Сладкий обман - Акваа К

глаза. Он такой красивый, такой высокий. Он мне, беспомощно, очень нравится. Я нервно сглатываю, когда вижу, что его взгляд сосредоточен на мне. Его сильный одеколон окутывает меня своими объятиями, но Ремо не собирается так просто сдаваться.

Мне нужно, чтобы он перестал убегать от меня.

— Где твой персонал? — шепчу я, не обращая внимания на бурю, зарождающуюся внутри меня, водоворот эмоций, который находится на грани и ждет, чтобы выплеснуться наружу.

— Они заканчивают работу в восемь вечера.

Я даже не знаю, который сейчас час и на что еще я могу смотреть, кроме глубины глаз Ремо и обрамляющих их густых ресниц.

Его лицо не хмурится, мягкое дыхание срывается с его румяных розовых губ, ожидая, что я спрошу его о чем-то еще. Его запястье все еще находится в моей руке, но проходит секунда, затем другая, и его тело напрягается.

Медленно, но верно я чувствую, как Ремо вырывает свою руку из моего захвата. Он делает небольшой шаг в сторону, и моя рука опускается на бок. Он отрывисто кивает мне, не отводя взгляда.

Я вижу, как нетерпеливо подрагивает его челюсть, и мое сердце падает.

— Еда всегда есть в холодильнике, если ты голодна. Я пойду переоденусь.

Затем он проходит мимо меня, оставляя в атмосфере только свой запах.

Глубоко вдыхая и медленно выдыхая, я снимаю сумку и бросаю ее на кухонный остров. Открываю холодильник и заглядываю внутрь. Там много блюд, которые ждут своего часа.

В этот момент мой желудок решает заурчать, и я смеюсь, качая головой. Я беру блюдо с курицей и рисом и ставлю его разогреваться в микроволновую печь. Пока оно греется, я осматриваю помещение. Обеденный стол и вся обстановка в доме минималистичны: нейтральные, коричневые и красные цвета.

Выглядит хорошо, но это определенно не то, как я представлял себе его дом.

Что мне удалось заметить, так это тишину. Нет ни единого писка, скрипа половиц или чего-то еще. Только тихое гудение микроволновки, от которого у меня потеют ладони, а глаза проверяют все темные углы, словно оттуда что-то может выпрыгнуть.

Лондонские особняки и дома так не выглядят. Особенно те, которые принадлежат мужчинам. Но, опять же, Ремо не совсем британец. Он наполовину итальянец, и, похоже, знает немало о своей культуре, своем происхождении и своих корнях. Не говоря уже о том, что он владеет компанией по производству итальянских вин и свободно говорит по-итальянски.

Микроволновка пищит, нарушая тишину. Я вздрагиваю, затем быстро проверяю ящики и шкафы, пока не нахожу тарелку и ложку. Я тихо сажусь за обеденный стол.

Я съедаю первую ложку.

Вдруг в голове мелькнула мысль, что за мной кто-то наблюдает.

Я вскидываю голову и, прищурившись, смотрю в окно на задний двор. Там темно. Так темно, что я ничего не вижу, и паранойя возвращается. Холодок пробегает ледяными пальцами по позвоночнику, и я вдруг не могу усидеть на месте. Мои глаза метались вокруг, судорожно пытаясь найти источник безопасности.

Хоть что-нибудь.

Я слышу шаги по коридору, и сердце бешено колотится в груди. В висках пульсирует, шаги становятся все ближе и ближе.

Аппетит забыт.

Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но он выходит рваным, и я не могу ни на чем сосредоточиться.

Глаза затуманиваются и…

— Аврора?

Все с визгом останавливается.

Мир перестает вращаться, и я смотрю на Ремо, стоящего позади меня в черной толстовке и тренировочных штанах с белыми носками на ногах. Он выглядит гораздо более спокойным и домашним.

Его окружает спокойствие, что-то успокаивающее, и мое сердце замирает. Он становится центром моего внимания.

— Да? — Мой голос тих, но остатки головной боли пульсируют в висках в такт биению сердца.

Ремо больше не хмурится, но все же как-то украшает резкость, проступающую на его чертах.

— Ты ужинаешь? — спрашивает он.

Я еще раз моргаю, затем заставляю свои губы приподняться в болезненной улыбке. — Да. Хочешь, я разогрею тебе что-нибудь? Там есть курица с рисом, и это очень вкусно.

Я дрожаще выдохнула, указывая на свою едва тронутую тарелку.

— Давай я сделаю тебе, — предлагаю я и встаю, не дав ему ответить. Я обхожу стойку, достаю оставшийся рис, раскладываю его по тарелкам и включаю микроволновку.

Я стою и смотрю, как идет время на цифровых часах микроволновки. В голове у меня сейчас полный бардак.

— Я вытащу это из микроволновки. Ты можешь идти и есть, — говорит Ремо.

Я оглядываюсь через плечо и вижу Ремо, стоящего рядом с обеденным столом.

— Все в порядке, — шепчу я.

Мы оба сидим и молча едим, причем Ремо рядом со мной.

Я мягко улыбаюсь, глядя на эту сцену. Тусклый свет люстры над столом освещает два стакана с водой, две тарелки и нас двоих, которые просто сидят и едят. Щелкающие звуки посуды наполняют пространство, но на этот раз оно не такое пустое, и я не считаю время.

Я не готова уходить.

Ремо не смотрит на меня, не принуждает к разговору, но тишины больше нет.

— Мне это нравится. Давай продолжать ужинать вместе, а то и обедать. Мы сможем наверстать упущенное и быть в курсе событий друг друга, — предлагаю я, но уже готова к тому, что он откажет мне.

— Хорошо.

Мои брови взлетают вверх. — Правда?

Ремо поднимает взгляд от своей тарелки и поджимает губы, словно хочет быть где угодно, только не здесь. Я не возражаю. Я привыкла к тому, что люди делают это в моем присутствии.

— Должен ли я привыкнуть к тому, что ты плохо слышишь и вынужден повторять?

Я тихонько хихикаю, и чувство одиночества и паранойи в пустом доме заглушается мыслями о том, как заставить Ремо перестать быть таким ворчливым.

Завтра я уже точно буду искать способы, как сделать так, чтобы ты кому-то понравился.

Я научусь тебе нравиться, Ремо.

9

— Можно оставить ночник включенным?

В Италии мне не пришлось этого делать, потому что на небе была видна луна. Я оставила занавески открытыми, чтобы лунный свет проникал в комнату, и все было хорошо видно.

А Ремо нигде не было.

Однако в Лондоне облака закрывают луну, и когда темнеет, наступает кромешная тьма. Я не могу разглядеть свою комнату, и это заставляет меня нервничать.

Я иду справа от кровати, дальше всего от окна и ближе к двери. Я стою и смотрю, как Ремо переходит на другую сторону.

— Так нормально? — спрашиваю я снова, мой голос тих и мягок, так как уже поздно. Я ерзаю, дергая