Орхидеи еще не зацвели - Евгения Чуприна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ха-ха-ха, ну, право, святой отец! Откуда у вас такие порочные анекдоты?
— А в чем дело?
— Все-таки странно слышать от священнослужителя…
— А что ж мне, про церковь, что ли, анекдоты рассказывать? Извольте. Идет Господь Наш Иисус по воде аки посуху. За ним, на некотором отдалении следует апостол Петр, но у него есть проблема…
— Нет-нет, этого делать не стоит, я не хочу это слышать, но все-таки…
— Какой вы нудный, Генри, ваш дядя не был таким нудным. Это гордыня. Гордыня и пошлость. Вы думаете, пошлость любезна Господу нашему?
— До сих пор думал, что да.
— А известно ли вам, сын мой, что сам Спаситель Наш Иисус проповедовал анекдотами?
— В самом деле? — спросил я.
— Конечно, древнееврейский юмор сейчас не всякому покажется смешным, но уверяю, это были анекдоты. Иисус вовсе не отрицал житейские радости, он пил и веселился, и говорил ученикам: радуйтесь, пока я с вами. Помните, «пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:9).
— Да, помню, было… — промямлил я неохотно, мне представилась все мои тетки в ряд, с молитвенниками в хищных пальцах, как гарпии, ждут, пока им объяснят, в каком месте смеяться. — Зачем обсуждать такие темы, что было, то и ладно, нас, обычных людей, это не касается. В Библии есть много такого, что смущает моралистов… Но что это?
Я кинул взгляд в окно. Уже смеркалось. И на фоне дымчатых холмов, утопающих в мягком мраке, посреди инфернально-зеленой равнины стоял черный, блестящий тритон. У меня есть друг-ученый, посвятивший жизнь этим тварям, так что точно могу сказать — это был тритон гребенчатый, причем в брачный период, когда гребешок их становится вопиющим. Он стоял, весь взъерошенный, сердито изогнувшись и растопырив длинные пальцы, а потом ими оттолкнулся и всплыл в воздух. Поплавав какое-то время, он обернулся и апатично посмотрел на меня. Глаза его блеснули и надвинулись, и вплотную приблизившись к стеклу, они сделались продолговатыми и зелеными, а потом вдруг погасли, и все исчезло.
— Вввы вввидели? — спросил я деревенеющим языком.
— Что, козни дьявола? Бывает. Та-ак, перекреститесь троекратно, — деловито ответствовал викарий, лихо грохнулся на колени и потянул меня за рукав, чтоб я встал рядом, — святой водичкой, водичкой из флакончика, нет, не из фляжечки, во фляжечке у нас для духовных нужд, где у нас фляжечка, вот у нас фляжечка, хотите? Нет? А я да. А, вот он, наш флакончик, флакончичек, покропим, покропим, покропим! Повторяйте… ммм…. Чтобы такого… ага: заклинаю тебя, существо воды, Богом живым, Богом Создателем, который в начале отделил тебя от земли и удостоил разделить на четыре потока, чтобы от тебя, где бы тебя ни пили и ни разбрызгивали, бежал и был побеждаем враг и вся сила гниения, и чтобы ты была посвящена истинному Богу. Аминь.
— Аминь, — повторил я с огромным чувством. — А что, это поможет?
— Завтра принесу побольше святой воды, все тут покропим, молитовки почитаем, чесночок развесим, омелу прицепим, пантаклей понарисуем, серебряный крест пришпандорим, и никакие беси не сунутся. Вообще у нас экзорцизмом занимается Грегори, у него дар от Бога.
— Он что, верующий?
— Отнюдь, он их изгоняет силой своего неверия. И язык у него такой поганый, прости Господи, что ни один бес долго не выдержит, с их-то гордыней. Вот, помню, явился ему розовый, весь расфуфыренный, как павлин, шея голая. Звали Нарцисс. Спрашивает он его: я красивый? Нашел, кого спрашивать! Досталось бедному бесу так, что он в ужасе и комплексах бежал в ад и ныне сидит там безвылазно, потому что оттуда они уже на землю вернуться не могут. Грегори сказал: у тебя, любезный, нарушение кальциевого обмена, на почве потомственной шизофрении и вырождения, а также авитаминоза, вот почему ты облезлый и прибабахнутый, тебя надо лечить, но только авитаминоз, потому что все остальное не лечится.
— Облезлый и прибабахнутый… Хорошо, а вампиры?
— В округе есть вервольфы, но это люди простые, темные, они в замок не ходят. Тем более сэр Чарльз на них устраивал облавы, и они его боялись. Если вы сейчас круто возьметесь, то будут бояться и вас.
— А может быть эта таинственная собака — тоже вервольф?
— Да что ж мы, по-вашему, совсем олухи, оборотня от собаки отличить не можем? Нет, собака — это собака, существо постоянно-материальное. Грегори, наверно, вам рассказывал, что он нашел следы.
— Да-да-да!
— Так вот, я пришел туда, брызгал святой водой, и они в человеческие не превратились, остались как есть,