможешь! — прошептала она. — Ты сможешь, Клим, ты же все можешь, ты лучший нейрохирург Системы, не говори «нет»… — Шепот угас.

— Не знаю. — С горлом у Мальгина снова что-то случилось, слова застревали, цеплялись и царапали горло, и он испытал самую настоящую боль. — Не знаю. Это правда.

Она вдруг коротко и зло рассмеялась, так что у Мальгина пробежала по спине ледяная дорожка озноба.

— Тебе не кажется, что мы с тобой оживили джек-лондоновский сюжет?

— Какой? — Он смотрел непонимающе.

— Вспомни рассказ «Конец сказки». От хирурга Линдея ушла жена, и ему пришлось лечить соперника…

Клим кивнул, к нему возвращалась былая уверенность и сила, понимание того, что он тоже не в состоянии сказать «нет».

— Так вот, — продолжала Купава, кусая губы, — я тоже могу, как та женщина, Медж, предложить тебе компромисс: спаси Дана, и я уйду к тебе… навсегда!

Мальгин встал, наглухо застегнутый в бронежилет самообладания, хотя в квартире души, уютно обставленной согласно привычкам и желаниям тридцатилетнего мужчины, возведшего в абсолют догмат выдержки и самоконтроля, вдруг появилось желание сделать Купаве больно. Росло это желание недолго, Мальгин умел бороться с малодушием. Он усмехнулся и подумал: «Когда-то наши разговоры были для меня сродни умственной гимнастике, заставляли держать себя в постоянной интеллектуальной форме. Как давно это было, а интонации сохранились до сих пор. Неужели мне суждено это помнить всегда?»

— А если я соглашусь на твое условие?

В глубине глаз Купавы мелькнуло не то сомнение, не то страх, но думала она в данный момент не о себе.

— Я приду.

Мальгин глубоко вздохнул, не позволяя сорваться с языка невысказанному, и Купава поняла, о чем он подумал.

— Ты до сих пор не простил мне… ухода?

Он покачал головой:

— Не о том говорим.

— Не простил… а мне казалось, умение прощать — свойство сильных. Ты же сильный, Клим, неужели никогда не…

— Замолчи, — оборвал он ее почти грубо, — иначе я возненавижу себя за то, что дал тебе повод думать обо мне так. Уходи, Купава, потому что мы наговорим друг другу такого, что не сможем потом простить никогда. Меня не нужно упрашивать вылечить Дана, это мой прямой долг. Одно знаю твердо: я сделаю все, что в моих силах, и даже больше, насколько это вообще возможно.

Купава встала, до боли желанная и чужая, встретила его взгляд, и снова в глазах ее мелькнул страх. «Почему страх? — подумал Клим с недоумением, мимолетно. — За кого она боится? Господи, неужели за меня?!»