Спроси зарю - Сергей Александрович Высоцкий

«Откуда они могли узнать? — рассуждал он. — Значит, все это не случайность. Ко мне присматривались… Сволочи!»

Санька долго лежал, вспоминая день за днем свое пребывание в Штатах, многочисленные встречи с разными людьми, долгие деловые беседы, случайные разговоры. Он старался уловить хоть какой-то намек на повышенный интерес к нему, но ничего особенного вспомнить не мог.

«Да! — вдруг спохватился он. — А зачем, собственно говоря, приходил ко мне этот старик? Не только ведь для того, чтобы показать заметку в газете?»

Саньке стало немного стыдно за то, что он не сдержался, «И всегда я горячусь не вовремя. Не спросил даже, что ему надо… Может быть, он смог бы мне помочь? Все-таки русский, — думал Санька. — Впрочем, пустое дело. Если он пришел сюда, то уж хорошего от него не жди».

Он лежал на кровати и злился. Где-то неизвестные ему люди с легкостью решали его участь, бесстрастно попыхивая сигаретами, обсуждали повороты его будущей судьбы. Его, Санькиной, судьбы! А он лежал здесь один в глухой тишине камеры, лишенный возможности действовать. Думать об этом было невыносимо.

«Но что же делать? Что предпринять?» — в который раз спрашивал себя Санька. И ничего не мог придумать. Временами ему хотелось бить в дверь, кричать… Но в первые дни Санька уже часами стучал, требовал встречи с работниками посольства.

С тех пор как его привезли в эту душную комнату без окон, Саньку только один раз водили в кабинет не то следователя, не то какого-то чиновника из разведки, которого называли почтительно «полковник», хоть и выглядел он сугубо штатским. Полковник лишь упорно выспрашивал, зачем господин Антонов фотографировал военные верфи.

5

Утром профессор снова пришел к Саньке.

Как и в прошлый раз, он сидел некоторое время молча. «Молчишь, идол!» — подумал Санька, снова раздражаясь. Но тут же одернул себя: «Спокойно, спокойно. Послать его к черту я еще успею». Он вдруг вспомнил слова нехитрой песенки послевоенных лет: «Ты будешь первым, не сядь на мель, чем крепче нервы, тем ближе цель…»

— Зачем же вы пришли ко мне, господин ученый? — спросил Санька.

— Я прочитал о вас… — Он развел руками, словно извиняясь. — Вспомнил, что знаком с вашими статьями. Когда-то читал ваше гневное выступление в «Заре» в защиту русской старины, православных храмов. Вы защищали то, что дорого для меня в России. Вы понимаете, господин Антонов, русская культура — дело всей моей жизни. Да, да!

— А давно вы уехали из России? — хмуро спросил Санька.

— Я понимаю, что вас волнует. Понимаю, — закивал профессор. И заторопился, словно боясь, что Санька опять не даст ему говорить. — В Америке я уже сорок лет. С тех пор как умер Ленин. Он умер, и я подумал: нужно уезжать. Уже здесь я написал десятки книг о русской культуре. О Московском Кремле, о Новгороде, о Ростове и древних монастырях. Я писал о Рублеве в те времена, когда в России о нем никто и не вспоминал…

— Как же вы могли писать о России, не видя ее сорок лет?

— И тем не менее, молодой человек, мои книги переведены на шесть языков. Россию я навсегда сохранил в сердце. Настоящую Россию.

— Мне все-таки непонятно, зачем вы здесь? Думаете найти во мне единомышленника? Или вас послали ко мне… эти? — Санька кивнул на дверь.

— Видите ли, господин Антонов, когда я узнал о вашем поступке…

— Я вам уже сказал, что никакого поступка не было. Это все ложь… — тихо произнес Санька.

— Когда я прочитал в газете о вас, — с расстановкой произнес профессор, — я решил повидаться с вами. Естественно, что это стало возможно лишь с разрешения соответствующих органов. Мне рассказали о вас. О вашей трудной судьбе…

Санька слушал молча. Доказывать, убеждать было, видимо, бесполезно.

— Постараюсь изложить вам мои пропозиции. Вы журналист эрудированный и талантливый. Вам дорого древнерусское искусство. Но и здесь, на чужбине, есть люди, посвятившие этому жизнь. Знаете, «на сердце день вчерашний, а в сердце светит Русь». Да, именно светит. Буду откровенен. Нас мало, мы старики. А молодежь не та! Они родились здесь, Россия для них лишь родина предков. Пустой звук. Они слышат о ней только плохое. А нам нужны продолжатели, настоящие россияне, люди, для которых слово Россия было бы самым главным…

— Такие люди живут в России, — тихо сказал Санька. — Они ее любят, а не вы.

Профессор сделал вид, что не услышал Санькиных слов.

— Вы, господин Антонов, можете стать таким человеком. Чиновники из разведки сказали мне, что у вас нет другого выхода. Я не хочу знать детали. Это не мое дело. Но мне искренне хочется помочь вам. Поймите, нигде у вас не будет таких возможностей, как здесь. Вы займетесь наукой. Русью! Вас не завербуют в разведчики, от вас даже не потребуют разоблачительных статей. Нет желания — не пишите!

Профессор перевел дух.

— Меня уполномочили заявить, что вам будут созданы все условия. Университет зачислит вас на службу. Ко мне…

— Неужели вы думаете, что купить можно каждого? — спросил Санька.

— Нет, нет, — торопливо ответил профессор и даже протестующе поднял руки. — Русского не купишь. Теперь даже американцы это понимают. Речь идет о большой, интересной работе, о работе, которая по сердцу вам…

— А как вы, профессор, обходитесь без родины?

— Ну что вы, Александр Александрович! Нас здесь немало, и большинство живет… хорошо, а родина… Вне родины нелегко, но главное — знать, что она у тебя есть. Она у нас в сердце.

— Вы уже не русские.

Профессор развел руками.

— Оттого, что вы так думаете, мы не перестали быть русскими. А вот коммунисты, хоть и живут в России, но назвать их русскими я не могу. Меньше всего они думают о России…

— А я коммунист! О чем же нам с вами говорить?

— Но коммунисты расстреляли вашего отца, а вам не давали писать. И сами вы, господин Антонов, в своих статьях не раз критиковали порядки в нынешней России. И очень зло…

— Что вы понимаете в этом… — скривился Санька. — Чем больше любишь Родину, тем больше переживаешь за то, что есть еще в жизни плохое.

— Вы идеалист. Кстати, это слово, кажется, не слишком популярно теперь в России? — профессор приподнял тяжелые веки, пристально посмотрел на Саньку.

— А вы бы поехали в Россию и выяснили…

Профессор молчал, не зная, что делать: продолжать ли уговаривать этого колючего журналиста или уйти.

— А между прочим, у вас среди петербургских помещиков родни не было? — поинтересовался Санька. — У матери на родине, под Сиверской, помещики Рукавишниковы когда-то