Лес на той стороне. Книга 2: Зеркало и чаша - Елизавета Дворецкая

– Кому приготовили? – спрашивал Зимобор. – Неужто правда хазарам платите?

Эти товары, явно приготовленные на вывоз, его сразу насторожили. Если у смоленского князя есть соперник в этих местах, это осложняет дело.

– Платить не платим, – отвечали хозяева, – а хазарские гости да булгарские, бывает, торгуют.

Это походило на правду: у некоторых женщин и девиц в ожерельях висели арабские дирхемы с приклепанными ушками – новые, полученные, как видно, в обмен на товары совсем недавно. Рассудив, что для продажи касняне приготовили излишки, Зимобор забрал из них половину и под угрюмыми взглядами приказал грузить на сани. Касняне ворчали, что, пока у него не заключен ряд с каснянскими родами, на поборы он не имеет права, и Зимобор в душе признавал их правоту, но не имел времени на долгие переговоры. Так всегда и делается: тот, кто в силе, забирает то, что ему нужно, а все уговоры только закрепляют существующий порядок. Если бы он не имел сил забрать их меха, касняне ни на каком вече не согласились бы их дать, а раз он в силе, вече не в силах ему помешать.

Два села, где правили Росляк и Черняк, стояли совсем близко одно от другого, и смоленская дружина обошла их в один день. У Черняка заночевали. Ночь прошла почти спокойно. Одно не давало спать – всю ночь под окошками мяукала кошка, да так пронзительно и противно, что из каждой избы по два-три раза кто-то выходил, пытаясь ее прогнать. Однако никакой кошки не было, и никто из дозорных, остававшихся у костров снаружи, ее не видел.

– Домовой балует, нам спать не дает! – ворчали смоляне.

– И то ясно! Мы-то ему чужие, за своих ему обидно.

– Да пусть мяучит, не начал бы душить!

– Молчи, Братила, а то надоумишь! Пусть тебя первого тогда душит!

– От слова не сделается! Защити, Перун-батюшка, от нечисти домовой, от мары полуночной!

От кошачьего мяуканья у всех наутро болела голова, люди не выспались. Но этого было мало. Мешки с зерном, вчера отмеренным и приготовленным к вывозу, оказались разорваны в клочья, овес и рожь были рассыпаны по амбару. Все это безобразие густым слоем покрывал мышиный помет.

– Вот дела! – Десятник Судимир, увидев это, в изумлении хлопнул себя по бедрам. – Теребеня! Кудряшка! Людина! Что же это делается! Да как же вы сторожили, кикиморы чудовы!

– Сам ты кикимора! – обиделся Людина. – А мы как надо сторожили!

– Где же как надо, когда мыши все зерно сожрали! Одно дерьмо оставили! Как я дерьмо князю покажу!

– Да где… – начал Кудряш, но увидел изгаженные тряпки, в которые превратился вчерашний мешок, и оторопел. – Да не может такого быть! Что же я… Да не, быть не может!

– Это колдовство, конунг! – услышав о печальной судьбе зерна, уверенно заявил Хродлейв. Он уже научился довольно бойко говорить по-славянски, но слово «князь» ему еще не давалось, и он называл Зимобора так, как привык у себя дома. – Этих мышей наслал колдун, вот попомни мое слово!

– Тебе руны подсказали, да? – спросил Радоня.

– Я сам умный!

– Тебе шлем не жмет?

Зерна было жалко, но делать нечего. Как рассвело, поехали дальше. В третьем селе, где старостой был родич Росляка, Немил, никаких мехов и меда, приготовленных для продажи, уже не оказалось.

– Чего ищешь-то, княже, нету у нас ничего, с корья на лебеду перебиваемся. – Немил прямо-таки стучал себя в грудь, но Зимобор ему не верил. Старосту предупредили о напасти, и все лишнее было надежно спрятано.

Поиски в селе почти ничего не дали. Зато несколько следов от санных полозьев уводили в лес. Селяне уверяли, что-де Бровка да Миляй с сыновьями за дровами поехали, но Зимобор опять не поверил. Отправив по два десятка по каждому следу, он вскоре увидел эти «дрова» – те же связки мехов по сорок соболей, нанизанных на кольца из ивовых прутьев, заботливо и умело приготовленные для выставления на торг.

– Чтоб вам провалиться, проклятым! – Увидев свои сокровища, Немил перестал стучать себя в грудь и плюнул.

Пока ездили, наступил вечер. По возможности разместив людей на отдых – кого в избах и хлевах, кого в шалашах у костров, – Зимобор собрал в местной беседе своих бояр и десятников. Полночи спорили, что делать дальше. По опыту прежних походов, частично по рассказам купцов и местных, смоляне знали, что у них отсюда два пути. Можно было идти дальше по Касне до самых истоков, а там перебраться на знакомую Осьму и относительно скоро вернуться домой. А можно было перейти с Касни на ее приток Сежу, а с нее перебраться на Жижалу и Угру. Путь удлинится вдвое, зато собрать можно будет гораздо больше.

– Нету тут ничего, княже, и не возьмем тут большого богатства, только зря коней погубим и людей поморозим! – убеждал боярин Корочун, пожилой, опытный и осторожный человек. – Было бы за что мучиться, а то сам видишь – хлеба смердам самим не хватает, чего брать-то?

– Чего взять, всегда найдется, а ты, дядя, если подслеповат, то пустите меня. Я найду! – отвечал Красовит.

– Да как это – ничего нет! – изумился Предвар. – Ты и правда, Корочун, слаб глазами стал, к старости, что ли? А меха? А соболя, куницы, лисы? Это ли тебе не богатство! Ты, видать, богаче цесаря греческого, если за такое богатство пройти лишних пару верст не хочешь!

– Если бы пару! Ведь тут лишние сотни верст! А дорогу ты знаешь? Как хоть до Жижалы попасть?

– Я знаю! – кричал Ранослав, когда-то еще в отрочестве ездивший с отцом-воеводой по этим местам. – На Сежу надо идти, а от ее истоков на Жижалу!

– До Сежи-то дойдем, она прямо в Касню впадает, а дальше-то как? Ведь лесами! Ты, удалой, хоть знаешь, сколько там идти лесами? И дорогу через тот лес знаешь?

– Ну… Велес поможет…

– Мы проводников из местных возьмем! – предложил боярин Любиша.

– И куда тебя заведут те проводники? В такую чащобу, что потом и костей не найдут!

– Да что мы, дети, что ли, малые? – горячился Предвар. – Найдем дорогу, не заблудимся!

– А вятичи? – напомнил десятник Достоян. Никто не заподозрил бы, что он чего-то боится, и именно потому любое его возражение звучало весомо и разумно. – Ведь если на Жижалу идти, потом на Угру придется. А там Вяткин[3] род близко. Готовы?

– Да вятичи не на Угре! – Судимир покачал головой. – Вятичи на Оке больше. На Угре вообще никого нет.

– Не может такого быть, чтобы совсем никого! – хмыкнул Красовит. – Люди везде живут, куда вода течет.

– Не скажи! Видал я такие глухомани, истинно пустыня![4]

– Зато в пустыне спорить с нами никто не будет! Если там в родовых гнездах мужиков по десятку, заплатят нашу дань и не пикнут!

– Ох, ребята, как бы нам голову не потерять! Пошел медведь по мед, да без шкуры остался!