Невеста смерти - Алексей Макеев

— Да! А у тех из беженцев, кто из бывших союзных республик приехал и теперь у Ады работал, к таким людям свои счеты были. Они у себя на родине от них досыта нахлебались! Через все круги ада прошли. И что получилось? Русские вернулись в Россию и должны уже здесь опять унижения терпеть, причем от тех же людей?

— И получили «интервенты» адекватный ответ.

— Если бы адекватный! — выразительно проговорил Сергей. — На порядок больше! Но поплатились только те, кто уже в чем-то согрешил. Причем их близких не трогали. Приезжие тоже огрызаться пытались. Беспредел был полный. Начальника горуправления, что ни день, у генерала на ковре мордовали, а он, оттуда вернувшись, уже меня имел в самой извращенной форме. Требовал, чтобы я это как-то остановил. А что я мог сделать? Поехал к Аде, сказал, чтобы она это прекращала, а то доиграется у меня. Ада мне на это: «А я здесь при чем? Я попыталась урегулировать ситуацию, но у меня не получилось. И вообще у меня легальный бизнес, и к уголовщине я никакого отношения не имею».

— И в чем же заключался ее легальный бизнес? — поинтересовался Лев.

— А во всем! У нас же здесь чего только нет! И руды, и серебро, и камни! Есть где разгуляться. Деньги лопатой гребла, причем легальные, а о «черном нале» я просто промолчу. А уж когда приватизация началась, она все под себя подмяла! Потом поняла, что такой кусок ей не прожевать, и продавать начала, но уже за совсем другие деньги. Тогда-то у нас Крайнов и все прочие и появились.

— Значит, Крайнов, можно сказать, из ее рук свои заводы получил? — уточнил Гуров.

— Да! Не удивлюсь, если окажется, что он и сейчас ей платит.

— Поня-а-атно! — протянул Лев, и личность Ильи Александровича стала перед ним вырисовываться уже в несколько ином свете. — Ладно, сейчас это неважно. Ну и чем тогда дело кончилось?

— Сказал я ей, что предупреждение мое — первое и последнее. Не послушается, пусть пеняет на себя. Ада на меня удивленно посмотрела и ответила, что ничего не понимает, но предупреждение мое к сведению примет. Мне бы, идиоту, — Левашов яростно постучал себя по лбу, — тогда на ее слова внимание обратить, а я просто ушел.

— И что она сделала?

— Понимаешь, у меня тогда дочка как раз школу оканчивала. О дискотеках, всяких встречах с подружками и одноклассниками и речь не шла — не та в городе обстановка была, чтобы я ее куда-то отпускать мог. Как бы она ни отбрыкивалась и как бы я сам ни был занят, но в школу и обратно мы ее провожали. Обычно утром я ее отвозил, а вот забирала чаще всего мать. А дочке было строго-настрого приказано, если та вдруг задержится, обязательно ее дождаться в школе или во дворе, но одной никуда не ходить. И вот в тот же день, когда я утром у Ады был, жена за дочкой пришла в школу, правда, опоздала немного, но так и раньше бывало — она участковым врачом работала, время не всегда рассчитаешь, а дочки нигде нет. Жена чуть с ума не сошла, всю школу обегала, весь двор, потом домой бросилась — нет ее! Она всех ее подружек обзвонила, но те все дома были, и никто не мог сказать, куда она делась. Тогда она позвонила мне, и я всю городскую милицию на уши поставил. Где ее только не искали, но как в воду канула. Жена в истерике билась, я сам с ума сходил. В общем, как мы ту ночь пережили, сам удивляюсь. А утром мне Ада позвонила и сказала, что дочка наша жива-здорова и эту ночь у нее в гостях провела, а сейчас она с минуты на минуту дома будет. Что я ей орал, не помню, — рассказывая об этом даже сейчас, много лет спустя, Левашов от ярости только что зубами не скрипел. — Думаю, что и грозил, и проклинал, и все в этом духе. А когда выдохся, она меня очень удивленно спросила: «Вам было страшно? Но ведь люди в городе, у которых нет возможности своих детей встречать и провожать, каждый день так живут». И трубку повесила.

— То есть дала тебе понять, что раз ты сам ничего сделать не можешь, то не мешай другим, — понял Лев.

— Ну да! Тут и дочка появилась, цела и невредима. Я на нее, конечно, всех кобелей спустил, кричал, что отец у нее милиционер, а она ко всяким преступницам в гости ходит. Мать тоже не удержалась и от себя хорошенько добавила. Дочка ревела в три ручья. Ну, постепенно мы все успокоились, тут и выяснилось, что дочка после уроков в школьном дворе гуляла, когда Аду увидела. А та была в городе человеком известным, все девчонки ею восхищались, старались быть на нее похожими, причесывались и одевались, как она. И вдруг эта Ада приглашает ее к себе в гости. Конечно, девчонка все на свете забыла — такая честь ей оказана. Ада ей и тряпки свои примерить дала, и с косметикой поиграться, и драгоценности посмотреть, и проболтали они почти до утра. В общем, вернулась дочка домой, влюбленная в Аду по уши, а тут я со своими криками. Конечно, она на меня лютым зверем смотрела!

— Да-а-а, намного это тебе любви к Аде прибавило, — покачал головой Лев.

— Да я ее готов был своими руками убить! — воскликнул Сергей. — А через несколько дней вызвал меня начальник управления и сказал, что были у него на приеме представители разных диаспор, что они такие же граждане Российской Федерации, как и остальные, что наши законы и на них распространяются… В общем, надо их защищать от произвола некоторых преступных элементов. И приказал мне Аду задержать, отправить в ИВС, а потом колоть по полной программе и так далее.

— Он идиот или ему заплатили больше, чем она? — поинтересовался Гуров.

— Второе, в чем я ни секунды не сомневаюсь, — уверенно ответил Сергей. — Только Ада никому не платила: ни нашим, ни прокурорским. Никаких дел с ними не имела. То ли не верила, что подкупленный человек может быть верным, то ли просто не любила. А вот адвокатами по самым разным вопросам была окружена со всех сторон так, что не подберешься, и денег на них не жалела.

— Ненавидела она и нас, и прокурорских! — подхватил Лев. — И основания у нее для этого были серьезные. Но это так, к слову. А тебя, значит, тогда науськали на Аду.

— А меня, как известного фокстерьера Монморанси, не надо было науськивать, — хрипло рассмеялся Левашов. — Я ее после того случая с дочкой и так всеми фибрами души ненавидел, хотя прекрасно понимал, что ничего из этого не выйдет. Чуть горло себе не сорвал, пытаясь до начальника достучаться. А он мне на все это: или рапорт на стол, или вперед — на задержание. Лучше бы я в тот день рапорт подал! — почти простонал он, а потом, тяжело вздохнув, добавил: — Все мы задним умом крепки.

— Приказ был, конечно, устный и давался один на один? — вздохнул Гуров.

— Естественно! — усмехнулся Сергей. — Так для задержания письменного и не надо. Ну, взял я омоновцев и поехал к ней в офис. Маски-шоу, все такое, а она и бровью не повела, сказала мне только: «Это хуже, чем преступление, — это ошибка». Вывел я ее в наручниках из офиса и попал аккурат под вспышки фотоаппаратов журналюг — не иначе как начальничек мой расстарался, денежки отрабатывая. Журналюги к ней кинулись, а она совершенно спокойно им заявляет, что это недоразумение. А у меня к тому времени материалов на нее скопилось — большой вагон и маленькая тележка! Но все по мелочи, а вот чего-то серьезного не было. И решил я ее «массой» задавить. Привез ее в отделение, пальчики мы ей откатали, начал допрашивать, а толку? Она мне сразу заявила, что на любые вопросы будет отвечать только в присутствии своих адвокатов, а они у нее были лучшими в городе! В общем, как я с ней ни бился, какие вопросы ни задавал, а она молчит, и все! И я понял, что ничего у меня не получится. Баба-кремень! Отправил я ее в ИВС и стал думать, что же мне дальше делать: прямых улик — ни одной, от косвенных адвокаты ее мигом отобьют, а информации своей я ходу дать не могу. Ну, продержу я ее трое суток, а потом? Отпускать придется, как ни крути.

— То есть начальник твой и взятку, с одной стороны, отработал, а с другой стороны, то, что дело ничем не закончилось, уже твоя вина, — понятливо покивал Гуров.

— Вот именно! — невесело подтвердил Сергей. — И я понял, что буду крайним.

— А как в городе на ее задержание отреагировали?

— Город замер, словно вымер. Только кавказцы гоголями по улицам ходили. Решили, что наступило их время. Я вечером домой приехал, к подъезду подхожу, а там старухи наши сидят. Вот скажи, тебе когда-нибудь в лицо плевали? — печально спросил Сергей у Льва.

— Не нашлось таких самоубийц, — жестко ответил Гуров.

— А если это соседка, которая тебя с самого детства знает? — грустно глядя на него, уточнил Сергей. — Которая с твоей матерью и бабкой дружила? Матери даже глаза закрыла, потому что ты, весь такой занятой и ответственный, в этот момент чужие проблемы решал! С преступностью, блин, боролся! Что тогда?

— Не знаю, что сделал бы, — честно признался Лев. — Со мной такого не случалось, хотя грязью в свое время поливали, как из помойного ведра.

— А вот я утерся и домой пошел, — тоскливо произнес Левашов. — Ночью же не только люди Ады, весь город поднялся! Весь! И начался русский бунт, бессмысленный и беспощадный! И люди уже не разбирались, кто из приезжих грешный, а кто святой! Они раздавали от души и направо, и налево! Меня тогда из дома выдернули, только что мы могли сделать, когда полыхало со всех сторон? Не разорваться же! Причем мне в кабинет кто-то несколько бутылок с зажигательной смесью бросил. Так сказать, «коктейлем Молотова» напоил! — нервно рассмеялся он.