Твои нежные руки - Розмари Роджерс

— Это всего лишь танец.

Всего лишь танец…

Нет, это куда больше, и она ясно это понимала. Не танец. Вызов.

Первобытный мужчина, заранее уверенный в победе, думает, что она либо сбежит, либо, как последняя дурочка, бросится в его объятия. Что ж, его ждет разочарование.

— Прекрасно, милорд. Если мы вынуждены танцевать друг с другом, я исполню свой долг. Как вы сказали, это всего лишь танец.

Но как она ошибалась! И осознала это в тот момент, когда он увлек ее на середину зала. Вальс! Неожиданное начало… О, конечно, он сам выбрал такой… такой неприличный танец. Бабушка никогда не допустила бы ничего подобного, хотя вальс совсем недавно вошел в моду. Это лишь предлог, чтобы обнимать Амелию за талию, едва ли не прижимать к себе, несмотря на все ее старания незаметно отодвинуться.

Они кружились одни, как велел обычай. Первый танец принадлежал королеве бала, и она ощущала сотни любопытных жадных взглядов. Лицо Амелии пылало, в животе что-то тревожно сжималось. Он прекрасно понимает, что скажут люди! Злые языки беспощадны, и если ему вздумается опозорить ее, уничтожить репутацию, ни один порядочный человек не женится на ней.

Несмотря на возрастающий ужас, Амелия старалась не терять спокойствия и прилагала все усилия, чтобы удерживать его на расстоянии.

И танцевал он хорошо: легко, изящно, словно все эти годы упражнялся в балетном искусстве. Только мышцы слегка подрагивали под ее лежавшей на плече ладонью, выдавая его напряжение.

Она уже ничего не различала вокруг, кроме радужных красок, слившихся в единое целое, и пыталась сосредоточиться на фигурах вальса и игнорировать жар, исходивший от могучего тела. Амелия и раньше танцевала вальс, но не так близко к партнеру и, уж конечно, не с Холтом!

Наконец, когда показалось, что прошли годы и учтивая улыбка примерзла к лицу и, если начнет таять, кожа потрескается, как лед, мелодия смолкла. Они не обменялись ни единым словом в продолжение всего танца. Музыканты заиграли полонез, и на паркете выстроились пары.

Девушка не выразила неудовольствия, когда он проводил ее в другой конец залы, продолжая держать под руку, словно ничего более естественного в мире и быть не могло. Только когда они подошли к занавешенной нише, она подняла глаза и, увидев знакомую издевательскую ухмылку, дала волю гневу.

— Я бы просила разрешения, милорд, поговорить с вами наедине, — сухо бросила девушка.

Холт пожал плечами, молча наклонил голову и, повернув ручку, распахнул дверь в маленькую гостиную.

— Только после вас, мисс Кортленд.

Амелия переступила порог и подождала, пока он закроет дверь и обернется. Ярость туманила ей голову. Она уже открыла было рот, решив высказать все, что думает о его постыдных выходках, но Холт в два прыжка очутился рядом, рывком притянул ее к себе и, сжав ей затылок так, что она не могла пошевелиться, стал жадно целовать, отчего Амелия чуть не задохнулась. Ни малейшей нежности, ни страсти, ни желания — одна животная алчность и палящее пламя, обжигавшее губы. Ошеломленная и шокированная, девушка попыталась оттолкнуть его, но не тут-то было. Разве способны ее тонкие руки сладить с этим гигантом?! Смущение и стыд охватили ее вместе с осознанием собственного бессилия.

Только когда он отпустил ее и отступил так резко, что Амелия пошатнулась, голова перестала кружиться.

Рассудок и дыхание вернулись к ней. Она пронзила его злобным взглядом, возмущенная и расстроенная неприятными воспоминаниями об их первой встрече.

Пощечина застала Холта врасплох. Он даже не успел увернуться. Удар не причинил боли, да этого и не требовалось. Она хотела разгневать его, и это ей удалось. Холт ловко поймал ее руку и стиснул запястье.

— Какого дьявола…

— Именно того! Того самого! Как вы посмели, сэр, позорить меня перед людьми, настолько пренебрегать моей репутацией, чтобы мелочно мстить за то, что случилось между нами почти четыре года назад! Это омерзительно, и я не позволю вам ставить меня в подобное положение!

— Не позволите? Вы?! Вряд ли вы, в своем положении, имеете право что-то запрещать или позволять, мисс Кортленд.

Холодный тон противоречил бешенству, полыхавшему в его глазах, хотя голоса он не повысил.

— Если вам так противны мои поцелуи, не стоило звать меня в укромный уголок.

— Я пригласила вас сюда, чтобы высказать свое мнение, а вовсе не напрашиваться на ласки! Неужели вы так тщеславны, что считаете, будто каждая женщина, которая заговаривает с вами, на самом деле просто заигрывает? Как банально!

Он вдруг выпустил ее руку и хрипло засмеялся.

— Значит, вы не собирались танцевать со мной? Но и я не собирался приглашать вас на вальс!

— Позвольте в этом усомниться! Второго такого самонадеянного человека, как вы, я просто не знаю! Это был ваш замысел с самого начала! Опозорить меня перед людьми! Не хотите же сказать, будто ваша бабушка…

— Иисусе! Бабушка! По ее словам, именно вы потребовали начать танцы вальсом! Мне следовало бы сразу распознать, чьих это рук дело! По какой-то непонятной причине она желает, чтобы мы подружились.

— Боюсь, тут ее ждет разочарование, милорд.

— Похоже, вы правы.

— Завтра весь Лондон будет шептаться о нас. Если вы и не нанесли непоправимого вреда моей репутации, то, уж конечно, дали пищу злословию. Вам следует гордиться собой, милорд, ибо вы, вне всякого сомнения, преуспели в своих намерениях.

Глаза Холта чуть заметно сузились.

— И каковы, по-вашему, мои намерения?

— Отомстить, разумеется, и только потому, что, по-вашему, именно я — причина ссоры между вами и бабушкой. Очевидно, вы так и не простили меня за появление в Англии.

Несколько долгих мгновений он молчал, прежде , чем небрежно пожать плечом и тихо обронить:

— Похоже, вы куда более наивны, чем я предполагал, мисс Кортленд.

— Ну, не настолько я наивна, чтобы не распознать низость, когда сталкиваюсь с таковой.

— Вы это так называете? — фыркнул он. — Похоже, вы путаете месть или низость с куда более примитивными инстинктами, но я ничуть не удивлен.

Девушка неуверенно нахмурилась.

— Не понимаю…

— Разве? А мне кажется, вы не так глупы.

Он протянул руку и бесцеремонно коснулся ее щеки.

— Бедная маленькая колонистка! Позолоченная птичка в клетке, простой воробей, превратившийся, как по волшебству, в яркую колибри… и все же не вылетевшую из клетки.

Правда, чистая правда… О Господи, он каким-то образом понял беспокойные порывы, тревожные желания, которыми она не делилась ни с кем. И все же постоянно ощущала, что оказалась в ловушке. В шелковой паутине роскоши и благодарности. И он это знает.