Сердце метели - Светлана Белозерская

— А что касается патологической ревности — нельзя ли поподробнее?

— Можно. Когда ты поцеловала Фрэнка, я почувствовал жгучее желание его придушить. И твоего голубого приятеля, и этого актера, который целует тебя на сцене, и остальных, которых я не знаю.

— И гримершу, и портных, и даже эту милую лошадь, да?

— Да! — Говоря все это, он сжал ее плечи, слегка потряс и закрыл поцелуем ее хохочущий рот.

14

Все хорошее быстро кончается, и их поездка не стала исключением.

В Москве Карелу передали, что его разыскивал отец. Карел позвонил в Прагу, и отец попросил его приехать на две недели, сказав, что все объяснит на месте.

Для Наташи жизнь вновь вошла в привычную колею. Через неделю ей позвонил ассистент режиссера с Мосфильма и предложил сняться в эпизоде одного из сериалов. Деньги были совсем небольшие, но Наташа согласилась. Откажешься раз, другой — и про тебя забудут, незаменимых нет, и маститые сидят без работы. Актеров в Москве очень много, гораздо больше, чем требуется.

Наташа вышла из метро в Царицыне, подошла к условленному месту. Озабоченная ассистентка нашла ее фамилию в списке, отметила.

— У тебя эпизод с Раисой Афанасьевной, текст у нее. Она в автобусе, гример и костюмы тоже там.

Смурной водитель рафика довез актеров до дворца, где стояли два автобуса съемочной группы, используемые под гримерные.

«Придется пойти, засвидетельствовать Почтение», — вздохнула про себя Наташа. Предстоящая встреча с бывшей свекровью испортила ей настроение, и она уже пожалела, что согласилась.

Она поднялась в пустой автобус. Женщина сидела, глядя в окно. Наташа тихо произнесла:

— Здравствуйте, Раиса Афанасьевна. Не ожидала вас здесь увидеть.

— Наташенька! — обернулась к ней Народная артистка СССР. — Боже мой, ты все так же хороша, совсем не изменилась. Рада тебя видеть. Как твои дела?

Увидев ее лицо, Наташа так обомлела, что не сразу ответила. Не знала, что сказать. На нее смотрела изможденная, почерневшая старуха. Из-под платка выбивались седые космы, губы перечеркнуты вертикальными морщинками. «В самом деле, что ли, пьет?» — внутренне ахнула Наташа и сказала:

— Я тоже рада. У меня все хорошо.

— Ты замужем, дети есть?

— Нет. Наверное, скоро выйду, не знаю еще…

— Я видела несколько твоих работ. Фильмы средненькие, сама знаешь, но ты молодец. Иногда только на тебе глаз и отдыхает. Вам рано назначили, еще ничего не готово. Раньше чем через два часа до нас дело не дойдет. Вот твой текст, возьми. Мы мать и дочь, не виделись пять лет, ты замужем за итальянским князем.

Вдруг выдержка изменила ей, лицо сморщилось, из глаз потекли слезы.

— Степа-то, Степочка мой! Как тебя увидела, опять душа во мне перевернулась! Всего-то и знала я с ним хорошего, пока маленький был да ты с ним жила. Плохо все, Наташа, ох как плохо!

— Да что с ним такое? — присела наконец напротив Наташа.

Раиса Афанасьевна плакала, закрыв лицо руками.

— Помирает Степочка мой! Никому ведь не говорю, тебе только сказала. Ты уж прости его, Христа ради, не держи зла, может, ему полегчает хоть маленечко, может, из-за тебя Бог и прогневался. — Она схватила Наташину руку, крепко сжала.

В ней ничего не осталось от светской львицы салонов брежневских времен. Не верилось, что бриллианты недавно еще украшали ее холеные руки. Она очень похудела, на кистях выступили синие крупные жилы, как будто она всю жизнь тяжело работала.

— Ты прости его от всей души, помолись за него, и тебя Бог не оставит. Не смотри так на меня, сама знаю, на что похожа. Гримерша моя, Танечка, ангел, меня не оставляет, так везде со мной и ездит, поколдует надо мной, я хоть человеком кажусь. Думаешь, не понимаю, что обо мне говорят? Что я на старости лет свихнулась от жадности? А я уже все продала, что имела, детка моя! И золото, и бриллианты — все за бесценок ушло, все призы в ломбарде. Шубу купила в Амстердаме, дура старая, два года назад. Двадцать тысяч долларов — соболь, единственная авторская модель! Знаешь, сколько мне за нее дают? Четыре, и то со слезами, из-за всего унижаться приходится. Меня рекламой все попрекают, глаза колют, все, кому не лень — а что же я должна? Кровиночка моя мученическую смерть примет, а я буду сложа руки сидеть? Ведь лекарство-то шестьдесят тысяч коробочка, а ее и на неделю не хватает.

Наташа пришла в ужас.

— Так, может, спонсоров можно найти, к народу обратиться? Вас ведь все любят, неужели никто не поможет? Чем он болен-то?

— В том-то и дело, Наташенька. Ведь позорище какое, я и не говорю никому. Все равно рано или поздно сплетни поползут. Тебе вот сказала. То ли я Бога прогневала, что родила его от чужого мужика, то ли сам он… Он молится все, за все прощения просит, за тебя особенно. Звонить хотел тебе, но я упросила его, что сама с тобой поговорю. Позвони ему, скажи, что простила, даже если не можешь — ему хоть на душе полегче будет. Все наркотики эти, будь они прокляты, кровь-то ему испортили, обезболивающее не берет его. А врачи говорят, ему два месяца от силы осталось, неужели я не облегчу ему страдания? Я бы душу заложила, не то что в рекламе сниматься. Я отцу его позвонила, первый раз за тридцать лет. Помоги, говорю, хоть чем-нибудь, ведь твоя родная кровь. Рассказать даже не дал, в чем дело! У меня, говорит, своих двое, внуки…

— Где он сейчас? — тихо спросила Наташа, вытирая слезы.

— В специальной клинике пока, держат их там за семью замками, только родных пускают. А оттуда — домой или на кладбище.

— Меня пустят к нему? — Наташа уже не сомневалась, что у Степана спид.

— Не надо тебе к нему, не думай даже. Ты и не узнаешь его… — Плечи ее опять затряслись.

В автобус поднялась Таня, бессменная гримерша актрисы, понимающе отвернулась, роясь в сумке.

— Пора начинать, Раиса Афанасьевна.

Подошли костюмерша и ассистент режиссера, началась обычная суета.

Наташа повторила про себя текст, потом еще раз, с Раисой Афанасьевной. Та уже преобразилась с помощью Тани — грим скрыл следы горя, парик — седые волосы. Сверкающая диадема отбрасывала блики на величественное лицо немолодой, но все еще красивой статс-дамы. Она плавно и величаво поднялась, кивнула Наташе.

— Пойдем, доченька. Какая ты красавица.

Через полтора часа Наташа попрощалась с Раисой Афанасьевной, шепнув:

— Я позвоню ему вечером, как только доберусь домой.

Та сжала ее руку, кивнула.

Дома, собравшись с духом, она набрала номер Степана.

— Говорите, — еле слышно донесся голос бывшего мужа.

— Степа, это Наташа. Я видела сегодня твою маму… Как ты себя чувствуешь, можешь говорить?