Храмовый раб (СИ) - Чайка Дмитрий

Первой подошло к стене стенобитное орудие и начало молотить в одну точку стены, увеличивая пролом. Брызгами кирпича ранило несколько человек, которых привели к Шимуту и Максу. Осадные башни подошли чуть позже. Прикрываемые огнем лучников снизу, их друзья залезли на верхний этаж и обрушили сверху ливень стрел на защитников стены. Четыре осадные башни подошли к цели, и встали примерно через двадцать метров. Защитники стены пытались поливать их маслом и бросали огонь. Но тщетно. Воины внизу сбивали пламя и затаптывали горящие ветви. По сигналу рога откинулись передние стенки и упали на укрепления, образовав мост. Из проема башни ровным строем выдвинулся ряд копьеносцев, прикрытых большими круглыми щитами. Они прыгнули на стену, тесня защитников. На стене завязались схватки, в которых ассирийцы медленно, но верно, вырезали защитников, смыкаясь в единую силу. Раненых и убитых скидывали вниз, чтобы не мешали. Минут через тридцать ассирийцы уже очистили от воинов Нергал-Нацира участок стены, держа оборону от накатывающихся эламитов. Под прикрытием товарищей отряды пехоты северян с лестницами кинулись на укрепления, сноровисто залезая наверх. А стенобитное орудие методично крошило кирпичную стену, увеличивая пролом, куда тоже устремились воины с обеих сторон. Завязалась битва, в которой дыру то занимали северяне, то их отбрасывали защитники. А на стены все поступало, и поступало подкрепление ассирийцев.

Захватчики закрепились на стене, удерживая пролом, который все увеличивался, разбираемый пехотой, и Нергал-Нацир понял, что битва проиграна. С ревом он схватил тяжелое копье, и ринулся в гущу схватки. Это была его лучшая битва, и он совершено точно знал, что последняя. Бронзовый шлем и пластинчатый доспех давали ему преимущество. Щит командующий брать не стал. Он выстроил клин из воинов на широкой стене, стоя впереди с любимым копьем. Произведение искусства, стоившее небольшого состояния, и по недоразумению ставшее оружием, собирало кровавую жатву. Длинное тяжелое древко из редчайшего северного дуба, высушенного до каменного состояния, окованное металлом на пол локтя и длинный широкий наконечник из драгоценного кавказского железа, заточенный, как бритва, пили кровь врага. Нергал-Нацир колол в шеи и животы, подрезал сухожилия, выкалывал глаза, вскрывал виртуозным движением бедренные сосуды и сонные артерии, не останавливаясь, чтобы добивать раненых. За него это делали мечники, идущие по бокам. Короткие копья и мечи ассирийцев мастер играючи отбивал в стороны, протыкая плоть врага. Никакой рисовки, никакой игры на публику. Короткие экономные движения человека, который тридцать лет постигал науку войны. Могучий сорокалетний мужик шел умирать, и хотел сделать это так, чтобы предки с небес гордились своим потомком. В каких-то несколько минут его отряд вырезал три десятка тяжелой пехоты, и ассирийцы дрогнули. Они отошли под защиту башни и выстроили стену из щитов, ощетинившуюся копьями. Раздалась резкая команда:

— Брать живым, бить в ноги! Кто убьет его, отрублю голову.

И с верхушки осадной башни ударили стрелы и дротики, которые смели отряд смертников, оставив корчиться раненых. Нергал-Нацир, в которого вогнали четыре стрелы, ранив, но не убив, плакал от бессильной злобы. Короткий несильный удар палицей по голове успокоил неукротимого бойца, подарив темноту.

По городу рассыпались отряды ассирийцев, добивая защитников города. Многие начали сдаваться, в надежде сохранить жизнь. Другие, наоборот, бились до конца, понимая, что их ждет медленная смерть в каменоломнях. Да и это доставалось не всем. Множество военнопленных ассирийцы казнили для устрашения других, или если были обременены добычей. Большой отряд забаррикадировался в одном из домов местной знати, перекрыв улицу и не пропуская ассирийцев дальше. Те, подтянув подкрепления, очистили соседние дома, и подожгли строение, расстреливая из луков всех, кто пытался выскочить. Раненых они бросали обратно в огонь, жадно пожирающий стены и кровлю. Глиняные стены занимались плохо, но ассирийцы знали свое дело и навалили к ним деревянных обломков и выбитые в соседних домах двери.

Клич «Ашшур!» был все ближе, а Макс думал, что ему делать. Он вырезал стрелы, шил порезы и бинтовал конечности, останавливая кровотечение. Но приближающий исход битвы был ясен, как божий день. Прорваться — не вариант, по городу бегают тысячи врагов. Ворота завалены, а в проломе стены еще бьются. Доктор Шимут погиб, оперируя под обстрелом. Камень пращи разбил ему голову, и он умер на месте. Эну Хутран сидел рядом и был явно растерян.

— Главное — уцелеть, а там видно будет, — решил Макс.

Тут из-за угла выбежал десяток северян, и один из них двинулся к ним, занеся копье для удара. Макс упал на колени и заверещал, склонив стриженую макушку:

— Добрый господин, не убивайте. Я и так раб. Мне все равно, кому служить. Я грамотный раб и умею лечить. Я стою очень дорого и пригожусь великому царю.

— Трус, — зашипел жрец, — какой же ты трус.

— Да я же раб, не все ли мне равно.

Воин явно удивился, вопросительно смотря на десятника. Тот сказал:

— К остальным его. Если соврал, сдерем шкуру.

— А лысого куда?

— Это жрец, пусть валит на все четыре стороны. Не хватало еще с богами ссориться.

— Многоуважаемый эну Хутран, я правильно понимаю, что с этого момента я не являюсь более рабом храма великого бога Иншушинака? — невинно спросил Макс.

Тот ошалело посмотрел на Макса и сказал:

— Наверное, да, больше не являешься. А к чему тебе это?

— Я планирую вскоре посетить Аншан и не хотел бы, чтобы у нас возникло недопонимание.

В этот момент Макс остро пожалел, что у него нет фотоаппарата. Это выражение лица бывшего начальства стоило увековечить в веках. Жрец так и стоял, идиотски моргая глазами, пока солдат, стимулируя Макса тычком в поясницу, не увел его на главную площадь, где собирали пленных. Идя по улицам взятого города, Макс полностью осознал смысл выражения «горе побежденным». На улицах валялись тела убитых воинов и мирных жителей. Молодых женщин воины насиловали тут же, не стесняясь никого. Причем их товарищи стояли рядом и подбадривали, ожидая своей очереди. Совсем маленьких детей и стариков убивали на месте, как бесполезных. Всех, кто пытался сопротивляться, убивали тоже. На главной площади, у храма Нергала, стояло оцепление с копьями, а с прилегающих улиц продолжали гнать угрюмых мужчин и рыдающих женщин, прижимающих к себе детей. Макс сел на землю, не отпуская ящик с инструментом доктора Шимута, который ему разрешили взять. Рядом сидел горожанин, который монотонно выл, раскачиваясь из стороны в сторону. Тут же рядом сидела незнакомая молодая женщина, почти девочка, которая смотрела стеклянным взглядом, не реагируя на окружающее. Судя по разорванной рубахе и крови на ногах, она была изнасилована, и не раз. На расстоянии вытянутой руки Макс с удивлением увидел копьеносца, с которым дрался Нергал-Нацир. Тот был ранен в голову, а из-под повязки текла кровь. Макс перевязал его, уняв кровь, и спросил:

— Как тебя зовут, воин?

— Ахикар. К чему тебе, раб?

— Ты теперь тоже раб.

— Это да. Так к чему тебе?

— Слушай внимательно. Забудь, что ты воин. Не смотри в глаза, кланяйся, держи руки на виду. И мы вместе выберемся отсюда.

— Твой разум помутился? Я ранен, а мы в плену у ассирийцев, которые знают, как обращаться с рабами. Уж ты мне поверь.

— Это ты поверь мне и найди десяток наших. Тех, кто ловок с оружием и не сильно изранен. Держимся вместе. Нужна еда и вода. Выживем, и уйдем при первой возможности. Я знаю, о чем говорю. Там снаружи четыре сотни персов, и они рядом.

— Зачем мы им?

— Уж ты мне поверь, — усмехнулся Макс. — Они придут.

— Ты или сумасшедший, или что-то знаешь. Будь по-твоему. Людей найдем.

Вечером пленных в количестве нескольких тысяч человек выгнали из города и поместили в военный лагерь под охрану. Ахикар нашел десяток крепких ребят, которые аккуратно сбились вместе, стараясь не бросаться в глаза страже. Макс и с ними провел тот же инструктаж, будучи самым опытным рабом: