Рене Декарт. Его жизнь, научная и философская деятельность - Г. Паперн

Легкость, с какой распространился взгляд Декарта на животных как на бездушных автоматов, кажущийся столь странным современному читателю, объясняется тем, что в дошедшем до Декарта миросозерцании содержались уже готовыми все элементы этого учения. Современному читателю представляется особенно странным признание существования у животных ощущений (существование их в качестве физического процесса Декарт, как мы видели, в своей живой машине допускал и не мог не допускать) и отрицание в то же время у них психической жизни, так как он привык считать ощущение за такой же элемент душевной жизни, как и абстрактное мышление, и душевную жизнь Канта и Спенсера считает лишь несравненно более сложной и богатой формой того же процесса, который совершается не только в мозгу папуаса, но и в головных узлах муравья. В том миросозерцании, которое досталось XVII веку от платоновско-аристотелевской философии, дело обстояло совершенно иначе. Принималось (это принимал даже талантливейший противник Декарта, «материалист» Гассенди) существование двух душ: одной, материальной, заведующей функциями питания, движения и ощущения; душа эта, «растительная и чувствующая», считалась общей человеку и животным; другая, «разумная» душа считалась свойственной одному только человеку и признавалась нематериальной. Декарт, проводя резкую границу между материей и духом, объявил только, что первая, «материальная» душа – не душа, и что душой может считаться только нематериальная, разумная душа, которая (в чем согласны были с Декартом и противники учения об автоматизме животных) свойственна одному человеку.

Учение Декарта о «разумной душе» принадлежит к наименее удачным отделам его философии. При изложении этого учения Декарту пришлось натолкнуться на ряд трудностей. Так как единственным свойством души он признавал мышление, то отсюда вытекало, что душа должна была мыслить уже в утробе матери, и противники спрашивали Декарта, отчего мы не помним образованных нами в ту пору идей. Декарт соглашался, что мы мыслим уже в утробе матери, и давал более или менее убедительные в глазах его критиков объяснения указанного ими факта. Но возникали и другие трудности. Нужно было закрыть глаза на факты, чтобы не видеть влияния тела на дух, и обратно – духа на тело, и возникал вопрос, каким образом протяженная субстанция может влиять на непротяженную. Затем являлся вопрос, где помещается разумная душа и может ли вообще где-нибудь помещаться непротяженная субстанция, какой является с точки зрения Декарта душа. На последний вопрос Декарт отвечает с обычной своей определенностью и категоричностью: разумная душа помещается в шишковидной железе, так как эта железа – единственный непарный орган в мозгу. Кроме того, по мнению Декарта, она расположена так, что может легко перемещаться под влиянием тонкого вещества, обращающегося в полостях мозга, и таким образом тело оказывает влияние на дух. В свою очередь, шишковидная железа так подвижно подвешена, что может быть приведена в движение и нематериальной душой, и тогда через посредство тонкого вещества, указанного выше, она «действует как бы по лучам на остальное тело». Несостоятельность этой теории – относящейся, этого не следует забывать, к одной из величайших загадок, над которыми трудилась и продолжает трудиться до сих пор человеческая мысль, была так очевидна еще современникам Декарта, что уже ближайшие его преемники приступили к ее пересмотру и видоизменению.

Глава VI. Глава школы

Значение «Опытов» не исчерпывалось изложенными в них частными открытиями Декарта: в том же направлении действовала целая плеяда естествоиспытателей, современников и предшественников Декарта, – во главе их Галилей и его ученики – и открытия, внесенные ими в сокровищницу науки, несомненно и многочисленнее и важнее открытий Декарта. Но зато в «Опытах» сделана была первая попытка подвести все открытия новой эпохи и тогдашние естественнонаучные знания под один общий принцип, дано было систематическое изложение некоторых естественнонаучных отделов в духе новой науки. Появлялась, таким образом, возможность ввести новые открытия в школьное университетское преподавание. Схоластика, давно уже утратившая ценность в глазах людей, способных самостоятельно мыслить, все еще царила в школе, так как перед отдельными, не связанными общей теорией открытиями нового времени она имела преимущество прочно установившейся системы. Новые наблюдения чуть ли не ежедневно пробивали бреши в этом стройном миросозерцании; но в школу их не пускали, ученикам с кафедр подносилось нечто связное и единое. Теперь, с выходом в свет «Опытов», вместо разрозненных единичных фактов, не укладывавшихся в старую систему, появилось новое миросозерцание, которое, может быть, страдало фантастичностью, но которому нельзя было отказать в стройности и последовательности. Правда, страх перед «почитаемыми особами» заставлял Декарта держать в рукописи свое сочинение «О Мире», изданы были только избранные разделы. Но это неудобство находило себе противовес в личных сношениях и связях. За долгие годы пребывания Декарта в Голландии у него образовались тесные связи в ученом мире и светском обществе, и в том и в другом он нашел верных учеников и апостолов своей философии.

Особенно важное значение для дальнейших судеб декартовой философии имело его знакомство с Ренери, начало которого относится еще к 1632 году. Католик по рождению, перешедший потом в протестантство, Ренери в ту пору был воспитателем в частных домах, увлекся учением Декарта и стал преданным его последователем. В 1634 году он был приглашен профессором в Девентер, а в 1635 году, когда в Утрехте основался университет, Ренери пригласили занять в нем кафедру философии. Таким образом, в Утрехтском университете со дня его основания естественные науки преподавались убежденным картезианцем. Ренери был очень осторожен и старался в своих лекциях не задевать сторонников старых учений. Но вскоре при содействии Ренери в состав утрехтских профессоров вошел другой картезианец с темпераментом пылким и страстным, Региус, сообщивший иной темп движению.

Региус познакомился с философией Декарта из устных бесед с Ренери, а выход в свет «Опытов» окончательно определил дальнейшее направление его научного развития. Между тем его увлекательное красноречие и обширные знания создали ему в Утрехте громадную популярность среди учеников (Региус по профессии был врач, но занимался в то время частными уроками), и, когда приток студентов заставил основать при университете вторую медицинскую кафедру, ученики его через родных оказали давление на городской сенат, чтобы кафедра эта была предоставлена Региусу. Только тогда молодой профессор осмелился завязать переписку с Декартом; в письме к нему он называл себя «его созданием», писал, что только «ему он обязан своей кафедрой», и просил Декарта не отказать ему в личном руководстве. Декарт милостиво принял поклонение и с обычным своим самодовольством тотчас же известил о происшедшем Мерсенна. Вскоре он мог сообщить Мерсенну еще более утешительные сведения об успехах своей философии. Когда умер Ренери, профессору элоквенции.[3] Эмилиусу вменено было городским сенатом в обязанность включить в надгробную речь похвалы в честь Декарта, и речь Эмилиуса действительно представляла собой скорей похвальное слово в честь французского мыслителя, чем речь над гробом скончавшегося товарища. Ренери ставилось в заслугу, что он насадил в Утрехте учение Декарта, «этого единственного Архимеда нашего века, единственного Атласа вселенной, наперсника Природы, могущественного Геркулеса, Улисса и Дедала». Профессор элоквенции настолько увлекся возложенной на него обязанностью, что написал даже стихи в честь Декарта, которые и были присланы последнему. Все предвещало мирное торжество новых идей, но этого не могли допустить богословы. Началось то, что гиперболически можно назвать «преследованием» декартовых идей в Голландии.