Мой любимый ангел - Джоанна Мэйтленд

Ни за что!

Выкрикнула ли она эти слова или они прозвучали у нее в голове? Он продолжал целовать ее, все требовательнее, но она закрутила головой, стараясь высвободиться, оттолкнуть его. Ничего не получится, все повторится сначала, поняла Эйнджел и погрузилась в темноту.

Макс торопливо поправлял одежду, хмуро глядя на лежавшую перед ним женщину. Она заманила его, раздразнила – и вот пожалуйста. Ну что ж, он никогда не брал женщину, если она того не хочет.

Подняв с пола платье, он стал ждать, пока она откроет глаза. Она наверняка захочет прежде всего одеться. Все женщины так себя ведут.

– Роза, открой глаза! Роза…

Она лежала неподвижно. Кажется, она в глубоком обмороке. Странно.

Надо как-то привести ее в чувство. У женщин обычно всегда есть с собой нюхательная соль. Макс поискал в карманах ее платья и ничего не нашел. В ридикюле, валявшемся у скамьи, тоже ничего не оказалось. Леди Роузвейл – судя по всему, единственная во всем Лондоне – не носила с собой флакончик с нюхательной солью.

Макс считал себя человеком действия. Он был солдатом, а солдату иначе не выжить. Не медля ни секунды, он занялся ее одеждой. Прежде всего решил надеть на Эйнджел маску – на тот случай, если вдруг кто-то войдет. Положив ее голову к себе на колени, он завязал тесемки, стараясь не смотреть на прелестные груди. Вместо этого он занялся хитростями женского костюма. Слава богу, он не снял с нее корсет, иначе надеть его на бездвижное тело было бы просто невозможно.

Несколько минут ушло на то, чтобы натянуть на Эйнджел нижнюю юбку и платье. Про себя Макс с иронией подумал, что снимать их было намного легче. Он тогда еще радовался, что Эйнджел надела платье с застежкой впереди, легче было ее раздевать. Петельки были до смешного крохотные и тугие. Оставалось только удивляться, как он ухитрился расстегнуть их. Наконец лежавшая на скамье женщина выглядела более или менее прилично. Теперь нужно привести ее в чувство.

Кузина лежала как мертвая. Макс удивился – неужели бывают такие длительные обмороки? Может, она просто больна?

И тут ему вспомнилось, сколько эта дама выпила. Неудивительно, что она отключилась. Да она же просто пьяна вусмерть!

– Роза! – Макс легонько встряхнул ее. Бесполезно. – Роза! Проснись! – Никакого ответа.

Макс сердито скрипнул зубами. Он не мог бросить ее здесь, но и отвезти домой тоже не мог – в этом случае она поймет, что ее инкогнито раскрыто. Да и потом, что делать с волосами, они же в полном беспорядке! Макс невольно провел рукой по мягкому серебристому шелку свисавших со скамьи волос. Да и одежда тоже не сказать чтобы в порядке. Всякий, кто увидит их вдвоем, сразу поймет, чем они занимались, а знаменитые серебряные волосы мгновенно выдадут кузину.

– Роза! – позвал он уже громче. Никакого ответа. И неудивительно – это же не ее имя. Макс приблизился к ее уху, сопротивляясь соблазну коснуться языком нежной кожи, и зашептал: – Леди Роузвейл! Анджелина! Вам нельзя тут оставаться! Проснитесь!

Кузина не отзывалась. Макс удрученно покачал головой, пытаясь что-нибудь придумать. Было ясно одно – обращаться к кому-либо за помощью нельзя. Разве что…

Луиза! Вот кто поможет. Она не выдаст. Рэмзи отвез ее домой и уже наверняка вернулся. Надо послать его за Луизой и ее нюхательной солью. Придется рискнуть и оставить кузину на несколько минут. Ничего, он запрет дверь, так что баронессу никто не увидит…

Пришлось вытащить из-под ее головы сюртук, без которого он не мог показаться на людях. Ему подумалось, что подушкой кузине послужат ее густые пышные волосы. Да уж, на такой подушке с радостью поспал бы любой мужчина…

Бросив последний взгляд на спящую женщину, Макс осторожно вышел в коридор, запер дверь, положил ключ в карман и, оправив сюртук, поспешил к верному Рэмзи с его коляской.

– Где я? – Эйнджел поднесла руку к голове, которая раскалывалась от боли. Маска оказалась на месте.

«Джон Фредерик! Он был здесь!» – пронзила Эйнджел паническая мысль.

«Да нет, – возразил внутренний голос. – Ты что, забыла? Джон Фредерик давно умер».

Тогда кто же здесь был?

И вдруг все вспомнилось. Ну, не все, однако достаточно. Она пришла сюда с совершенно незнакомым мужчиной и…

Эйнджел с трудом встала, держась за скамью. Надо срочно отсюда уйти! Петельки на платье были перепутаны, значит, она не сама их застегивала, а тот мужчина в маске. Эйнджел в ужасе зажмурилась, затем перестегнула пуговицы и поправила под платьем нижнюю юбку. Маска на месте – Эйнджел потрогала ее рукой, – значит, можно сесть в экипаж и уехать от этого кошмара.

По полу были рассыпаны шпильки. Волосы! Как она выйдет с распущенными волосами? Эйнджел подняла несколько шпилек и попыталась как-то заколоть волосы, но ничего не получилось. Она не умела делать прическу, самое большее – могла бы связать волосы в пучок, будь у нее ленточка. Эйнджел пошарила глазами вокруг. Может, найдется хоть какая-нибудь бечевка? Ничего не обнаружилось.

В бальный зал возвращаться нельзя, это ясно, тут и маска не спасет. Взяв ридикюль, Эйнджел в нерешительности застыла на месте. Так, в коридоре появляться нельзя. Остается вылезти в окно.

Вместо окна она обнаружила потайную дверь. Эйнджел, обрадованная донельзя, осторожно приоткрыла ее и выглянула. Дверь выходила в сад. Эйнджел постояла, прислушиваясь. Ни звука. И неудивительно – на улице было пока слишком холодно для прогулок.

После влажного тепла оранжереи стылая весенняя ночь охватила ее пронизывающим холодом. Но накидку она сняла у главного входа, там она и останется.

Эйнджел заперла дверь, бросила ключ на дорожку и, подхватив юбки, осторожно пошла вокруг дома. Дважды она попадала на цветочные клумбы, и ее ноги проваливались в рыхлую влажную землю. Наконец Эйнджел подошла к углу дома и выглянула. В конце подъездной дорожки стояли экипажи, мерцая фонарями. Были слышны голоса.

Эйнджел поправила маску и пошла в ту сторону. Свою карету она увидела немного поодаль от остальных. Оставалось только дойти до нее под любопытными взглядами грумов и кучеров и залезть внутрь. Уж сюда-то ее неизвестный любовник не доберется.

Глава девятая

Эйнджел съежилась в самом темном уголке кареты, закрыв лицо руками. От рук пахло тем мужчиной. Ей стало противно.

Господи, какая же она дура! С Пьером она справилась, вот и решила, что справится с любым. Эйнджел вспомнила в подробностях, как все было с Пьером, каждое его движение. Поначалу было очень приятно, но в душе она совершенно ничего не чувствовала. Да и он словно бы повторял выученный урок, как студент проигрывает заученную мелодию, пока не достигнет совершенства. Все это было сплошной фальшью.