Частица твоего сердца - Эмма Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – тихо произнес он. – Холден отвлек его внимание.
– Миллиардер Холден?
– Холден – чокнутый засранец, – проговорил он, но в его голосе явственно прозвучала привязанность.
– Пропащие ребята, – произнесла я, вытирая засохшую кровь. – Так Эвелин Гонсалес называет вас троих.
Ронан ничего не сказал, но мне подумалось, что он не так уж и сильно возражал против этого прозвища. Какое-то время парень сидел молча, а потом признался:
– Я искал тебя.
Я ощутила, как дрогнули касавшиеся его кожи руки, а щеки вспыхнули жарким румянцем.
«Он искал меня?»
– Я… не пошла. Не могу пить, а для этого в основном и устраивают вечеринки.
– Почему ты не можешь пить?
– У меня какая-то странная аллергия на алкоголь, – пояснила я. – Даже после глотка пива я могу полностью опьянеть, а потом очень быстро наступает похмелье.
– Это хреново.
– В любом случае, такие вечеринки не для меня.
«Но он меня искал…»
Я покачала головой и сосредоточилась на деле, стараясь не думать о словах Ронана и о его низком голосе.
– Аналогично. Я пошел туда ради Миллера.
Я закончила промывать порез и взяла мазь с антибиотиком. Ронан наблюдал, как я намазала на рану жирную субстанцию, хотя он вполне мог справиться и сам. И мы оба это знали.
– Я начинаю думать, что следовало пойти туда ради Вайолет.
– Да?
– С детских лет мы были лучшими подругами. Но… не знаю. Кажется, ей неплохо с Эвелин.
– Она и Миллер…
– Тут все сложно. – Я открыла упаковку марлевых салфеток и подвинула ближе к себе опиравшуюся на стол руку Ронана. – Но не стоит обсуждать это у них за спиной. Им нужно самим во всем разобраться.
– Он в нее влюблен, – проговорил Ронан.
Я резко подняла голову, услышав в грубом голосе мягкость. Я поймала взгляд его серых глаз, и парень пожал плечами:
– Но так и есть.
Я быстро отвернулась и продолжила свое занятие.
– Я знаю. И она тоже его любит. Но по определенным причинам не хочет ничего менять. Чтобы обезопасить себя. И я могу это понять.
– Почему?
Я вздернула бровь.
– Ты всегда настолько прямолинеен?
Он пожал плечами.
– Я не фанат вранья.
– Вообще-то я тоже.
– И?
– Я могу понять осторожность Вайолет, потому что и сама не хочу связываться ни с кем и ни с чем, способным отвлечь меня от достижения целей, – пояснила я. В присутствии Ронана следовало заявить о своей независимости.
– Твоя цель – драгоценности, – произнес он.
Я кивнула.
– Хочу открыть свое дело. Но женщине с этим непросто, а тем более цветной. Поэтому я много работаю. Не только чтобы сделать мечту явью, но и доказать всем, что я на это способна.
В дымке передо мной возникло лицо мамы, но я от него отмахнулась.
– Как бы то ни было, – продолжила я, накладывая на марлю полоски бинта, чтобы удержать ее на месте, – я сочувствую Миллеру, но понимаю мотивы Вайолет. – Подняв глаза, я заметила, что Ронан разглядывал меня, лицо его было непроницаемым. – Ты не согласен? – Он пожал плечами. – Так ты романтик?
– Нет, – решительно проговорил он. – Но мне не нравится видеть, как он страдает.
– А-а, значит, просто добряк.
– Тоже нет.
Я отложила бинт и посмотрела ему в глаза.
– А какой ты?
Мне хотелось это знать. Моя прагматичная натура стремилась понять, что такого, черт возьми, имелось в Ронане Венце и почему я не могла выбросить его из головы. Проще всего было списать это на сексуальную привлекательность, но в нем угадывалось нечто большее. Он, словно радиоактивный элемент, одним своим присутствием перестраивал мои атомы, и я сама себя не узнавала. Волновалась, не находила себе места и краснела, черт побери…
– Я – пустое место, – проговорил он.
– Такого не бывает.
– Мне было восемь, когда умерли родители. И пока на горизонте не возник мой дядя, я десять лет мотался по приемным семьям. С тех пор я многое пытаюсь понять.
– Десять лет в приемной семье?
Он кивнул.
– Боже, не могу себе представить, – проговорила я. Он напрягся, и я поняла, что ему тоже вовсе не хотелось это представлять. – Но я знаю, о чем ты говоришь. Отчасти. Моя мама… – Я махнула рукой. – Не обращай внимания.
Он не сказал ни слова, лишь взглянул на меня. И в глазах его ясно читалось: «Мне ты можешь рассказать».
– Я просто хотела сказать, что родители Вайолет были лучшими друзьями, а теперь их брак разваливается. Она никогда не видела нормальных отношений. Как и Миллер. Да и я тоже.
– И я не видел, – признался Ронан.
– Значит, ты не пустое место, – проговорила я. – Мы все просто… ну, не знаю, бежим от сломанных браков.
– Сломанных, – повторил он, слегка скривив губы. – Да, можно и так сказать.
Я подняла на него глаза. Разговаривать с Ронаном было все равно что тянуть за ниточку. Дернешь слишком сильно, и она порвется. Вопреки здравому смыслу я хотела узнать о нем больше. И понять, довелось ли ему в жизни испытать хоть что-то хорошее.
– Ты когда-нибудь видел родителей счастливыми? – мягко спросила я.
– До того, как они умерли? – Его рука под моей ладонью напряглась, а взгляд серых глаз вновь стал жестким и безжизненным. – Нет. Никогда.
– Прости. Это не мое дело. – Я взглянула на его перевязанную руку. – И я здесь уже закончила.
Но он не двинулся с места, как и я. Моя ладонь по-прежнему касалась его предплечья, и он не сводил с нее взгляда. Я бездумно повернула его руку, открывая татуировку с пронзенной кинжалом ладонью.
– «Руки помнят», – прочитала я. – Что это значит?
– Это часть цитаты, – пояснил он. – «Руки помнят то, что забывает разум». То есть когда случается нечто дерьмовое, мы стремимся это забыть. Двигаться дальше. Но не можем. Оно проникает в нас до самых клеток. Просачивается в кровь.
Я все еще держала его руку.
– Насколько дерьмовое?
«Что случилось с твоими родителями, Ронан?»
Наши взгляды встретились, и на несколько секунд я потерялась в глубине его глаз. Из них ушли безжизненность и жесткость, и теперь они походили на глубокие колодцы, затуманенные воспоминаниями. И пронзали не хуже кинжала.
Ронан не двигался, но, казалось, все сильнее впитывал мои прикосновения. Взгляд его прояснился. Парень пристально уставился на меня, разглядывая лицо, подбородок, рот…
А потом он моргнул, словно вышедший из транса человек. Нить оборвалась. Он отдернул руку и встал.
– Не бери в голову.
Слегка ошеломленная, я наблюдала, как он поднял грабли и принялся грести уже расчищенный участок земли.
– Мне не следовало приходить, – через минуту проговорил он,
