Возвращение Одиссея. Будни тайной войны - Александр Надеждин

– Ну... мастодонт не мастодонт. А, как ни верти, два года назад уже серебряную свадьбу справил. Как связал с этим гиблым делом свою некогда молодую перспективную жизнь. Только-только, помню, из погранвойск пришел, со срочной, сразу в Ленинград, там курсы закончил и вперед, на амбразуру. Сразу, можно сказать, в самое пекло. Дело Огородника помните?.. – Хотя вопрос по форме был адресован его автором как бы обоим своим собеседникам, Олег снова увидел перед собой в зеркале заднего вида чуть прищуренные, внимательные глаза. – Ну... фильм еще такой был... «ТАСС уполномочен... » чего-то там сообщить или заявить.

– Конечно, помним, – успокоил автора вопроса Иванов.

– Вот с него и начинался... путь мой боевой. Первые университеты. Ох и побегали мы тогда. Особенно за этой...

– Мартой Петерсон? – подсказал товарищ с заднего сиденья.

– А ты откуда помнишь? – рассказчик немного удивленно, вполоборота повернул назад голову.

– Когда учился, читал, – пожал плечами Олег. – Материалы дела.

– А-а, – протянул Васильич и подтвердил: – Точно, за ней. В кино-то там мужик, а на самом деле она основной была, кто с Трианоном с этим на связь ходил. Мы ее Ведьмой прозвали. Бой-баба. Тоже побегать любила. Только не на машинах, а в пешем варианте и на общественном транспорте. Метро, автобусы, электрички. Переодеваться тоже обожала – страсть. Мы же в тот день, когда она тайник шла закладывать, на мост на этот, где ее потом повязали, как раз из-за этого сначала чуть ее и не упустили. Вышла, понимаешь, из дома в платье таком... ярком-ярком, за полкилометра в глаза бросается. Прическу себе пышную взбила, ну вылитая Брижит Бардо – Бабетта идет на войну, весь день, наверно, в посольстве укладывали... вышла, значит, и... нырк в машину, в свою и на «Пушку», к «России». В кино, значит, якобы собралась. Мы, естественно, за ней. В тот день за ними, за всеми бригады ходили. Ждали, что обязательно кто-нибудь к тайнику пойдет. А в кинотеатре вдруг сбой – пропала из поля зрения. В туалет зашла, а назад все нет и нет. Хорошо, на выходе ребята не проморгали. Она ведь в туалете что учудила. Платье свое сняла, прическу распотрошила. И выходит такой... манечкой, в блузочке простенькой, в брючках, с распущенными волосиками. И, как простая советская гражданка, в метро, потом на автобус и к мосту.

– Да она и там же вроде чего-то тоже учудила, – вставил слово его сосед справа. – В момент задержания. Концерт устроила, нет?

– Еще какой. Во-первых, визжала, как свинья на живодерне. Причем ровно десять минут, и ни секундой меньше. Так что, если б Агроном, то бишь Трианон этот, как они его называли, жив бы был да шел за контейнером, точно бы с места свинтил, испугался бы. А во-вторых, еще чего-то там отмахиваться начала. Карате-до показывать. Одному нашему даже по причинному месту как заедет. Со всей дури. Ногой. А нога в туфельке, с мысочком остреньким. – Рассказчик бросил взгляд направо. – Чего смеешься. У парня потом серьезно, на самом деле, проблемы с этим делом начались. Но самое такое, что мне после всей этой катавасии запомнилось, это записка, что америкашки в контейнер в этот свой вложили, который Ведьма для Трианона притащила, в булыжник. – Васильич обратился уже снова к Иванову: – Об этом в материалах твоих чего-нибудь было написано, нет?

– Нет. А что за записка?

– Инструкция. Для того, кто вместо агента, случайно, вдруг, может этот контейнер подобрать и вскрыть.

– На русском? Инструкция? – уточнил сосед справа.

– На русском, Геня, на русском. На каком же еще.

– Ну и чего там, в этой инструкции?

– Я дословно текст-то уже, конечно, не помню. Но что-то вроде того: «Внимание, товарищ!..»

– Товарищ? – с ухмылкой переспросил Геня.

– Ага, – подтвердил рассказчик и с выражением продолжил цитирование на память: – «...Открыв эту вещь, ты проник в чужую тайну. Забери себе деньги и золото, но ничего другого больше не трогай, иначе ты узнаешь слишком много лишнего и подвергнешь опасности свою жизнь и жизнь твоих близких. Забрав деньги и золото, выбрось все остальное поглубже в реку и держи язык за зубами. Помни, мы тебя предупредили». Вот что значит незнание загадочной русской души. Да наш человек, такое прочитав, о деньгах забудет, а весь этот контейнер по крупинкам разберет.

– Это точно, – подтвердил сосед справа.

– А вы, Анатолий Васильевич, за дипломатами только ходили? – после небольшой паузы спросил Олег, чуть наклонившись вперед и внимательно смотря через лобовое стекло на тянущуюся вверх, к Мясницкой, чуть припорошенную снегом ленту Чистопрудного бульвара.

– Почему только за дипломатами? За всеми ходили. В том числе, голуби, и за вами, когда вы там в лесу у себя учились.

– Ну это да, помню, было.

– У тебя-то самого, когда на учебные маршруты выходил, невыявления были?

– Было... одно. И «моменталку» одну запалили.

– Ну, одно – это нормально, – снисходительно кивнул головой Анатолий Васильевич. – А что касается дипломатов, то они-то как раз, между прочим, несмотря на все их выкрутасы, публика еще, в общем-то, приличная. Понимающая, что к чему. Все-таки какие-никакие, а правила игры стараются соблюдать. По возможности. В основной, конечно, массе. Вот с диссидой нам в свое время хлебнуть пришлось, это да. С евреями-отказниками, с сахаровцами там всякими. Это шантрапа еще та была. Никаких норм и правил... культурного поведения. За углы прячутся, в метро, на остановках, из вагона в вагон прыгают. По эскалаторам вверх-вниз как угорелые носятся. Как, понимаешь, зайцы какие-то. Нам-то, молодым, еще ладно. А ветеранам каково. Ну этих, естественно, приходилось уже жестче учить. Этикету. В основном по костылям да по ребрам. Где-нибудь в темном закуточке. Но вот самый, кого больше всех запомнил, из всех тех, что мне попадались... на крутых, извилистых тропках... как ни странно, не диссидент был, не разведчик. Обычный шофер. То есть, конечно, не совсем обычный. Мне так потом выяснить и не удалось, но, по-моему, он до этого где-то в органах работал. Или учился. Короче говоря, расшлепывал нас хлопец просто классически, хотя никаких фортелей таких особых себе не позволял.

– Расшлепывал как, в пешем режиме? – уточнил шатен в серой дубленке.

– Да нет, он из-за баранки-то практически и не вылазил. Но его, в общем-то, на то положение обязывало. Соколова личным шофером был, директора «Елисеевского». Того самого, которого с шумом замели. Как раз за три месяца до смерти Брежнева. – Невзрачный повествователь в темно-синей куртке снова мельком бросил взгляд на Иванова. – А про это дело не читал? Материалов. Тоже ведь громкое было. В самом начале Юриных[29] чисток.

– Читать не читал. Слышал, – ответил Олег. – Его же, по-моему, даже расстреляли. Директора этого.

– Да, шлепнули. Причем чуть ли не на следующий день после оглашения. Это Гришин постарался его убрать, московский партайгеноссе. С судьями, видать, грамотно поработал. У наших следаков на суде, как приговор зачитали, у самих от удивления чуть челюсть не выпала. Там ему в принципе-то червонец всего светил, от силы пятнашка.

– А за что он его убрал?

– Известное дело. За разговорчивость. За то, что сдал их всех, по списку. Они же все у него кормились. И Гришин, и Щелоков, и... всё прочее Лёнино окружение. Но он сам-то, Соколов, надо правду сказать, тоже уже обнаглел. Зарвался. Чувство меры вконец потерял. У него при аресте аж целых семь иномарок конфисковали. В управу нашу потом Московскую передали. Это и по нонешним-то временам автопарк такой... не хилый. А уж по тем-то, когда люди за колбасой соевой в очередях давились, и вообще... что-то невообразимое. Часов, опять же, швейцарских под сотню нашли. Ими потом всех, кто в этом деле задействован был, награждали. Как ценным подарком.

– Тебя-то чего ж обделили? «Командирские» все носишь, первого года выпуска, – улыбнулся шатен в серой дубленке.

– А за что нас награждать. Мы ведь массовка. Обслуживающий персонал, – повернулся к нему водитель в кепочке. – Нам с тобой, Геня, одна только награда положена. Тромбофлебит. Да белые тапочки на стертые ноги.

– А я слышал, у него всего один «Фиат» только старенький был. И ценностей тоже вроде не так уж и много нашли, – глядя в окно, как-то так немного рассеянно, не назойливо проронил Иванов.

– У кого? – нахмурившись, посмотрел в зеркало заднего вида автор предыдущего не очень радостного замечания.

– У Соколова.

– И где ж ты это слышал?

– Да тоже... от ветеранов. Движения.

– Ну... не знаю, – пожал плечами товарищ в темно-синей куртке и тут же добавил дипломатичным тоном: – За что купил, за то, как говорится, и продаю. Хотя я так думаю, наш брат – сермяга, истинной правды об этом деле никогда так и не узнает. На нем же небось и по сей день еще гриф «Сов. секретно» лежит.

– Наверно, – согласился Олег и после некоторой паузы, почувствовав, по всей видимости, некоторую ее неловкость и желая ее сгладить, снова обратился к человеку в водительском кресле: – А чего ж машины этого Соколова в московскую, а не вам отдали?