Дорога во все ненастья. Брак (сборник) - Николай Удальцов

В общем, дело было плохо.

Это знают все – интеллигенция в России бедная.

И потому, слава Богу, что ее в России нет.

А вот этого – почти никто в России не знает…

Каждый из нас не такой уж бедный человек, во всяком случае, по сравнению с врачами или учителями.

Но для борьбы со СПИДом нужны такие деньги, каких ни у кого из нас не было.

Да и быть не могло.

На «черный день» у Петра была тысяча, у Андрея – тысяча пятьсот.

– Есть еще один вариант, – сказал Петр, – Как-то у меня было одно не большое дело с неким Ионовым.

Он теперь заместитель областного министра по средствам массовой информации.

Когда-то, он говорил мне, что я могу обращаться к нему в любое время и по любому вопросу.

– Попробуй, позвони, – в словах Андрея уверенности почему-то не звучало, но у нас не было другого выхода.

Конечно, сам заместитель министра денег дать не мог, но он мог бы помочь обратиться к газетам и областному радио.

Телефон замминистра был в «Желтых страницах», – самой полезной из всех ненужных книг.

Петр набрал номер – видимо зам областного министра, человек не удосуженный секретаршей, или Петру просто повезло – на противоположенном конце провода оказался сам заместитель.

Или не повезло.

Во всяком случае, Петр успел только поздороваться и представиться. Сказать, что у одного человека возникла проблема со здоровьем.

А потом опустил голову.

– Что случилось? – спросил я.

– Он бросил трубку.

– Бросил трубку? – к хамству нам не привыкать.

Не привыкать, даже к тому, что само хамство к себе привыкло.

– Разговаривать не захотел…

Почему-то, мне стало неловко.

Не за Петра.

За замминистра.

Что грех таить – мы, россияне, всегда ненавидели тех, кому хорошо.

Зато – сострадали тем, кому плохо.

Наши чиновники не способны на сострадание даже к больным.

Может, наши чиновники просто не россияне?..

Я не сказал этого, но спросил:

– Этот Ионов, он давно заместитель министра?

– Месяца полтора.

– Ну, что же. Объективная мера прохвостничества человека – это время, за которое человек, получивший власть, становится сволочью…

…Потом, через несколько дней, я рассказал об этом, в общем-то мелком эпизоде, Ване Головатову, и Иван ответил мне так, словно вопрос был для него очевидным: – Как каждый нормальный человек, Петр сожалеет о том, что нормальный человек – не каждый…

…А тогда, когда Петр только опустил трубку телефона – я понял, что мне нужно делать.

И почему-то был уверен в то, что в последствии не пожалею о том, что сделаю.

Больше того, я не сомневался в том, что, не смотря на то, что речь шла о потере наследственной вещи, мои предки не осудили бы меня…

…Уже несколько лет, один, совсем не бедный человек – когда-то, мы с ним учились в школе, только он ходил в третий класс, когда я, уже в пятый – время от времени заводит разговор о моем «Ленд-ровере».

– …Помнишь, ты хотел купить мой «Ленд-ровер»? – телефон этого человека был в моей записной книжке.

– Помню.

– Сколько дашь?

– Двадцать.

– Когда-то ты был готов дать за него тридцать.

– Теперь, только двадцать.

– Почему?

– Потому, что я чувствую, что ты торопишься…

Я думал всего несколько секунд:

– Можешь забрать его сегодня.

Документы оформим завтра.

Завтра же мне будут нужны и деньги.

– Завтра, ты получишь только десять.

– А остальные?

– Когда я обкатаю машину, проверю и все такое.

– И сколько тебе нужно будет времени, для того, чтобы ее обкатать?

– Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы убедиться в том, что ты отдашь его за пятнадцать.

– Хорошо. Забирай его за пятнадцать завтра.

Но, знай, что ты хуже, чем я о тебе думал.

– Это ты, Гриша, знай, что ошибаешься в людях, когда думаешь, о них слишком хорошо.

– И ты знай, что ошибаешься в людях, когда судишь об их поступках по своим…

Потом я сказал Петру:

– Если бы я только знал, что он такая сволочь… – но Петр перебил меня:

– Ты знал об этом всегда…

– Жалко, – вздохнул я.

– Знаешь, о чем ты жалеешь?

– О чем?

– О том, что на хороших людях, люди не заканчиваются…

Художник Василий Никитин

Я сидел на стуле, а рядом со мной, на диване, умирала девушка.

Умирала, по моей вине.

В нашей с Олесей судьбе не нужно было выбирать виноватых.

Этот выбор сделал я. И выбор этот не подлежал пересмотру, и не подчинялся сроку давности.

И не мог быть подвергнут оправданию.

А точки, которые ставил в своей жизни я, рано или поздно должны были превратиться в крест.

Свой приговор я получил у врача районной поликлиники, того, который осматривал Олесю.

– Сколько осталось до развязки? – спросил я.

– Если не начать лечить прямо сейчас – недели две-три.

– А если начать лечить?

– Немного больше.

– На сколько – немного?

– На столько, на сколько у вас хватит денег.

– А потом, для вас, молодой человек, начнется другая жизнь, – сказал врач, прощаясь в коридоре. И я ответил, когда врач уже ушел: – Хорошо, что я заранее не знаю, какая жизнь хуже.

На тот свет, я вынужден был собираться не после смерти, а после жизни…

…Бледная, прозрачная, как свеча под горящим фитилем, с кругами под глазами, цвета кадмия, смешанного с ультрамарином в равных пропорциях, похудевшая, Олеся смотрела на меня:

– Ты будешь меня любить?

– Да.

– Долго?

– Долго.

– Сколько?

– Неделю, – едва не сказал я. Мысли путались и не отвечали за слова. Но слова нашлись:

– До конца наших дней.

– Значит, одну неделю…

…Того, что происходило в квартире Андрея Каверина, я не знал, и, потому, глядя на ворох рецептов, оставленных врачом, не видел никакого пути.

Уже потом, вспоминая этот момент, я подумал, что идеи кого-нибудь ограбить, мне в голову не пришло.

А потом позвонил Каверин:

– Деньги есть.

И еще будут.

Еду к вам на такси, так, что приеду скоро. А ты, пока, подготовь все рецепты, и снова пригласи врача…

Я выслушал Андрея молча, и как-то, не обратил внимания, что «на такси», а не на машине Гриши Керчина.

Я даже не понял, о каких деньгах говорил мне Каверин.

Жизнь для меня, не будет стоить ни рубля, если не с кем станет ее потерять…

…Уходя, доктор сделал Олесе укол снотворного.

– Это поможет? – спросил я, и доктор ответил:

– Ей – нет.

Вам – да.

Доктор думал, что мне еще что-то может помочь. Не по глупости – он просто не знал нашей истории…

…Своей смерти не боится только сумасшедший. Наверное, я постепенно теряю разум.

Привыкнуть можно только к собственной смерти.

И, хотя в одиночестве умирает каждый – мы с Олесей умирали вместе.

Не смотря на то, что я знал, что пока остаюсь в живых.

Судьба наказывала меня жизнью потому, что спасения оттого, что в ее смерти, повинна моя глупая жизнь, у меня не было.

Возмездие преследует всех виновных, но кара слишком часто достается невинным, для того чтобы считать судьбу справедливой.

Мы с Олесей разделили судьбу: я взял себе вину, а ей досталось наказание.

Я, даже, не мог об этом забыть, потому, что об этом знали все мои друзья.

Не то, чтобы мои мысли путались – я просто не мог собрать их вместе.

Наверное, к невнезапной смерти любимого человека не бывает готов никто.

Не бывает готов никто.

Люди лгут языком – я думал молча…

…Постепенно до меня дошло, что Каверин едет к нам. Мысль о том, что он везет нам с Олесей надежду, как-то не сразу сформировалась во мне – наверное, даже для надежды необходимо время для созревания.

Оставаться один на один со спящей Олесей, я не хотел, может, просто испугался, и вышел из квартиры, навстречу Андрею.

На лестничной клетке мне встретился сосед Олеси по подъезду, совершенно не знакомый мне человек.

Мы очень вежливо поздоровались и разошлись в разные стороны: он поднимался по лестнице вверх, я – опускался вниз.

Здороваясь, сосед улыбнулся мне.

Без всякого повода.

Просто так.

В кредит.

И, даже, кажется, приподнял шляпу.

Ему и в голову не пришла мысль о том, что он только что поздоровался с убийцей.

Эта мысль пришла в мою голову.

Не в первый раз, но сейчас с особенной отчетливостью.

Словно написанная черным по белому, но не моей, а чьей-то другой, не знакомой мне, рукой…

Художник Андрей Каверин

…Не задавая никаких вопросов, три тысячи долларов дал какой-то постоянный заказчик Петра.

Еще три – капитан дальнего плаванья.

И тоже – не задавая вопросов.

Звонили мы и одному живому классику.

Тому, что до сих пор таскает не себе свою полуизносившуюся известность, забывая учинить ей ремонт.

Наверное, он будет делать это до тех пор, пока не износит ее до дыр, сквозь которые станет видно его беспомощное тело.

Секретарша классика выслушала и ответила нам, что тот занят сегодня, завтра и послезавтра – на этом общение прекратилось.

В общем, всего мы собрали около двадцати пяти тысяч долларов. Этого должно было хватить, по крайней мере, на год – ерунда для вечности.

Вечность – для живущих.