Деревянный хлеб - Альберт Иванов

И словно накаркал…

Взрыв

Утром дежурить у «поместья» Лысой Тетки выпадало Коршуну, но Санька увязался за ним: дома неохота сидеть, а выйдешь — обязательно нарвешься на Пожарина. Они же недотолковали. Вероятно, тогда Пожарин надеялся, что Рыба-лоцман накостыляет Саньке и тот станет покладистей.

Пожарина они по пути не встретили; впрочем, Витьке с его саперной лопаткой он не страшен.

Дверь в сарай у ЛТ была заперта.

Они окунулись в реке и разлеглись на песочке, поглядывая искоса во двор.

Из дома вышла ЛТ. На них она не обратила особого внимания — привыкла, что тут какие-то пацаны загорают! Тем паче ее огород теперь пуст, хоть трактором паши, да и вишни она совсем оголила. Никаких причин для беспокойства.

Загремев засовами, она открыла сарай и вскоре вышла с чурками в переднике.

Ребята быстро оделись.

— Ну, брат, начинается… — проговорил Витька. — Наша верхняя чурочка ей обязательно попалась!

— А как же мы ЛТ выманим? — опомнился Санька. — За чем же мы к ней полезем, если в саду и огороде нет ничего!

— Сделаю вид, что вон те грабли у крыльца собираюсь увести.

Ребята еще выждали… Из трубы пошел дым. Сквозь открытое окно кухни видна хозяйка: кажется, она просто мнет себе руками тесто, а не обволакивает им чурки… затем сажает хлебы на противне в духовку печки.

— Пора! — Витька вскакивает.

Летит к ограде, махом через забор, хвать грабли. «Стой!» Лысая Тетка — во двор, Витька — в калитку, Тетка — за ним, пробежка в сторону моста… Он нарочно не нажимает, чтобы прибавить ей прыти. Да еще начинает нарочно прихрамывать и спотыкаться — это пробуждает в ЛТ подспудные силы.

А он сам-то, Санька, чего? Хватает Витькину лопатку — и прочь отсюда, жахнет еще кирпичом из трубы, как из миномета!

Взрыв!!!

Санька оглянулся на бегу: в доме не было окон, трубы — тоже, на ее месте в крыше зияла здоровенная дыра. Неужели труба улетела как ракета? Не дай Бог она грохнет чуть погодя где-нибудь по базарной площади! Но тут Санька догадался: труба обрушилась внутрь дома.

Так и надо спекулянтке проклятой!

Дом вдруг густо задымился, ярко замелькало пламя, с пожарной каланчи из города донеслось беспокойное звяканье колокола. Раньше они как-то не подумали, что дом может сгореть. Ну, считали: рванет — и все. И вот на тебе!

Санька перевел дух только за железнодорожным мостом, вдали от города.

Узнают — посадят как пить дать! Как пить дать — значит, запросто, воды ведь не жалко. Их тоже не пожалеют.

Нет, не отбояришься: ЛТ хорошо Витьку запомнила. И найти будет нетрудно: у Пожарина тетрадочка-улика! Уж он-то постарается навести милицию на их вслед: почему они, мол, за ЛТ следили, вот записано?!

А если вдруг заодно и сарай с чурками сгорит, ничем не оправдаешься. Кто тебе поверит, что ЛТ деревянный хлеб пекла? Да и это еще не причина, чтобы дома взрывать! Отправят в колонию, родня будет всю жизнь Лысой Тетке за дом выплачивать. Ну а на то, что они ей все-таки жизнь спасли, в милиции ответят: «Не затевали бы, спасать не пришлось бы!»

Санька боялся идти домой до самого позднего вечера… Его вроде бы не искали…

Пожарин, наверно, не рискнул никуда сообщать о своих догадках, если они и возникли. Впутываться в темное дело с хлебом ему не светило. Короче, он не донес, а причина могла быть только одна: струсил.

Но случилось худшее…

Возле казармы Санька встретил Юрку. На нем, как сказала бы бабушка, лица не было. Он, захлебываясь и проглатывая слова, стал рассказывать. Он долго рассказывал, повторял все снова и снова, словно в нем какую-то запруду размыло. А в тяжелой Санькиной голове вспыхивало только одно слово: «Убили».

Если бы Витька не оставил там свою саперную лопатку, если бы не оставил…

Было так. Взрыв избавил Коршуна от погони, ЛТ понеслась обратно к дому. Он задами пробрался во двор казармы. И здесь, за сараями, случайно, а может и нет, его встретил Пожарин. Стал избивать. Витька схватил палку, Пожарин вынул финку… Тот самый нож, что подарил ему Санька, чтобы подмазаться.

Юрка сам ничего не видел, случайно увидел все Рыба-лоцман из окна четвертого этажа казармы. Рыбу уже допрашивали — он тут же побежал сообщать с перепугу об убийстве.

Подошла мама, прижала Саньку к груди.

— Это все ваши драки!.. — зарыдала она.

Похоронили Витьку Коршуна на кладбище возле каменоломни, куда под охраной неделю назад привезли работать немецких военнопленных. Они тоже сняли свои суконные фуражки, как и русские мужчины — кепки. Часовые не снимали пилоток, не положено. Они не знали, что Витька погиб в неравной схватке с врагом…

Отчим, сжав белые губы, крепко держал обмякшую Витькину мать.

Юркин отец привез на тачке мраморного ангела с бронзовой надписью на плите: «Спи спокойно». Ангела установили в изголовье могилы.

С того вечера Пожарин исчез бесследно.

Санька, уже став Александром Семеновичем, встретился с ним только в тысяча девятьсот семьдесят пятом.

Встреча

Прошло двадцать восемь лет.

Время летит в одну сторону и с каждым годом наращивает скорость, взяв хороший разгон… Александру Семеновичу уже тридцать девять, как когда-то предрекал сорокалетний майор. Самому «майору» — Санькиному отчиму, подполковнику в отставке, — шестьдесят восемь, маме — пятьдесят восемь, а бабушке — почти девяносто. Но она по-прежнему бодрая, разве только на ноги жалуется. Мама частенько побаливает, отчим еще крепок и бодр.

Александр Семенович с женой и двумя детьми изредка в летние отпуска прилетает в Южно-Сахалинск, куда забросила отчима с семьей воинская судьба. Там прекрасная рыбалка: по пути к Корсакову в озере, выходящем протокой в Охотское море, ловятся крупные дальневосточные красноперы и попадается таймень на свежую селедку.

В семьдесят пятом слетать на Сахалин не пришлось. В июле послали из подмосковного Ступина, где он жил и работал, в командировку на завод-смежник добывать запчасти — в тот самый город, где прошло детство.

Здесь он не был лет двадцать. После разлуки город изменился, много нового, начиная с вокзала. На подворье исчезнувшего Митрофановского монастыря — пединститут, вместо «коридорного» кинозала «Спартак» — другой, монументальный кинотеатр со старым гордым названием.

Было воскресенье, и, оставив чемодан в забронированном номере гостиницы «Россия», он бродил в поисках прежнего города…

Нашел дом, восстановленный Витькиным отцом. К его удивлению и радости, сохранился и Алексеевский монастырь: ограда, развалины собора, а звонницу даже отреставрировали и повесили табличку «Памятник архитектуры XVI века». Они тогда и не подозревали, что их НП находился в памятнике архитектуры. Иностранные туристы фотографировали их бывший НП, задирая головы.

На месте Юркиного склепа — яма, заросшая крапивой и лопушьем. Где, интересно, Юрка — Юрий Тихонович, кем он стал?..

Самое удивительное: фабричная казарма уцелела! Теперь в ней размещалось мужское общежитие строителей, за стеклянной дверью в передней сидела дежурная под грозным объявлением: «Женщинам после 21:00 вход строго воспрещен!» Сараи во дворе исчезли, появились гаражи. С косогора по-прежнему открывался широкий вид на реку, на новый бетонный мост, к нему петляла асфальтовая дорога, а коротким путем туда вела опять деревянная лестница, только тоже новая, окрашенная в приятный зеленый цвет.

Дом ЛТ заменила пятиэтажка с лоджиями, напоминающая южный санаторий. Рядом, на песчаном берегу, — разноцветные полотняные навесы, сотни загорающих.

Напротив трампарка, там, где раньше простирались дремучие развалины элеватора, посредине обширного сквера с подстриженной травой, стоял типовой кинозал «Луч», похожий на преувеличенный сарай сапожника 3П, только кирпичный.

По улицам города проносились чешские бесшумные трамваи. Александр Семенович вспомнил те послевоенные, почему-то, казалось, тогда более яркие, более красные вагончики, похожие на большие игрушки. В их облике среди серого разрушенного города было что-то праздничное. Трамваи стали для пацанов бесплатным аттракционом. «Айда покатаемся!» — они прыгали на подножки на ходу, хватаясь за поручни; ехали с грохотом и звоном, спрыгивали на скорости и поджидали следующий. Кондукторы их ненавидели. Сейчас-то понятно, что не за убыток в тридцать копеек — шею ведь можно свернуть. Самое замечательное — трястись сзади на «колбасе», там ты один. А зимой возьми длинный железный крюк и гоняй себе на коньках за трамваем, цепляясь за поручень.

Особенно любили пацаны трамвай номер «3» — это был всего один вагон, зато с двумя водительскими кабинами — спереди и сзади. На конечных остановках нет разворотного круга, и, высадив пассажиров, водитель переходил в другую кабину, чтобы вновь повести трамвай обратно. Еще в первом классе Санька однажды стоял возле трампарка и терпеливо ожидал, когда же наконец два трамвая столкнутся — здесь был одноколейный путь. Велико же было его разочарование, когда «тройка» поехала задом, уступая дорогу пришедшему собрату.