Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская

— Здравствуй, Сергеевна, — сказала ей продавщица.

«Старая она стала, ноги распухли, все руки в старческих пятнах. Я лучше выгляжу», — подумала Анжела Сергеевна, а вслух сказала:

— Привет, Елена. Есть у тебя пломбир, какой раньше делали? Сливочный такой?

— В вафельках?

— В вафельках. Жарко-то как! Парит. Не к дождю ли?

— Держи. Четыре рубля с тебя. — Елена даже надулась от распиравшего ее любопытства, хотя все она уже знала, соседки рассказали. Но ведь Анжела Сергеевна не соседка, а главная героиня.

— Ну поделилась бы хоть! — не выдержала продавщица. — Узнали, кто убил?

— Да вроде брат.

— Ужас! — Елена не удивилась, давно об этом слышала.

— Тебя тоже допрашивали? — Анжела Сергеевна наклонилась над травой: мороженое быстро таяло.

— А я что? Толстуха ведь твоя, говорили, в девять из дома ушла, а я до пяти работаю. Никого не видела. Мне фотографию брата показывали, но я как закрылась в пять в тот день, так больше на улицу и не вышла. Мне с четвертого этажа трудно спускаться. А что с жиличкой твоей несколько раз разговаривала, когда она мороженое брала, это я рассказала. Записали! Она только шоколадное покупала. Здоровая такая… Титьки — во! От шоколада, как ты думаешь? Или еврейка?

Анжела Сергеевна пожала плечами. Мороженое она доела — осталась мокрая вафля.

— Ты одна? Жильцов больше не взяла? — спросила продавщица. Владельцам частных домов она завидовала. Анжела Сергеевна знала, что соседки трезвонят на каждом углу, что ее бывшую квартирантку убили, даже намекают, что это было сделано в доме. Конкуренция!

— Город пустой, — сказала она мороженщице. — Какие жильцы! Всех проклятые дожди напугали.

— А я думала, ты взяла. Тут интересовался один. Вроде жил он раньше у тебя, все вспомнить не мог. Говорит: Вероника Петровна. — Елена засмеялась. — А я говорю: не Вероника, а Анжела, и не Петровна, а Сергеевна. Ничего себе — напутал!

Анжела Сергеевна выпрямилась и посмотрела на продавщицу.

— А почему ты решила, что он обо мне говорит?

— Ну, дом он показал! Говорит, я раньше сюда приезжал несколько лет подряд. И телефон у меня есть. А дозвониться не смог. Вот, говорит, приехал! Здрасьте! А я ему: опоздал, у нее другие живут. Если титькастые нравятся, селись и ты. Озорной! «Дома, — спрашивает, — титькастая-то? А тетя Анжела моя дорогая как? Постарела?» Но в дом не пошел, постеснялся. Сказал, что цветов купит, вина, и тогда уже придет. Не вспомнила? Веселый такой жилец?

— И когда было это? Елена подумала немного.

— По-моему, как раз в тот день, когда жиличка твоя исчезла. Ну да. Ты в магазин, помню, пошла, чуть позже и он появился. Я еще хотела рассказать тебе, но не дождалась — у меня рабочий день кончился.

— В светлом костюме? А милиции ты о нем рассказала?

— Здрасьте! — обиделась Елена. — А он здесь с какого боку? Меня в милиции спрашивали про тех, кто твоей толстухой интересовался. А он и не интересовался вовсе. Это я сама ему про титьки ее напела. Что ж я буду такого приятного веселого парня под милицию подводить? Он потом замучается оправдываться. К ним только попади.

— Ну ладно, — вздохнула Анжела Сергеевна. — Пойду я. Позвонить надо. — Она стала осторожно спускаться к дому. Когда мороженщица осталась позади, Анжела Сергеевна подумала, что и сама она, и понравившийся ей пожилой следователь ошиблись: парень в светлом костюме, которого она видела, все-таки наблюдал не за пустым особняком соседей, а за ее скромным домом.

Анжела Сергеевна остановилась, чтобы поправить упавшую плеть отцветшего вьюнка, и вдруг вспомнила, из-за чего вышла та давняя ссора: Елена взяла у нее ведро и испортила его. Вымазала дегтем, дура! Ведро для молока! Анжела Сергеевна сердито хлопнула калиткой.

18

Газета «Малые города России» занимала несколько комнат в гостинице «Россия». Сама гостиница сразила Ивакина наповал: она была захламленной, грязной и забитой подозрительного вида людьми. В последний раз он был здесь, когда начиналась перестройка и гостиницу оккупировали депутаты. Ивакин не знал, живут ли сейчас в «России» народные избранники, но на всякий случай им посочувствовал: потолки коридоров были в разводах, по углам не таясь сидели тараканы, и можно было только догадываться, что происходит в номерах с дивным видом на площадь, собор Василия Блаженного или реку.

О газете он почему-то думал неприязненно. То ли сказалось то, что за полтора года они не удосужились ничего узнать о своей сотруднице, то ли эта газета слишком напоминала нищий журнал, в котором работала дочь. «Тоже небось чего-нибудь прикарманивают!» — сердито подумал он. Но взглянув на стопочку жалких листков, лежавших на тумбочке в приемной (или кабинете главного редактора, Ивакин не разобрал), он понял, что прикарманивать здесь нечего.

Редактор оказался очень приятным. Взгляд открытый, рукопожатие крепкое. В комнате сразу же появилась еще какая-то женщина с тревожными глазами. Она виновато посмотрела на Ивакина и сказала: «Можно, я тоже послушаю?» То, как она это спросила, Владимиру Александровичу понравилось тоже.

— На что же вы существуете? — сочувственно спросил он.

— На государственные денежки, — сказал редактор. — Выделяют чуть-чуть во имя идеи самоуправления.

— Вы эту идею проталкиваете? — засмеялся Ивакин. — Хорошее дело.

— Дело-то и правда хорошее. Но не прибыльное.

Ивакин еще раз огляделся.

— Тесновато. Мало народу у вас работает?

— Да, у нас постоянные проблемы с кадрами. Зарплаты небольшие.

Он назвал цифру, которая показалась Ивакину не такой уж маленькой — он сам лишь в последние годы стал получать столько.

— Да? — удивленно произнес он. — Я думал, вы тут совсем нищенствуете.

— Почему? — тоже удивился редактор.

— Марина Леонидова нищенствовала.

— Нам звонили по ее поводу, — подумав немного, ответил редактор. — Ее убили? Я так понимаю, убийцу еще не нашли…

— Это не так быстро делается, — возразил Ивакин.

— Да и не найдут! — Редактор спокойно посмотрел ему в глаза. — Вы уж извините. Я это не для того, чтобы вас обидеть.

— Вы не захотели помочь, насколько мне известно, — сдержанно проговорил Владимир Александрович. — Если не помогают, то, действительно, можно и не найти убийцу.

— Да мы и правда о ней ничего не знаем! — Женщина с таким отчаяньем посмотрела на него, что Ивакин подумал: «Нет, им не все равно. Они просто не знают, чем помочь».

— Почти два года она у вас проработала, — заметил он. — Что-то да знаете.

— У нее был непростой характер. — Редактор нахмурился. — Она ведь как считала: наша газета — предел падения. А это не так, во-первых. По крайней мере, в отношении Марины. Ничем дельным она до нас не занималась, никакими талантами не обладала. Между прочим, многие молодые, которые начинали у нас работать, потом запросто устраивались в хорошие издания. Мы ведь и в Думе их аккредитуем, и интервью у любых государственных деятелей посылаем брать — те никогда не отказывают. У нас очень много интересных тем, хорошие связи с провинцией. Пожалуйста — используй информацию, пиши еще куда-нибудь, зарабатывай, мы никогда не против. Другое дело, если ты не хочешь работать… Ну, а во-вторых, моя позиция такая — или ты работаешь и считаешь свою работу лучшей на свете, а потому выкладываешься полностью, или ты уходишь работать в другое место.

— Она и ушла.

Женщина покачала головой, видимо, желая вмешаться, но не решаясь.

— Вы что-то хотели добавить? — повернулся к ней Ивакин.

Женщина посмотрела на редактора, он поощрительно кивнул ей.

— Да. Я бы добавила. Вы говорите: «Она и ушла». Очень некрасиво ушла она, вот что я хочу добавить. Наговорила здесь гадостей. Мы и знать не знали, что вызываем у нее такое неприятие! Ну, понимали, что любви особой к нам у нее нет, но чтобы такая ненависть!

— Что же она наговорила?

— Что мы все «так и останемся в дерьме». Да, именно так!

Женщина сказала это даже не Ивакину, а редактору. Тот удивленно выпятил губы. Видимо, от него подробности ухода Леонидовой скрывали.

— В дерьме? — повторил редактор.

— И не только это! Что мы используем здесь рабский труд, что она не лимитчица вкалывать за такие деньги, что мы даже не представляем себе, сколько сейчас зарабатывают настоящие журналисты.

— Это она себя имела в виду? — без особых эмоций спросил редактор.

— Она сказала, что нашла новую работу? — влез Ивакин в их диалог.

— Вы знаете, нет, — ответила женщина. — Нам сказали… уже следователь, звонивший с юга, сказал что-то про газету «Без цензуры». Это нас очень удивило. Можно по-разному относиться к этой газете, но уровень журналистов там очень высок. Нам-то как раз показалось, что причина Марининого ухода — изменения в личной жизни.