Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А». - Ирина Пивоварова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты знаешь, мне даже легче стало, — сказала Аня. — Я даже не понимаю почему. Ты не представляешь, как мне тяжело было!
— Ещё как представляю! — горячим шёпотом откликнулась Тося. — Я тоже один раз во втором классе у одной девочки плюшевого медвежонка стащила. Так мне тоже так тяжело было! Я прямо видеть его не могла, этого медвежонка! Я его теперь всю жизнь вспоминаю!.. А тут — классный журнал. Ещё бы не тяжело!
— Вот видишь, какая я, — сказала Аня. — Ты, наверно, от меня такого не ожидала.
— Вообще-то да, — честно призналась Тося. — Но только ты не плачь! — испугалась она, видя, что Анины глаза снова наливаются слезами. — Подумаешь, классный журнал! Чепуха на постном масле!.. Нашла из-за чего плакать! Ты мне лучше расскажи всё по порядку. Ладно? Я всё пойму. Ты не бойся.
И, сидя на полу в тёмной прихожей и чувствуя рядом тёплый Тосин бок, Аня всё ей рассказала. Да, всё она рассказала Тосе — и про Борино письмо, и про тройку с минусом, и про журнал, — и отзывчивая, полная жалости и сострадания Тося только охала, слушая этот потрясающий рассказ.
«Господи, ну и дура же я! — проносилось в голове у Тоси. — И чего я думала, будто она вредная? Да она такая хорошая, прямо ужас! И ничего удивительного, что Боря Дубов в неё влюбился. Она же просто замечательная! А журнал, ну, журнал — это пустяки!»
И Тося с преданной любовью смотрела на распухший и красный, как помидор, Анин нос и на её глаза, которые от слёз стали совсем как щёлочки, и на всё её такое жалкое и такое беспомощное сейчас лицо.
— Ерунда! — говорила Тося. — Ерунда! И чего ты так плакала? Да подумаешь, журнал, дело какое! Что его, обратно, что ли, нельзя положить? Вот уж чепуха на постном масле!
— Понимаешь, я не могу, — говорила ей Аня. — Я боюсь. Я теперь даже к школе близко подойти боюсь. Я даже из дома выйти боюсь. Мне кажется, все на меня смотрят. И потом, мне стыдно. Мне так стыдно, я даже тебе сказать не могу, как!
— Знаешь что, — говорила Тося в великодушном порыве, — если ты боишься, я сама это сделаю, вот что! Да, да, я сама его обратно положу!
И Аня смотрела на Тосю, как смотрела бы, наверное, на ангела, если бы ангел вдруг, откуда ни возьмись, появился бы на свете и влетел бы, похлопывая белыми крылышками, в квартиру номер тридцать восемь и уселся бы рядом с Аней на полу в прихожей.
— Неужели ты это сделаешь? — говорила Аня, и глаза её снова начинали блестеть от слёз.
— Сделаю, — говорила Тося. — Ты не беспокойся. Да это мне ничего не стоит. Вот пустяки-то — журнал на стол положить!
— А если кто-нибудь увидит?! — волновалась Аня.
— Да я так сделаю, что ни одна живая душа не увидит. Ты только не волнуйся!
— Тося, — говорила Аня, — Тося… — и бросалась обнимать и целовать Тосю, и той даже приходила в голову мысль: а не сошла ли Аня с ума от горя и переживаний? Так это было непохоже на Аню, что она вдруг лезла целоваться…
— Тося, прости меня, — говорила Аня, — я была такая вредная!
— Да что ты! — с жаром защищалась Тося. — Это ты меня прости! Это я вредная была! Прямо ужас, а не человек!
А потом вдвоём они вытаскивали из-под ванны классный журнал и всовывали его в Тосин портфель.
А потом они прощались, и напоследок Тося Одуванчикова мерила в кухне китайский малиновый халат, так поразивший её воображение.
СЦЕНА С ПОРТФЕЛЕМ
Когда Тося Одуванчикова спускалась по лестнице на улицу, на сердце у неё было и весело и тревожно.
Посреди двора стоял Алик. Вид у него был совсем замёрзший.
— Ну ты даёшь! — услышала она. — Я тебя целых два часа жду! Я весь окоченел, пока ты там с «классной доской» рассиживала. Ты что, с ума, что ли, сошла? О чём это вы там могли беседовать?
«Так я тебе и сказала!» — подумала Тося. Но вслух произнесла:
— Не сердись, Алик. Я уроки Ане объясняла. А потом мы с ней пили чай. И вовсе она не «классная доска»! Зря ты её так называешь.
— Что? — удивился Алик. — А ты сама-то как её называла?
— Мало ли что, — сказала Тося. — Может, я дура была. И вообще она очень даже хорошая!
Эта незначительная фраза заставила Алика насторожиться. И ему даже захотелось обидеться, что он моментально и сделал.
— Очень интересно, — сказал Алик, надувшись как индюк. — Я тут стою на морозе, а они чай распивают за моей спиной.
— Алик, ну прости, — примирительно сказала Тося. — Пойдём, а?
— Может, теперь ты и дружить с ней начнёшь?.. Давай-давай, дружи…
Похоже было, что он разозлился.
— И начну, — сказала вдруг Тося. — И тебя не спрошусь. Подумаешь, какой начальник нашёлся!
Это решительное заявление несколько охладило пыл Алика Спичкина.
— Ладно, давай портфель, — сказал он. — Думаешь, легко на морозе два часа ждать?
И он протянул руку к Тосиному портфелю.
Алик теперь носил Тосин портфель, но только когда знал, что никто из одноклассников этого не видит. Если ему казалось, что кто-нибудь видит, он сразу совал портфель обратно в Тосины руки. Да, такая странная особенность была у Алика Спичкина. И Тося охотно прощала ему эту странность. И она охотно разрешала ему носить свой портфель. И сейчас она хотела отдать его Алику, но спохватилась…
— Спасибо, Алик, — сказала Тося. — Не беспокойся. Лучше я его сама понесу.
Белые брови Алика Спичкина сошлись у переносицы.
— Как так «сама»? Почему это «сама»? Всегда не «сама», а сейчас вдруг «сама»?
Может, эта Залетаева подговаривала Тоську против него, Алика Спичкина, чтобы она с ним не дружила? Всё ясно. Так и было.
— А ну давай сюда портфель! — рассердился Алик.
И он схватил Тосин портфель и изо всех сил потащил его к себе.
— Отдай! — закричала Тося. — Не твой и не бери!
Но Алик вцепился в портфель мёртвой хваткой, как будто вместе с Тосиным портфелем он хотел вернуть себе Тосину дружбу.
Но Тося ни за что на свете, хоть режьте её на кусочки, не отдала бы сейчас портфель. Шутка ли, в портфеле лежал классный журнал! С покрасневшим лицом изо всех сил тянула она к себе свой портфель… Но Алик не отпускал.
Кажется, пришла пора вмешаться третьему действующему лицу.
И третье действующее лицо не замедлило вмешаться.
С громким криком «И-эх!» оно соскочило с двухметровой высоты и кинулось в атаку. Оно подскочило к обидчику и занесло над ним увесистый кулак.
— Отдай портфель! — угрожающе прорычало третье действующее лицо. — Ах ты моль бесхвостая!
И третье действующее лицо со страшной силой дёрнуло портфель в третью сторону.
И тогда бедный Тосин портфель, не выдержавший такого бурного натиска, раскрылся, и всё, что там было, и тетрадки, и учебники, и пенал, и… (ой, Тося даже глаза закрыла!) классный журнал — всё, всё вывалилось прямо в снег.
Ах!
Тося, как пантера, метнулась к журналу, укрывая его своей грудью от посторонних взоров, а третье действующее лицо недолго думая стало дубасить Алика Спичкина своими кулачищами.
— Я тебе покажу, как чужие портфели хватать! — приговаривало оно.
Бедный Спичкин совсем растерялся. Он часто заморгал белыми ресницами и даже закричал тоненько:
— Мама!
А Тося не могла прийти к нему на помощь, потому что вынимала из снега журнал и прятала его между учебниками и тетрадками и засовывала обратно в портфель.
Но зато уж потом…
— Алик, держись! — закричала она. И разбежалась и так наподдала Агафонову головой в живот, что тот даже отлетел.
— Вот тебе! — сказала Тося. — Дурак, хулиган!.. Пойдём, Алик.
И она схватила бедного Алика за руку и потащила его скорее подальше.
«Так я же…» — хотел ей вдогонку сказать Агафонов, но только почесал ушибленный живот и так ничего и не сказал.
Не умел говорить Сергей Агафонов. Плохо он умел выражать свои мысли. А если бы умел он их выражать хорошо, то вот что он сказал бы вдогонку Тосе Одуванчиковой:
«Так я же хотел как лучше! Эх ты, дура ты, дура! Ничего-то ты не поняла!»
А Одуванчикова и Спичкин быстро удалялись. И эта моль бесхвостая, этот портфеленосец, этот рвотный порошок время от времени поворачивался и грозил издали кулаком ему, лучшему драчуну класса Сергею Агафонову.
— Дела-а! — произнёс удивлённо и задумчиво Сергей Агафонов.
Никогда в жизни не был так удивлён и озадачен самый отчаянный и самый отстающий ученик пятого класса «А».
Никак он не ожидал, что эта Одуванчикова, эта тихоня, умеет так драться!
«Дела-а! — подумал ещё раз Агафонов. — Такая девчонка… Отличная девчонка!.. И на что он ей сдался, этот трус?!»
Вон они идут, голубчики, вдвоём, чуть ли не за руки держатся, а он тут стоит один, дурак дураком…
И, подумав об этом, Агафонов в сердцах сплюнул на снег, сунул в рот два пальца и так оглушительно свистнул, что стая ворон с шумом поднялась с соседнего дерева и полетела догонять Одуванчикову и Спичкина.
