Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Все это я говорил с набитым ртом, жуя индюшачью ногу. Пряный сок стекал мне на подбородок: я почти забыл, какова на вкус настоящая еда.

– Ты будешь кормить меня, а я защищать тебя. Ну что, по рукам?

Бедняга смотрел на меня так, что было ясно: он сомневается, кто страшнее – я или этот дикий тюремный сброд.

Я ухмыльнулся ему, жуя сочное мясо.

– Это, конечно, прямо скажем, отнюдь не союз, заключенный на небесах, но лучше нам подружиться.

Я выхватил из корзины бутылку с вином, зубами вытащил пробку и выплюнул ее.

– Но конечно, если ты предпочитаешь сам отбиваться от этой стаи бешеных псов, дело твое...

Бедняга лишь молча уставился сквозь прутья решетки на хищную свору заключенных, которые, сидя на корточках, жадно таращились на его еду и выпивку. И тут мой новообретенный друг так побледнел от страха, что я даже испугался, как бы он раньше времени сам не отдал концы.

14

Моего товарища по камере звали Хосе Хоакин Фернандес де Лизарди. Он родился в городе Мехико, и ему недавно исполнилось тридцать два года. Хотя его родители и утверждали, будто состоят в родстве с самыми влиятельными гачупинос города, сами они были всего лишь небогатыми креолами. Я не раз встречал подобных людей: со скромными средствами, но большими амбициями; у нас в Новой Испании про таких говорят, что «головы их находятся в облаках, а ноги – в грязи».

Мать Хосе происходила из семьи продавца книг в Пуэбле, а отец его был врачом в Мехико. Докторами у нас в колонии по большей части становились именно креолы, ибо, с одной стороны, эта профессия считалась не слишком престижной, но, с другой, искусный лекарь вполне мог обеспечить себе безбедное существование. Правда, спрос на услуги медиков был не особенно велик: если простым людям требовалось отворить кровь или поставить пиявок, они предпочитали позвать цирюльника. И само собой, большинство хирургических операций тоже выполняли цирюльники.

Я сразу понял, что Хосе относится к тем людям, которых кличут «Don Nadie», что означает «Сеньор Никто»: креол, то есть испанец по лицу и крови, но уроженец колонии; не нищий, однако без значительных средств и собственной гасиенды, не имеющий права претендовать на звание кабальеро. Наверное, у его родителей имелся скромный экипаж, в который запрягали единственную лошаденку, но о золоченой карете речи не шло. Врачи в Новой Испании, как правило, проживали в скромных, аккуратных двухэтажных домах, окруженных небольшими, скрытыми за заборами участками, и держали не больше одного-двух слуг. Выходцы из таких семей не сиживали за столом вице-короля и не дослуживались до высоких должностей ни на гражданском поприще, ни в армии. У них не было ни малейших шансов получить от правительства лицензию на монопольную торговлю, зато из них получались прекрасные лавочники, учителя, священники, мелкие чиновники и младшие офицеры. Юноши из таких семей – во всяком случае, те, которые не получали в наследство от отцов лавки и не избирали духовную стезю, – порой становились letrados, то есть учеными, и мой сокамерник относился как раз к этой категории. Книжек он прочел уйму, но вот практической сметки у него не было ни на грош.

Когда же этот малый рассказал, что привело его в каталажку, я поначалу не поверил своим ушам.

– Невероятно! Ты оказался в тюрьме за то, что сочинил памфлет?! Да разве человека могут арестовать за какие-то слова, нацарапанные чернилами на бумаге?

Лизарди покачал головой.

– Твое невежество просто удивляет. Неужели ты никогда не слышал о революции восемьдесят девятого года, мятеже, во время которого французы убили короля и провозгласили республику? Или о том, как в семьдесят шестом году – это было как раз в тот год, когда я родился, – жители североамериканских колоний восстали против британского короля и объявили о своей независимости? Похоже, ты совершенно не разбираешься в политике, не слышал о правах человека и о том, как самодуры и тираны эти права попирают!

– Ты путаешь невежество с безразличием. Разумеется, я слышал обо всех этих событиях. Просто меня не интересует политика и всякие там революции: подобная ерунда волнует только глупцов да книжных червей вроде тебя.

– Ах, amigo, отсутствие интереса к политике лишь подтверждает твое невежество! Именно из-за равнодушия таких, как ты, тираны продолжают править и мир не меняется в лучшую сторону!

Ну и пошло-поехало: все в том же роде, и чем дальше, тем пуще. Лизарди получил университетское образование, говорил на латыни и греческом, про философов да королей знал, наверное, все, а вот в реальной жизни не разбирался ни на грош. Насчет прав человека мог часами разливаться соловьем, но как люди живут в действительности, представлял себе плохо. Хосе был плохим стрелком, скверным наездником и совсем уж никудышным фехтовальщиком. На гитаре он не играл, спеть серенаду возлюбленной не сумел бы нипочем, а оказавшись вовлеченным в самую пустяковую стычку, мигом удрал бы, поджав хвост. Но если в чем мой новый товарищ и проявлял храбрость, так это в писанине, когда проливал на бумагу не алую кровь, а чернила, которые обретали под его пером форму стихов, басен, диалогов, нравственных поучений и политических памфлетов. И ведь в конце концов именно писанина довела его до тюрьмы. Вот как сам Лизарди рассказывал мне об этом:

– Я осудил незаслуженные привилегии гачупинос и то, что вице-король попустительствует этой несправедливости. Мы, креолы, уроженцы колонии, повсюду ущемлены в своих правах и возможностях, ибо лучшие должности, выгодные лицензии и прочие преимущества достаются выходцам из Испании. Между тем они здесь лишь временные гости: зачастую гачупинос оставляют семьи дома и приезжают сюда только затем, чтобы плодить бастардов и пожинать плоды чужого труда. Они узурпируют высокие посты в нашем правительстве, университетах, армии и церкви. Мало того что гачупинос бессовестно грабят наши промыслы, рудники и гасиенды, так они еще вдобавок взирают на креолов с презрением.

И я считаю абсолютно несостоятельным утверждение, что подобная система якобы основана на чистоте крови, ибо мы, креолы, такие же испанцы, как и гачупинос, родившиеся в метрополии. Все дело тут в другом: в желании короны сохранить безраздельный контроль над колонией. Иначе почему Новой Испании отказано в праве выращивать оливки для производства оливкового масла и виноград для изготовления вина? Ну объясни мне, Хуан, какая во всем этом логика? Мы вынуждены покупать продукты в Испании, хотя можем производить их на месте, что обойдется куда дешевле.

Признаться, его жалобы растравили мне сердце: я вспомнил, что и сам еще совсем недавно носил и пускал в ход острые шпоры.