Сашка - Андрей Готлибович Шопперт

из первых рук узнать. Рука оказалась тяжёлой. Тут Сашка решил, что раз жив, то нужно попробовать освободиться. Возможно, князь занят копанием могилы и удастся сбежать. Он поёрзал и попробовал перевернуться на живот. Глаза не открывались, на лице была тряпка зачем-то повязана. От попытки перевернуться боль опять набросился и не желая того Сашка замычал.

— Сейчас потерпи, я тебя развяжу, — раздался над ухом чуть хрипловатый женский голос.

Это что похороны откладываются?

Сквозь волны головной боли Сашка почувствовал, как что-то прикоснулось к его руке. Теплое. И верёвка, впившаяся в руки, задергалась, причиняя очередную боль, теперь в руках. Кох застонал.

— Потерпи, узел тугой. — Голос раздался откуда-то из-за спины. И опять что-то тёплое коснулось кисти. Ага, это женщина ему зубами пытается узел на верёвке развязать.

Дёргание продвигалось у освободительницы не шибко удачно, видимо, так как затянулось на целую вечность. Волна за волной боль в голове накрывала Сашку и вместе с очередной пришло беспамятство. Какое-то не полное. Он почувствовал, как освободились и загорелись болью руки, должно быть налаживался кровоток, потом его за руки тащили по сырой земле. Было холодно и больно теперь и спине. Потом его брякнули головой о деревяшку. Больнее и хуже не стало. Куда уж хуже?! Затем его приподняли под руки и по частям взгромоздили на что-то покрытое какой-то мягкой тканью шелковистой. Последнее, что запомнилось сквозь волны боли — это как ему приподняли голову и влили в рот из глиняной кружки шершавой горько-сладкую водичку.

Опять пели райские птицы. Павлинов же ими считали на Руси. А уж у павлина та ещё песня. Ворона музыкой покажется. Вот ворона и каркала. Долго и противно. Должна была эта песня шурупами в больную голову вкручиваться. Должна… а не вкручивалась, так голова и не болела. Прелести это песне не добавляло, но хоть терпеть можно было. Сашка открыл глаза. В помещении, где он находился, был полумрак. Свет шёл в небольшую круглую дыру под потолком. Ну, хотя, потолок — это такая горизонтальная поверхность над головой, здесь поверхность была наклонная. Дизайнеры начудили. Врываясь в помещение столб света был видимым. Он проходил через тысячи малюсеньких пылинок, которые чётко ограничивали его, делали видимым. Пылинки летали в разные стороны, совершая броуновское движение, и за ними, как за огнём, рекой и работой можно было, ни о чём не думая, наблюдать часами. Сашка всё же смог от их пляски оторваться и перевёл взгляд на стол, стоящий в углу. Там царил беспорядок. Лежали пучки трав, стояли кринки и стаканчики. Было небольшое корыто с сечкой внутри, такое Кох в музее видел, гид говорил, что мясо так в фарш превращали. Нужно надеяться, что попал он не к бабе Яге в дом, и фарш будут не из него делать. Над столом на верёвках тоже болтались пучки сушёных растений. Отдельно чуть сбоку была ещё одна верёвка и на ней были причудливые коренья развешены. Ну, точно к бабке Ёжке попал, решил Виктор, и попробовал руки с ногами, не связаны ли. Нет. Всё двигалось. Правда, при этом выяснилось другое. Он лежал на шкурах, так и ладно бы, почему Яге не застелить шкурами топчан этот, но дело в том, что лежал он голый совершенно. Хоть бы тряпочкой пиписку прикрыла. А с другой стороны, если на фарш пускать, то зачем заморачиваться.

Тут логика чуть прихрамывала. Если на фарш, то должна была хозяйка избушки обездвижить потенциальное мясо. А то ну как в бега будущий фарш пустится. Гоняйся потом за ним по буеракам. Кох ещё повертел головой, чуть опасливо, правда, в предчувствии, что боль вернётся. Но нет. Голова была ясной и только чуть нос саднил. Так чего бы ему не саднить, если по носопырке угодил кулак грузинского князя. Там килограмм девяносто веса и прилично силушки.

Удар такой должен был вмять в черепушку парные боковые хрящи, сломать сошник (кость) и вертикальную пластинку решётчатой кости. Виктор помнил, что в последний миг он чуть отклонился назад, и очевидно это движение позволило остаться живым, но нос хоть как сломан, потому и побаливает.

Больше угол зрения увидеть ничего не позволял и Сашка рискнул приподняться на локтях. Приподнялся и тут же выпал в осадок, так как прямо перед ним появилась хозяйка. Голова хозяйки. Бляха муха. Точно не баба Яга. Всё ещё хуже. Это нечисть была какая-то. Огромная копна зелёных волос с торчащими из них ветками и травинками. Огромные тёмно-зелёные круги под глазами и рубище на плечах, всё в лохмотьях и веточках с травинками, как маскхалат на снайпере из фильмов современных.

Событие двадцать второе

Реальность, как мне кажется, гораздо страшнее любой истории о мертвецах, призраках или инопланетянах.

Джордж А. Ромеро

Есть такое правило… Да чего там правило — целая аксиома. Если в твоей жизни началась чёрная полоса, то можешь не переживать, она рано или поздно закончится, так как ты не бессмертный.

Виктор грохнулся на шкуры и попытался завопить, но вопль застрял в горле. Перегородил его полностью, воздух не пропуская. Лежал и как рыба рот раскрывал Сашка, круглыми глазами уставившись на кикимору эту.

— Пить хочешь? — голос был чуть странный, хриплый какой-то.

Странный? А какой голос должен быть у нечисти?

— Попить дать? — кто там ещё бывает в лесу? Навка? Шишига, Карачун какой-то есть? Может и карачунья тоже обитает.

— М… — рука совершенно неверующего Коха потянулась, чтобы сделать крестное знамение, чёрт с ним, хоть слева направо, хоть задом наперёд, но сделать. И по дороге эта богохульная рука наткнулась на титьку склонившейся над ним карачуньи. Обожглась… Или обморозилась, но сама назад вдоль тела улеглась, больше попыток Иисуса на помощь позвать не выказывая.

— Сейчас, — навка исчезла, но вскоре появилась опять с пиалкой коричневой. Она подсунула руку Сашке под голову, приподняла её, а второй рукой поднесла к губам пиалку. Откормить хочет, прежде чем нашинковать сечкой. А! Отпоить?

Сашка сделал