Однажды придёт отец... - Таня Белозерцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покидая Литтл Уингинг, Северус заглянул к старухе Фигг и забрал с карниза окна зачарованную иглу, благодаря которой миссис Фигг в упор не видела Северуса. Ей два месяца казалось, что маленький Гарри гуляет с гувернером, по крайней мере, именно эту мысль внушала ей заговоренная иголочка. И в письме Дамблдору она описывала Северуса как полного блондина приятной наружности со странным акцентом, не то французским, не то бельгийским… а звали его месье Шпрот.
Ведь Северус знал Арабеллу Дорин Фигг, состоящую в ордене Дамблдора, в отличие от магглов, видел её книззлов именно книззлами, а не мифическими мейн-кунами. И заподозрил, что она неспроста там живет, в такие совпадения он не верил.
Дамблдор встретил его злобным молчанием — ему совсем не понравилось, что его послушный карманный Пожиратель исчез на целых два месяца и не давал о себе знать. На его подозрительный вопрос — где он был? — Северус не менее злобно ответил, что искал василисков. Дамблдор поперхнулся:
— Северус! Кхе… Зачем?!
— Как зачем? — сварливо рыкнул Северус. — Мне яд его нужен, чтобы уничтожить… сами знаете чего и чье.
— Но зачем его искать, если… — и запнулся, прикусив язык, в ужасе взирая на зельевара. Северус нехорошо прищурился. Вкрадчиво прошелестел:
— Ну-ну, договаривайте, Альбус, договаривайте. Что «если»?
И глазами в глаза вонзился, уже привычно листая воспоминания старика…
Раскуроченный туалет, из прорванных труб тугими струями хлещет вода, заливая грязный пол. Шестнадцатилетний Том Реддл замер над телом полноватой девушки, её застывшие невидящие глаза смотрят в потолок сквозь толстые линзы очков, в груди зияет выжженная дыра. Том обернулся к Дамблдору-из-памяти и отчаянно крикнул:
— Я не хотел! Вы же сказали, что он послушается, что я змееуст, что я смогу с ним договориться!..
— Где змей? — отрывисто бросил Дамблдор.
— Не знаю. Наверное, в логово вернулся… — и Том равнодушно махнул в сторону центральной раковины.
— Что здесь произошло? — наконец-то догадался спросить Дамблдор.
— Он напал на меня… — тяжело дыша, ответил Том. И кивнул на тело: — Но она прикрыла меня собой! — помедлив, Том вдруг сорвался в крик: — Эта змея не понимает змеиный язык!!!
Вырвавшись из памяти, Северус мрачно спросил:
— Что вы хотели с ним сделать? Зачем вы попросили Тома вызвать василиска?
— Я хотел убить его, хотел избавить школу от древнего чудовища. Я подумал, что раз Том змееуст, то он должен… сможет с ним договориться. Я же не знал, что змея нападет на змееуста! — прочастил Дамблдор.
— Ясно… — отстранился Северус. — Благими намерениями… как и всегда, впрочем.
Как открыть дверь в Тайную комнату, слизеринский декан и профессор зельеварения обдумывал долго и очень обстоятельно. А пока он думает, мы с вами спустимся к василиску и постараемся разобраться в том, что это за змей такой, не понимающий змеиного языка…
Сначала мы его рассмотрим. Со всех сторон. Длина его примерно двадцать метров, толщина — с греческую колонну. В кольца его тело не скручивается, разве что хвостовая часть полукругом ляжет на полу. Верхнюю часть туловища он держит вертикально. Цвет шкуры неравномерно окрашен в зеленый и голубой, голову его сзади украшает костяная корона, вернее, гребень, из-за чего создается отдаленное сходство с петухом. Теперь всмотримся в его желтые глаза… Не бойтесь, сейчас они на предохранителе. Видите зрачки? Они черные и круглые. А теперь вспомним немигающее око змеи: взгляд холодный и зрачок — вертикальная щель…
И ещё, какой бы самой большой ни была змея во всем мире, её длина едва ли достигнет десяти метров. Ну, разве что азиатский сетчатый питон, который якобы дорастает до двенадцати метров, не более. Но даже если людям и доведется поймать такую змейку, её вес всё равно никогда не превысит ста пятидесяти-двухсот килограмм, а толщина её тела всегда будет чуть потолще мужского бедра. Но никак не с колонну в два обхвата.
Надо сказать, что измерить змею не так-то просто. Удобнее всего это делать, разумеется, когда она вытянется во всю длину. Но для большой змеи такая поза совершенно противоестественна; некоторые из них просто не в состоянии её принять — им нужно загнуть в сторону хотя бы самый конец хвоста, чтобы иметь опору. Добровольно такое сильное животное не даст разогнуть себя для измерения. У мертвой же змеи тело обычно костенеет настолько, что произвести измерение еще труднее. Если же судить о длине змей по их поступающим в продажу кожам, то очень легко впасть в ошибку: ведь эта кожа продается на метры, и поэтому, пока она свежая, ее можно растянуть в длину на двадцать процентов, а то и больше. Змееловы частенько пользуются таким обманом, чтобы подороже сбыть товар.
С размерами мы разобрались. Перейдем к шкуре. Она, как и у всех рептилий, чешуйчатая, но не по-змеиному, а, скажем, по-драконьи. Чешуйки круглые и слегка заостренные и накладываются друг на друга внахлест, как у рыбы или у того же дракона. И они очень красивые: нежно-голубые и малахитово-зеленые. При движении гибкого длинного тела они переливаются и мягко отсвечивают перламутром.
Гиганты змеиного царства — единственные крупные животные на Земле, не обладающие голосом, как, собственно, и все остальные змеи. В лучшем случае они могут шипеть. Змеи не только немы, но и глухи. Звуковых колебаний воздуха они не воспринимают — у них нет для этого ушей, как у других животных. Зато они прекрасно воспринимают любое, даже самое незначительное сотрясение почвы или подстилки, на которой они отдыхают.
К тому же эти глухонемые гиганты еще и плохо видят. Глаза их лишены подвижных век, а защищающая глаз прозрачная кожистая пленка во время каждой линьки отделяется вместе со всей кожей и снимается, словно стекло с часов. У змеиного глаза отсутствуют мышцы радужной оболочки, следовательно, зрачок не может сужаться при ярком освещении и расширяться при тусклом. На изменение освещения глаз змея едва реагирует: хрусталик в нем не может выгибаться, как у нас, что лишает змей возможности по желанию тщательно разглядывать предметы, расположенные на близком или далеком расстоянии. Чтобы рассмотреть что-либо, змее приходится двигать всей головой то вперед, то назад. К чему вся эта лирика?
А к тому, что наш
