Лейла. По ту сторону Босфора - Тереза Ревэй

Лейла сжимала рану, наклонившись над ней. Под распахнутым халатом была видна ее ночная сорочка с глубоким вырезом. Выбившиеся из косы пряди обрамляли ее лицо и слегка касались щек раненого. Она не шевелилась, опасаясь, что кровотечение усилится. Она ощущала особую близость, словно держала в своих руках жизнь этого мужчины. С непокрытой головой, полураздетая, она следовала инстинкту, отказываясь бросить незнакомца на произвол судьбы. Она улыбнулась ему, чтобы поддержать, понимая, как ему должно быть больно. Он смотрел на нее с отчаянием, а затем потерял сознание.

— Что с ним? — запаниковал Орхан.

— Так даже лучше, — ответила Лейла сквозь сцепленные зубы. — По крайней мере, он больше не шевелится.

Она так и не вспомнила потом, сколько времени просидела на коленях, прикованная к раненому, чувствуя, как судорога сводит плечи. Но она не решалась сменить положение. Она ничего не слышала и не видела, ощущала лишь, что Орхан и Фериде ходят вокруг нее. Она переживала за брата, который, по всей видимости, ввязался во что-то опасное, но этим она займется позже. В данный момент этот мужчина и она переживали каждую секунду с болью, боролись за каждую минуту. Она не сводила с немца глаз. Тот неровно дышал, его тело пылало. Нужно было любой ценой его держать.

Необычная тишина обволокла Лейлу, бесцветное пространство с приглушенными звуками, с размытыми контурами, где метрономом и единственной спасительной нитью был пульс. Она тихо разговаривала с раненым, словно сама с собой, передавая ему свою решительность. Они вдвоем вели борьбу, он большую часть времени без сознания, но с редкими прояснениями, а она чрезвычайно сосредоточенно.

Спустя вечность она услышала позади себя голос доктора Кампьона. Фериде пришлось помочь Лейле отодвинуться от пациента, так как у той все онемело. Но когда врач сообщил, что нужно извлечь пулю как можно скорее, она была единственной, кто смог ему ассистировать. Орхан отошел, он боялся смотреть на операцию, Гюркан тоже был не в лучшем состоянии.

Металлический запах крови, вид исковерканной плоти, в которой копался врач, стремясь вытащить все осколки, — Лейла почувствовала приступ тошноты. Ее разбудили и сунули в какой-то кошмар. У нее кружилась голова, и она старалась не упасть в обморок. Она с трудом переносила вид крови. Будучи маленькой девочкой, она боялась любой царапины. А теперь кровь была везде, на ее руках, одежде… «Только не думай об этом!» — внушала себе Лейла. Доктор Кампьон вытащил пинцетом пулю, положил ее в серебряный подстаканник, который держала Фериде.

— Сейчас все закончится, Ханым Эфенди, — прошептал он. — Я уже шью рану.

Рассвет приближался как обещание чудесного дня. Это было то глухое время, когда ангел смерти Азраил приходит за душами умирающих, время, когда разумные люди крепко спят.

Лейла отправилась переодеться. Она спрятала волосы под темно-синим платком, надела платье в тон, но лицо оставила открытым. Она чувствовала такую слабость, что не способна была довести мысль до конца. Ей одновременно хотелось поколотить брата за то, что заставил ее так переживать, и сжать в объятиях, потому что не он находился сейчас между жизнью и смертью.

Юноши переступили порог гостиной и замерли.

— Орхан, ты сошел с ума? — яростно вскричала она, вскакивая.

— Не кричи так громко!

— Почему же? Может, потому что никто не слышал всю эту суету? Просто чудо, что свекровь еще ничего не заметила и не потребовала объяснений.

Старушка Фериде принесла поднос с чаем, и Лейла приказала ей отдыхать. Доктор Камьон уже ушел. Он сделал для пациента все, что мог. Оставалось только ждать. Ближайшие дни будут решающими. Отныне все зависело от возможного заражения.

— Во что вы играете?

— Лейла, это не игра. Речь идет о будущем нашей страны.

Орхан подождал, пока сестра усядется, чтобы поведать ей о происшедшем ночью несчастье. Гюркан, оглушенный событиями, сидел молча, пока его товарищ рассказывал сестре, насколько плохо закончилось нападение на английского шпиона.

— Мы с Гюрканом потерпели неудачу. Мы возвращались целые и невредимые в точку сбора, но позже узнали, что второй план тоже провалился.

— Именно тогда и вмешался Ханс, — уточнил Орхан. — Ему удалось украсть письмо, но его ранили, когда он пытался бежать…

Она слушала и переводила взгляд с одного на другого, ошеломленная новостью, что ее брат принадлежит к повстанческому движению. Она с трудом понимала, в какой ужасной ситуации оказалась, приютив у себя беглеца, разыскиваемого помощниками султана и оккупационными войсками, к тому же умирающего.

— Но почему ты привел его именно сюда? — возмутилась она. — У вас наверняка есть убежища и врачи-сообщники.

— У нас не было времени, — признался Орхан. — Мы видели, что Ханс серьезно ранен. А это место было самым близким и надежным. Никто не посмеет обыскивать дом секретаря падишаха.

Лейла побледнела от злости.

— Что ты в этом понимаешь? По какому праву ты так необдуманно рисковал? — выпалила она. — Этот дом — убежище женщин и детей, да, но и французского капитана с семьей! Ты что, забыл об этом?

Не в силах усидеть, она подскочила и принялась шагать по комнате.

— Орхан, неужели ты настолько безответственен? Кто угодно мог увидеть, как вы заходите в сад.

— Мне очень жаль, Лейла… Я мог обратиться только к тебе. Не сердись на меня, умоляю.

При виде его удрученного лица она почувствовала жалость. Всегда одно и то же! Еще до гибели родителей она испытывала особую нежность к младшему брату. С той жуткой ночи, когда пожар заставил их покинуть родной дом. Они тогда все потеряли, но Лейла впервые держала на руках грудного брата. Взяла его, чтобы помочь изнуренной матери. С тех пор она прощала Орхану все детские шалости, а затем и внезапные вспышки переходного возраста. Она писала ему письма в колледж и, защищая перед мужем, переходила на крик.

Она тяжело вздохнула и снова села. Орхан взял руку сестры в свою и поднес к губам. Юноши смотрели на Лейлу горящими взглядами, полными надежды. Могла ли она сердиться? Как в девятнадцать лет не принимать участие в спасении своей страны? Как сопротивляться внутреннему порыву турок, отказывающихся умирать?

Вдруг Лейла поняла, что где-то в глубине души она давно сделала для себя выбор. Раздражение и горечь, которые она испытывала последнее время, были следствием той самой боли, которая читалась на лицах этих молодых людей. Возможно, ей нужно было столкнуться с тем ночным испытанием, чтобы осознать это. Она огляделась, и ей показалось, что она впервые видит эту комнату. Тусклый свет свечей, закрытое пространство, изысканные ткани, мерцание канделябров, потухшие люстры — потускневшая роскошь, побитая, как молью, войной, казалось, окончательно испарилась. Чтение книг и газет, собрания женской организации, благотворительные мероприятия, в которых она принимала участие, больше не могли утолить жажду деятельности, которая росла в ней с того дня, когда Лейла искала потерявшегося сына в оккупированном Стамбуле.

Она посмотрела на Гюркана, сжимавшего в руке стакан чая. Орхан, как маленький, грыз ноготь большого пальца. Они были такими юными… Лейла была старше на несколько лет, но она была матерью, и они, по всей видимости, полагались на нее. Она их не разочарует. Таковы все турки — терпеливые и фаталисты. Их душу ранили, глубоко, задели святая святых, пробуждая внутреннюю силу, корни которой уходят в давние времена.

— Я понимаю вас, — наконец нежно произнесла она. — Но он?

Изможденное лицо Орхана озарила улыбка. Значит, сестра его не отвергает. Время лжи и скрытности миновало. Появилась надежда, что все наладится.

— Ханс Кестнер — немец по паспорту, но сердцем — турок. Тебе ничего не говорит его имя?

Лейла задумалась. За последние тридцать лет столько немцев участвовало в жизни империи. Инженеры, строители железной дороги, офицеры, отвечавшие за военные реформы, предприниматели… В прошлом веке кайзер и самые высокие чиновники Османской империи желали объединения двух стран. Этот союз привел Турцию к войне и оставил на краю бездны.

Она потрясла головой.

— Хаттуса[39], — пробормотал Орхан, и в его взгляде появился странный огонек. — Он один из археологов, который открыл хеттскую столицу. Помнишь, я тебе об этом рассказывал?

Как она могла забыть? Это было в 1906 году. Орхану было семь лет, столько же, сколько сейчас ее сыну. Тот возраст, когда мальчишки страстно увлекаются какой-то темой вплоть до полного абсурда, доводя близких до отчаяния. Они становятся просто одержимыми. Для Орхана навязчивой идеей были раскопки в Анатолии, при которых были обнаружены руины забытой империи, а также десятки тысяч глиняных клинописных табличек[40]. Письмена никто не мог расшифровать. Тайна и приключение. Древний, совершенно неизведанный мир, неодолимый для маленького мальчика с безудержной фантазией. Именно из-за этих немцев Орхан решил стать археологом.