Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

— Проснись и пой, — промурлыкал голос. — Суп готов. — Джордж держал в руке дымящуюся кружку. — Не хотелось тебя будить, но даже если бы у тебя меч торчал промеж ребер, я бы и то не допустил, чтоб ты остался без такого напитка. Это повсеместно знаменитый Космический Всеисцеляющий Отвар Дорн, из корешков. Больше тридцати разных корешков долго вывариваются на медленном огне. «Долго» — значит пару недель, понял? До-о-о-олго. Все ценные вещества переходят в воду. Этот отвар точно подзарядят твои батарейки, не сойти мне с первой передачи!

Я вяло принял из его рук кружку. Отвар был почти прозрачный, с легким зеленовато-коричневым оттенком. У каждого глотка был свой вкус: морковка, гикори, женьшень, лакрица; потом имбирь, репейник, пастернак и чеснок. Ощущение было чудесное, от желудка по всему нутру растекалось приятное тепло.

— Еще, — с надеждой попросил я.

— Тут на тумбочке полный термос, — сказал Джордж и налил мне вторую кружку. — Это тебе в подарок от хозяйки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Но имей в виду, это все что есть, больше не осталось — последняя порция из морозилки. Эту штуку варят только раз в году. По словам Дори, чем свежее, тем лучше, но если спросишь моего мнения — со временем отварчик ничего не теряет. Невероятное зелье! Лечит грипп, хандру, подагру, малярию, опоясывающий лишай, импотенцию, шизофрению, токсический и вирусный гепатит, смертельные заболевания, психологические кризисы, старческий маразм, плохую карму и даже печально известный жуткий экзотический вирус под названием недотрах.

Я с жадностью осушал вторую кружку, а мой оживший мозг тем временем пытался оценить состояние организма. Суставы болели, как разъеденные кариесом зубы, от жара (а может, и от кодеина) голова стала как резиновая, но раскалывавшая ее боль, кажется, поутихла, да и шторма в желудке и кишках определенно больше не наблюдалось.

— Ну что, как себя чувствуешь? Лучше? — заботливо осведомился Джордж.

— Намного, — пробормотал я. Слова все еще подолгу добирались от мозга до языка.

— Так я и думал. У тебя даже глаза заблестели.

— Отвар хороший. Спасибо Дори.

— Обязательно ей передам, — Джордж улыбнулся и повернулся к дверям.

Мне пришлось напрячь все силы, но я все-таки выговорил:

— И тебе спасибо, Джордж. Тебе — особенно. Если бы не твоя доброта, я бы…

Джордж развернулся обратно, глаза его хитро блеснули, на губах появилась ухмылка.

— Да я еще не ухожу. Ты от меня так просто не отделаешься. Просто хотел притащить себе стул, устроиться поудобнее и продолжить свою историю. Тебе не мешает узнать, как оно там всё развернулось.

Сначала я на миг смутился, потом растерялся. История. Вот дерьмо, я и забыл! Мне показалось, я его обидел, и я постарался загладить вину.

— Джордж, ты сам — живое доказательство, что все развернулось к лучшему.

— Трудно сказать наверняка, — он пожал плечами и подставил стул поближе к кровати.

— Я хочу послушать, Джордж, но боюсь, что могу отрубиться. Грипп и кодеин знают свое дело. Из меня сейчас фиговый слушатель, — затратив кучу усилий на связные мысли и разговор, я запыхался и почувствовал себя измотанным.

— Ничего страшного, — отмахнулся Джордж. — Мне самому нужнее об этом послушать, чем тебе. — Его рука неожиданно протянулась ко мне, словно чтобы потрогать мое лицо. Я отпрянул, и совершенно напрасно — Джордж всего лишь собирался выключить ночник.

Теперь комната освещалась тусклым дневным светом, пробивавшимся в окно сквозь сплетение веток и вязкий туман. Если я еще не совсем потерял счет времени, сейчас было около полудня, но света было так мало, будто солнце уже зашло. Пламя в камине на другом конце комнаты прогорело чуть не до углей и походило на случайный огонек в бездонном кармане мрака, света оно почти не давало разве что слегка разгоняло тени. Я еле различал лицо Джорджа.

Я потянулся, напряг мышцы, потом расслабился и прикрыл глаза, ожидая, пока он начнет. Прошла минута, потом другая. Я слышал, как он дышит рядом в темноте. Еще через минуту моя патологическая неприязнь к драматическим эффектам, как желчь, поднялась к самому горлу. Я старался, чтобы реплика прозвучала безобидно и дружелюбно, но все равно уловил в своем голосе сарказм:

— Что случилось, Джордж? Потерял нить повествования?

— Не-а, — добродушно откликнулся он. — Пытался вспомнить ощущение. Правильный настрой — это важно. Тебе кажется, что то или иное чувство незабываемо — и так оно и есть, — но ты потом никогда уже не сможешь воскресить его с той же ясностью, оно никогда не будет таким целостным и настоящим, как раньше.

— Какое чувство? — спросил я.

— Свободы, — сказал он. С этого он и начал, и не останавливался, пока не рассказал историю до конца.

Часть ВТОРАЯ

В ритме буги-вуги к могиле Боппера

Чтобы выжить, тебе нужен целый вагон веры.

Снявшись с места на угнанном «Эльдорадо», я даже не пытался подыскать какое-нибудь исключительно глубокое метафизическое определение свободы. Понимаешь, я просто ощущал дикую, безумную радость подлинного освобождения и действительно принадлежал только себе. Щурясь от рассветных лучей, четко обрисовавших мост, залив и холмы за ним, я чувствовал себя так, будто проломился сквозь стену, будто очистился. Ни малейшего понятия о том, что ждет меня впереди и чем все закончится… Однако ничто не мешало мне это выяснить.

Когда я пересек Бэй-Бридж и взял курс на Окленд и 580-е шоссе, я весь был полон самых возвышенных чувств, словно преподношу бесценный дар не потому, что это важно или необходимо (как тут вообще измерить степень важности?), а наоборот — потому что не важно. Никаких причин рисковать, кроме своего собственного желания.

Сладчайший Иисусе и сияющий Будда, до чего же хорошо мне было! Хотелось во что бы то ни стало двигаться к цели, а в душе царило умиротворение. Я твердо стоял на ногах. Я аж заулюлюкал, выехав на платную дорогу, и прибавил газу; мотор сосал бензин как бесноватый, поршни давили на смесь бензина с воздухом, вспыхивала искра и рождалась мощь, заставлявшая вертеться колеса. Управлять стариной «кадди» было не легче, чем спятившим китом, но в этой махине на рессорной подвеске с межосным расстоянием в одиннадцать футов ты можешь пожирать милю за милей с этаким тяжеловесным комфортом. Ты не просто движешься с крейсерской скоростью, а в самом деле плывешь словно крейсер и можешь тем временем заниматься чем угодно: размышлять, отдыхать, вопить. Эта тачка создана не для гонок, она создана для езды, и я держался на умеренной сотне, без шума, без тряски.

В свою защиту скажу, что, отдавшись на откуп чувству свободы и ощущению правильности и нужности этого путешествия, я не полностью утратил связь с действительностью. Глянув в зеркало заднего вида, примерно в четверти мили я заметил патрульную машину. Уже по манере езды я понял, что легавый нацелился на меня, поэтому свернул на обочину и притормозил, не дожидаясь, пока тот врубит свою светомузыку.

С колотящимся сердцем я быстренько осмотрел пол и сиденья в поисках чего-нибудь компрометирующего — открытых упаковок или рассыпанных под сиденьями таблеток-бенни[11] — и, к своему облегчению, не обнаружил никаких улик. Наблюдая в боковое зеркало, как в полицейской машине распахивается дверца, я скомандовал себе сохранять спокойствие и принимать события как они есть. Мне казалось, из разговора сразу станет ясно, сдали меня Мусорщик и Бингэм или нет, и есть ли у полиции ордер на мой арест. Я помолился всем богам, которые только согласятся меня послушать, чтобы коп не оказался каким-нибудь нацистским уродом, перед выходом из дома хорошенько поколотившим свою старуху.

Видимо, моя прочувствованная, идущая из глубин души молитва была услышана.

— Доброе утро, — поприветствовал меня коп. Учитывая обстоятельства, это прозвучало довольно сердечно.

— Доброе утро, офицер, — ответил я, впуская в машину свет заходящего солнца.

— Вы задержаны за превышение скорости. Максимальная скорость здесь — шестьдесят пять миль в час. Датчик показал, что вы разогнались до ста двух. — Педантичный, холодноватый тон. Похоже, аккуратист.

— Так и есть, сэр, — сказал я.

— Могу я взглянуть на ваши права и удостоверение личности?

— Конечно, — откликнулся я, и танцы начались.

С правами проблем не было — законнее не бывает. Удостоверение он изучал довольно долго, и, предвидя дальнейшие расспросы, я достал из бардачка целую папку бумаг. Чарующий аромат «Шалимара» неприятно диссонировал с запахом свежих чернил. Мой старый приятель Мотт Стокер когда-то дал мне совет: когда тебя берут за жабры, либо держи рот на замке, либо наоборот трепись что есть мочи. Я выбрал второе и принялся объяснять, что перегоняю машину в Техас для какой-то мемориальной церемонии… сам толком ничего не знаю… меня нанял адвокат по имущественным делам, а юристы всучили мне эту кипу бумаг, завещания, сертификаты и все такое. Я передал ему всю папку. Он открыл ее и стал пролистывать.