Фиалки по средам (сборник) - Андре Моруа

– Ну а ваше золото? – спросил я его.

– Оно у меня… у меня… Я приобрел еще много новых слитков… Но правительство поговаривает о реквизиции золота, о том, чтобы вскрыть сейфы… Подумать страшно… Я знаю, вы скажете, что самое умное перевести все за границу… Так-то оно так… Но куда? Британское правительство действует так же круто, как наше… Голландия и Швейцария в случае войны подвергаются слишком большой опасности… Остаются Соединенные Штаты, но с тех пор, как там Рузвельт, доллар тоже… И потом придется переехать туда на жительство, чтобы в один прекрасный день мы не оказались отрезанными от наших капиталов…

Не помню уж, что я ему тогда ответил. Меня начала раздражать эта чета, не интересующаяся ничем, кроме своей кубышки, когда вокруг рушилась цивилизация. У выхода из галереи я простился с ними и долго глядел, как эти две благовоспитанные и зловещие фигурки в черном удаляются осторожными мелкими шажками. И вот теперь я встретил Борака в «Золотой змее» на Лексингтон-авеню. Где их застигла война? Каким ветром занесло в Нью-Йорк? Любопытство меня одолело, и, когда Борак поднялся со своего места, я подошел к нему и назвал свое имя.

– О, еще бы, конечно, помню, – сказал он. – Как я рад видеть вас, дорогой мой! Надеюсь, вы окажете нам честь и зайдете на чашку чая. Мы живем в отеле «Дельмонико». Жена будет счастлива… Мы здесь очень скучаем, ведь ни она, ни я не знаем английского…

– И вы постоянно живете в Америке?

– У нас нет другого выхода, – ответил он. – Приходите, я вам все объясню. Завтра к пяти часам.

Я принял приглашение и явился точно в назначенное время. Мадам Борак была в том же черном шелковом платье с белым кружевным жабо, что и в 1923 году, и с великолепными жемчугами на шее. Она показалась мне очень удрученной.

– Мне так скучно, – пожаловалась она. – Мы заперты в этих двух комнатах, поблизости ни одной знакомой души… Вот уж не думала я, что придется доживать свой век в изгнании.

– Но кто же вас принуждает к этому, мадам? – спросил я. – Насколько мне известно, у вас нет особых личных причин бояться немцев. То есть я, конечно, понимаю, что вы не хотели жить под их властью, но пойти на добровольное изгнание, уехать в страну, языка которой вы не знаете…

– Что вы, немцы тут ни при чем, – сказала она. – Мы приехали сюда задолго до войны.

Ее муж встал, открыл дверь в коридор и, убедившись, что нас никто не подслушивает, запер ее на ключ, возвратился и шепотом сказал:

– Я вам все объясню. Я уверен, что на вашу скромность можно положиться, а дружеский совет пришелся бы нам как нельзя кстати. У меня здесь, правда, есть свой адвокат, но вы меня лучше поймете… Видите ли… Не знаю, помните ли вы, что после прихода к власти Народного фронта мы сочли опасным хранить золото во французском банке и нашли тайный надежный способ переправить его в Соединенные Штаты. Само собой разумеется, мы и сами решили сюда перебраться. Не могли же мы бросить свое золото на произвол судьбы… Словом, тут и объяснять нечего… Однако в 1938 году мы обратили золото в бумажные доллары. Мы считали (и оказались правы), что в Америке девальвации больше не будет, да вдобавок кое-кто из осведомленных людей сообщил нам, что новые геологические изыскания русских понизят курс золота… Тут-то и возник вопрос: как хранить наши деньги? Открыть счет в банке? Обратить их в ценные бумаги? В акции?.. Если бы мы купили американские ценные бумаги, пришлось бы платить подоходный налог, а он здесь очень велик… Поэтому мы все оставили в бумажных долларах.

Я, не выдержав, перебил его:

– Стало быть, для того чтобы не платить пятидесятипроцентного налога, вы добровольно обложили себя налогом стопроцентным?

– Тут были и другие причины, – продолжал он еще более таинственным тоном. – Мы чувствовали, что приближается война, и боялись, как бы правительство не заморозило банковские счета и не вскрыло сейфы, тем более что у нас нет американского гражданства… Вот мы и решили всегда хранить наши деньги при себе.

– То есть как «при себе»? – воскликнул я. – Здесь, в отеле?

Оба кивнули головой, изобразив какое-то подобие улыбки, и обменялись взглядом, полным лукавого самодовольства.

– Да, – продолжал он еле слышно. – Здесь, в отеле. Мы сложили все – и доллары, и немного золота – в большой чемодан. Он здесь, в нашей спальне.

Борак встал, открыл дверь в смежную комнату и, подведя меня к порогу, показал ничем не примечательный с виду черный чемодан.

– Вот он, – шепнул Борак и почти благоговейно прикрыл дверь.

– А вы не боитесь, что кто-нибудь проведает об этом чемодане с сокровищами? Подумайте, какой соблазн для воров!

– Нет, – сказал он. – Во-первых, о чемодане не знает никто, кроме нашего адвоката… и вас, а вам я всецело доверяю… Нет уж, поверьте мне, мы все обдумали. Чемодан никогда не привлекает такого внимания, как, скажем, кофр. Никому не придет в голову, что в нем хранится целое состояние. Да вдобавок мы оба сторожим эту комнату и днем и ночью.

– И вы никогда не выходите?

– Вместе никогда! У нас есть револьвер, мы держим его в ящике комода, по соседству с чемоданом, и один из нас всегда дежурит в номере… Я хожу завтракать во французский ресторан, где мы с вами встретились. Жена там обедает. И чемодан никогда не остается без присмотра. Понимаете?

– Нет, дорогой господин Борак, не понимаю, не могу понять, ради чего вы обрекли себя на эту жалкую жизнь, на это мучительное затворничество… Налоги? Да черт с ними! Разве ваших денег не хватит вам с лихвой до конца жизни?

– Не в этом дело, – ответил он. – Не хочу я отдавать другим то, что нажил с таким трудом.

Я попытался переменить тему разговора. Борак был человек образованный, он знал историю; я попробовал было напомнить ему о коллекции автографов, которую он когда-то собирал, но его жена, еще сильнее мужа одержимая навязчивой идеей, вновь вернулась к единственному волновавшему ее предмету.

– Я боюсь одного человека, – шепотом сказала она. – Это немец, метрдотель, который приносит нам в номер утренний завтрак. Он иногда так поглядывает на эту дверь, что внушает мне подозрение. Правда, в эти часы мы оба бываем дома, поэтому я надеюсь, что опасность не так уж велика.

Другой их заботой была собака. Красивый пудель, на редкость смышленый, всегда лежал в углу гостиной, но трижды в день его надо было выводить гулять. Эту обязанность супруги также выполняли по очереди. Я ушел от них вне себя: меня бесило упорство этих маньяков, и в то же время их одержимость чем-то притягивала меня.

С тех пор я часто уходил со службы пораньше, чтобы ровно в семь часов попасть в «Золотую змею». Тут я подсаживался к столику мадам Борак. Она была словоохотливее мужа и более простодушно поверяла мне свои тревоги и планы.

– Эжен – человек редкого ума, – сказала она мне однажды вечером. – Он всегда все предусматривает. Нынче ночью ему пришло в голову: а что, если они вдруг возьмут да прикажут обменять деньги для борьбы с тезаврацией? Как тогда быть? Ведь нам придется предъявить наши доллары.

– Ну и что за беда?

– Очень даже большая беда, – ответила мадам Борак. – Ведь в 1943 году, когда американское казначейство объявило перепись имущества эмигрантов, мы ничего не предъявили… А теперь у нас могут быть серьезные неприятности… Но у Эжена зародился новый план. Говорят, что в некоторых республиках Южной Америки вообще нет подоходного налога. Если бы нам удалось переправить туда наши деньги…

– Но как же их переправить без предъявления на таможне?

– Эжен считает, что сначала надо принять гражданство той страны, куда мы решим переселиться. Если мы станем, например, уругвайцами, то по закону сможем перевезти деньги.

Идея эта так меня восхитила, что на другой день я пришел в ресторан к завтраку. Борак всегда радовался моему приходу.

– Милости прошу, – приветствовал он меня. – Вы пришли как нельзя более кстати: мне нужно навести у вас кое-какие справки. Не знаете ли вы, какие формальности необходимы, чтобы стать гражданином Венесуэлы?

– Ей-богу, не знаю, – сказал я.

– А Колумбии?

– Понятия не имею. Лучше всего обратитесь в консульства этих государств.

– В консульства! Да вы с ума сошли!.. Чтобы привлечь внимание?

Он с отвращением отодвинул тарелку с жареным цыпленком и вздохнул:

– Что за времена! Подумать только, что, родись мы в 1830 году, мы прожили бы свою жизнь спокойно, не зная налоговой инквизиции и не боясь, что нас ограбят! А нынче что ни страна – то разбойник с большой дороги… Даже Англия… Я там припрятал несколько картин и гобеленов и теперь хотел их перевезти сюда. Знаете, чего они от меня потребовали? Платы за право вывоза в размере ста процентов стоимости, а ведь это равносильно конфискации. Ну прямо грабеж среди бела дня, настоящий грабеж…

Вскоре после этого мне пришлось уехать по делам в Калифорнию, так и не узнав, кем в конце концов стали Бораки – уругвайцами, венесуэльцами или колумбийцами. Вернувшись через год в Нью-Йорк, я спросил о них хозяина «Золотой змеи» господина Робера.