Красная жара - Роберт Тайн

— Эй, Ридзи, — сказал Неллиган, откладывая журнал.

Ридзик оглядел уютное окружение:

— Господи, Неллиган, что ты здесь делаешь? А я-то думал, что после того, как ты меня сковырнул, они назначат тебя начальником отдела убийств.

Физиономия Неллигана явила образчик истинного чистосердечия:

— Я делал, как мне сказали, Ридзик. Все в соответствии с правилами. Слушай, не держи на меня зла, ладно?

Ридзик бросил на него взгляд, который однозначно переводился на любой язык словами «иди ты на…», и обратился к тому, что в форме:

— Ну и как?

— Где-то с час назад он начал приходить в себя.

— Что-нибудь сказал?

— Бормотал по-русски.

— А что он сказал по-русски? — спросил Данко.

— Русский язык не входит в мою компетенцию, сэр, — ответил тот.

«Запишем ещё очко в нашу пользу», — подумал Ридзик.

— У него там сейчас сестра. Как только она уйдёт, мы с ним малость поболтаем.

— На вашем месте я бы дождался Доннелли и Стоббза, — сказал Неллиган.

— Одна, из немногих радостей в этой жизни, Неллиган, заключается как раз в том, что я — это не ты.

— Как хотите, — ответил Неллиган. Он с усилием поднялся из удобного кресла. — Кто-нибудь хочет кофе? Я принесу.

— Очень мило с вашей стороны, детектив Неллиган. Нет.

— Арт?

— Исчезни, Неллиган.

Неллиган пожал плечами, взял кофейник и отправился в комнату к медсёстрам. А из двери, ведущей в палату, вышла та, что ухаживала за Татамовичем, толкая перед собой санитарную тележку. Оказавшийся на пути Данко с интересом рассматривал её лицо. «Хоть он и русский коммунистический мент, — подумал Ридзик, — но он русский коммунистический мент мужского пола», — и Арт не мог отказать ему в наличии вкуса относительно дамской части населения. Сестра обладала всем, чем положено обладать сестре: высокая, белокурая, с идеальными зубами и чувственными губами фотомодели. Данко отошёл в сторону, а она проследовала дальше в коридор, одарив его, Ридзика и полисмена в форме чудесным зрелищем своей оборотной стороны.

Ридзик пригладил волосы рукой.

— Издеваетесь? — он не мог оторвать глаз от удаляющейся попки. — Всегда считал, что мне нужно было пойти в доктора, — и проводив медсестру страстным взглядом, он последовал за Данко в палату.

Татамович выглядел ужасно. Губы его были болезненного сине-серого цвета, а лицо настолько красным, что казалось просто искусственным. К обеим его рукам было прикреплено по трубке, и ещё одна вилась вдоль лица к носу. Впрочем, так оно и выглядит всегда у тяжелораненого. Система поддержания жизни действовала абсолютно бесшумно — совсем не так, как это представляют в кино, где все это сопровождается какими-то свистами и писками.

Он остановился возле раненого:

— Эй, приятель, пришла пора поболтать. Глаза Татамовича были полуоткрыты, но он не подал ни малейшего знака того, что понял или хотя бы услышал слова Ридзика.

— Поговорите с ним на своём языке. Данко склонился над постелью.

— Мы хотим с вами поговорить, — медленно и отчётливо произнёс он по-русски.

Никакого ответа. Ридзик сомневался, что в том состоянии, в котором находился Татамович, человек, даже очень крепкий, сможет сдержать себя и не раскрывать рта. Наверно, он ещё не полностью пришёл в себя. Ридзик ткнул его пальцем:

— Эй, ты, дерьмо, не притворяйся трупом. Что-то заставило Ридзика наклониться поближе. Он приподнял веко лежащего:

— Да этот сукин сын помер! Данко громко выругался по-русски.

— Сестра!

А сестра следовала вдоль по коридору, не привлекая внимания никого, кроме нескольких одаривших её восторженными взглядами санитаров и докторов. Чистенькая форма, безукоризненно надетая шапочка — ничто не вызывало никаких подозрений. Но двигалась она слишком уж быстро, словно спешила. Те двое в прихожей реанимационной палаты явно были из полиции. А ей ещё требовалось по меньшей мере три минуты, чтобы выбраться на улицу к ожидающему там автомобилю. Одна минута пролетела А позади в коридоре поднималась какая-то суета, раздавались крики. Люди останавливались, оборачивались, но она продолжала спешить вперёд, словно не слыша голоса Ридзика. Свернула налево в следующий коридор. Посередине его был выход. Если она успеет добраться до него, все будет в порядке.

Но Ридзик и Данко бежали быстро.

— Остановите её! — кричал Ридзик. — Остановите её, черт побери! Полиция!

Оба они мчались по коридору.

Люди прижимались к стенам, пропуская полисменов. Но в тот момент, когда те оказались возле одного из лифтов, двери его растворились и пара санитаров выкатила оттуда носилки прямо перед носом у них. Данко налетел на носилки и упал, прокатившись по скользкому полу. Ридзик успел обежать и, не обращая внимания на своего напарника, снова устремился вслед за медсестрой.

Он свернул за угол.

— Черт возьми, мадам — стойте!

Сестра понеслась по коридору, расталкивая встречающихся на пути людей. Ридзик хотел выхватить револьвер — но слишком уж много было народу вокруг. Слишком велик риск попасть в случайного прохожего.

Сестра выскочила на эскалатор, спускавшийся к вестибюлю. Ридзик бросился за ней, стуча каблуками по металлическим ступеням. Куда подевался этот Данко? Наверно, где-нибудь позади.

Медсестра уже бежала по фойе. Людей там было немного: лишь регистраторша да двое человек, напоминавших закончивших своё дежурство санитаров.

— Стой! — закричал Ридзик, выхватывая револьвер. — Стой или буду стрелять!

Сестра не послушалась. Палец Ридзика напрягся на спусковом крючке.

И тут, откуда ни возьмись, появилась Кэт Манзетти. С размаху ударила полотняной сумкой. Револьвер выскочил из руки Ридзика, а сам он потерял равновесие и рухнул прямо на большой стеклянный кофейный столик, стоящий посреди зала. Стол разлетелся вдребезги и Ридзик свалился посреди осколков стекла. Это уже само по себе было не важно — задница болела в буквальном смысле слова, — но Кэт Манзетти прокричала фразу, по которой он понял, что может случиться кое-что и похуже.

— Нет, — кричала Кэт сестре, — не стреляй в него!

Изящно наманикюренные пальчики медсёстры сжимали Смит-энд-Вессон фунтов десяти весом. Ридзика изумило то, что сознание его, казалось, полностью отделилось от тела. Он испытывал такое ощущение, словно вот уже час смотрит на направленный в его сторону ствол, различая мельчайшие его детали. Он услышал выстрел, но ещё не почувствовал удара пули. «Прощай, Ридзик», — подумал он.

Но тут он снова вернулся к реальности. Медсестра продолжала сжимать свою пушку, но Ридзик увидел, как посреди белизны её безукоризненного халата распустился пышный кровавый бутон. Она покачнулась, но не упала. Раздался ещё один выстрел — и второй аленький цветочек вырос у сестры на груди.

Данко, расположившись в нескольких шагах позади Ридзика, метился аккуратно, стараясь не убить женщину, а лишь сбить её с ног. Но та все не падала. Собрав все свои силы, она подняла револьвер и направила его на Данко. Но прежде, чем успела выстрелить, опережая её, он выпалил снова, нанося ей теперь уже смертельную рану в сердце. Сестра отлетела назад, ударившись о шершавую оштукатуренную стену. На мгновение её тело застыло в этом положении, повиснув словно бельё на просушке. Затем колени её подогнулись, и она сползла вниз по стене.

Форменная шапочка медсёстры была приколота к её волосам булавкой. Она зацепилась за неровную поверхность стены — и по мере того, как опускалось тело, волосы, удерживаемые шапочкой и шероховатой поверхностью, все выше поднимались над головой. А в тот момент, когда сестра, наконец, оказалась на полу, они и вовсе, словно снятый скальп, отделились от головы.

Ридзик испытал весьма странные ощущения. Не обращая внимания на вопли больничного персонала, ставшего свидетелем столь кровавой сцены, он неровным шагом подошёл к безжизненному телу сестры. Потянул за её белокурые волосы.

— Во, зараза! Это же парень!

Сей факт, впрочем, казалось, вовсе не удивил Данко.

— Иосиф Барода. Дружок Виктора, — и его взгляд заскользил по вестибюлю.

Кэт не стала задерживаться, чтобы поглазеть на смерть Бароды. Она выскочила в первую же попавшуюся дверь. Там был выход на служебную лестницу. Но она и так уже была на первом этаже, так что оставалось только подниматься.

Она одолела один пролёт, когда услыхала, как хлопнула дверь позади и застучали шаги по лестнице. Ей не хотелось оглядываться. Дёрнула двери второго этажа. Заперто. Помчалась на третий. Тоже заперто. Она обернулась и увидела, как навстречу ей по лестнице шагает Данко. А в руке у него пистолет — и направлен он прямо ей в лицо.

— Давай! — закричала она. — Вперёд! Стреляй!

— Дура ты, — сказал Данко. В её ушах это прозвучало смертельным приговором.