Ускользающий луч - Дороти Уильямс

Раздосадованная до глубины души, Одри пробормотала:

— А когда вы целуете Джованну, вы тоже улыбаетесь?

— Нет, потому что Джованна никогда не злит меня.

Не веря своим ушам, Одри повторила:

— Не злит?

— Да, не злит, потому что я этого не люблю. Я терпеть не могу злиться. Поэтому я и вынужден был вас поцеловать.

— Так же, как Джованну?

— Нет, потому что у Джованны никогда не бывает такого выражения лица, словно она хочет, чтобы ее крепко поцеловали.

Значит, у нее самой было такое выражение? Она, Одри, хотела, чтобы Витторио ее поцеловал?

— А у меня? — едва выговорила она.

— Да. Пол крепко целует вас?

— Нет… Да. Не ваше дело.

Улыбка Витторио погасла. Он провел пальцем по щеке Одри и посмотрел на ее губы.

— Конечно, я не должен был целовать вас. Я знал это, но не ожидал, что поцелуй может пронять мужчину до глубины его циничной души.

— Так было?

— Да. Вы бесили меня, раздражали, злили…

— Лишала вас спокойствия?

— Я начал сомневаться, что в этом прекрасном теле есть душа… и вдруг открыл, что вы можете быть доброй и щедрой. Кроме того, я открыл, что если хорошенько покопаться, в вас можно найти даже зачатки чувства юмора.

— Тогда почему вы говорили, что я преследую вас? — спросила окончательно сбитая с толку Одри.

— Потому что… — Теперь в его улыбке читалась насмешка над самим собой. — Кажется, у вас, англичан, есть поговорка о людях, которым стоит дать палец, так они руку откусят?

— Есть… — осторожно согласилась она. — Так вы боялись, что если будете вести себя со мной слишком вежливо, я получу над вами преимущество?

— Примерно.

— Потому что так поступали другие?

— Предположим. Джованна?

— А потом я как мальчишка поцеловал вас на площадке… — продолжал Витторио.

— И снова оскорбили меня.

— Да, снова оскорбил вас. Но затем старая дама заставила меня почувствовать стыд. Утром я не мог смотреть вам в глаза и специально ушел рано… А потом обнаружил вас в катакомбах, такую растерянную, испуганную и беззащитную, какой я вас никогда не видел и не ожидал увидеть, и забыл извиниться, потому что снова захотел поцеловать вас…

— Значит, вы первым поцеловали меня?

— Да. И хочу целовать еще. И поцелую, — хрипло пробормотал он. — Снова, и снова, и снова.

Одри знала, что он шутит, дразнит ее — разве могло быть по-другому? — и все равно в животе возникло нежное, пугающее, тянущее ощущение. Молодая женщина затрепетала, продолжая смотреть на него как кролик на удава.

— А потом вы рассказали мне о ваших трудностях, о ваших животных, и я понял, что ваша агрессивность вызвана страхом и беспокойством. Только тут до меня дошло, что вы необычайно чувствительная дама… и не слишком опытная. Почему вы такая скрытная, Одри?

Правда? Да, пожалуй. Она не хотела показывать свою слабость. И это было глупо.

— Не знаю, — призналась Одри.

— Поэтому мне и захотелось выяснить, что представляет собой эта молодая леди с лицом ангела.

Витторио наклонил голову, прижался губами к ее губам и застонал; они оба стонали, слившись воедино, и все было именно так, как ей представлялось — тепло, покойно, ласково, с бессознательной страстью, с медленно, но настойчиво возрастающим желанием, которое рано или поздно должно было вырваться наружу.

Прижавшись спиной к «ситроену», Одри крепко обнимала Витторио, и прикосновение мужских губ заставляло ее испытывать нечто неслыханное. Так продолжалось, пока мимо не проехала машина. Маричелли вздрогнул и неохотно разжал объятия.

— Я дурак, — тихо сказал он. — Вы замерзли, устали, проголодались. Вас нужно поскорее отвезти домой, в тепло. Наверно, Рико и Эмили ужасно волнуются. Садитесь, поехали. Этот восхитительный эксперимент можно будет продолжить позже.

Эксперимент?

Он осторожно отстранился, открыл дверцу, помог ей забраться внутрь, наклонился и ласково промолвил:

— Рим — прекрасный город, Одри, он ни за что не похоронил бы вас заживо.

Прекраснее любой из женщин? Этого Одри не знала. Она смотрела на церковь, пока та не скрылась из виду, а потом повернулась к Маричелли. Его лицо перестало напоминать лезвие бритвы, черты приобрели прежнее выражение, и Одри снова захотелось хотя бы на мгновение прикоснуться к Витторио. Но он считал это экспериментом, а она нет. Она думала, что это любовь.

Словно подслушав ее мысли, Витторио потянулся, взял ее руку, положил на рулевое колесо, накрыл ладонью и не отпускал, пока они не остановились у его квартиры. Очутившись на стоянке, Маричелли выключил мотор, обернулся, улыбнулся Одри и сжал ее испачканное лицо в своих ладонях.

— Я очень горжусь вами, — нежно сказал он.

— Правда? — тихо отозвалась Одри. — А почему?

— Потому что я ждал истерики и обвинений, а вместо этого получил поцелуй, — непринужденно сказал он и коснулся губами губ Одри, не то отдавая должное ее смелости, не то прося у нее прощения. А затем крепко прижал женщину к себе и погрузил лицо в ее спутанные волосы. — Не пойму, в чем дело, — шутливо пробормотал он, — но в грязном и растрепанном виде вы мне ужасно нравитесь. — Витторио снова посмотрел ей в лицо и улыбнулся. — Однако прекрасная леди может стать еще прекраснее в соответствующей обстановке. Мне очень хочется сводить вас в такое место, где вами можно будет похвастаться. Может быть, к «Хасслеру». Как насчет завтра?

— Но это же… — неуверенно начала она.

— Ресторан в саду. — Он снова улыбнулся. — Что, очень дорого?

— Да.

— А вы не считаете, что заслужили награду?

Одри поглядела в серо-стальные глаза Маричелли, вспомнила, как преследовала его, и покачала головой.

— Я не понимаю вас! — выпалила она.

— Конечно. Вы ведь ничего обо мне не знаете.

— Так расскажите.

— За две минуты?

— Хоть немножко…

— Если немножко, то ладно. У нас очень большая семья.

— Серьезно? — удивленно спросила Одри. Он не производил такого впечатления. Наоборот, казался волком-одиночкой.

— Да. У меня нет ни братьев, ни сестер, но зато целая куча родственников — дядьев, теток, двоюродных братьев и сестер, которые чем только ни занимаются. Какие-то виноградники, гостиницы, оливковые деревья, торговля недвижимостью, бюро путешествий…

Одри не могла свести концы с концами. Витторио говорил о своих родных так, словно те были простыми фермерами, но она прекрасно знала, что это неправда. Рико рассказывал ей, что семья Витторио очень богата и влиятельна. У Витторио же получалось, что он неудачник, живущий на подачки щедрых родственников; конечно, это было полнейшим абсурдом.