Азазель - Борис Акунин

– Скажите-ка, любезный, не останавливалась ли тут одна особа, некая мисс Ольсен? – с фальшивой небрежностью спросил он, облокачиваясь на стойку.

Ответ, хоть и вполне предсказуемый, заставил сердце Фандорина тоскливо сжаться:

– Нет, милорд, леди с таким именем у нас не живёт и не жила.

Прочтя в глазах постояльца смятение, портье выдержал эффектную паузу и целомудренно сообщил:

– Однако упомянутое вашей светлостью имя мне не вполне незнакомо.

Эраст Петрович покачнулся и выудил из кармана ещё один золотой.

– Говорите.

Портье наклонился вперёд и, обдав запахом дешёвой кёльнской воды, шепнул:

– На имя этой особы к нам поступает почта. Каждый вечер в десять часов приходит некий мистер Морбид, по виду слуга или дворецкий, и забирает письма.

– Огромного роста, с большими светлыми бакенбардами и такое ощущение, что никогда в жизни не улыбался? – быстро спросил Эраст Петрович.

– Да, милорд, это он.

– И часто приходят письма?

– Часто, милорд, почти каждый день, а бывает, что и не одно. Сегодня, например, – портье многозначительно оглянулся на шкаф с ячейками, – так целых три.

Намёк был сразу понят.

– Я бы взглянул на конверты – просто так, из любопытства, – заметил Фандорин, постукивая по стойке очередным полсовереном.

Глаза портье зажглись лихорадочным блеском: творилось нечто невероятное, непостижимое рассудку, но чрезвычайно приятное.

– Вообще-то это строжайше запрещено, милорд, но… Если только взглянуть на конверты…

Эраст Петрович жадно схватил письма, но его ждало разочарование – конверты были без обратного адреса. Кажется, третий золотой был потрачен зря. Шеф, правда, санкционировал любые траты «в пределах разумного и в интересах дела»… А что там на штемпелях?

Штемпели заставили Фандорина задуматься: одно письмо было из Штутгарта, другое из Вашингтона, а третье аж из Рио-де-Жанейро. Однако!

– И давно мисс Ольсен получает здесь корреспонденцию? – спросил Эраст Петрович, мысленно высчитывая, сколько времени плывут письма через океан. И ещё ведь надо было в Бразилию здешний адрес сообщить! Получалось как-то странно. Ведь Бежецкая могла прибыть в Англию самое раннее недели три назад.

Ответ был неожиданным:

– Давно, милорд. Когда я начал здесь служить – а тому четыре года, – письма уже приходили.

– Как так?! Вы не путаете?

– Уверяю вас, милорд. Правда, мистер Морбид служит у мисс Ольсен недавно, пожалуй, с начала лета. Во всяком случае до него за корреспонденцией приходил мистер Мёбиус, а ещё раньше мистер… м-м, виноват, запамятовал, как его звали. Такой был неприметный джентльмен и тоже не из разговорчивых.

Ужасно хотелось заглянуть в конверты. Эраст Петрович испытующе посмотрел на информатора. Пожалуй, не устоит. Однако тут новоиспечённому титулярному советнику и дипломатическому курьеру первой категории пришла в голову идея получше.

– Так говорите, этот мистер Морбид приходит каждый вечер в десять?

– Как часы, милорд.

Эраст Петрович выложил на стойку четвёртый полсоверен и, перегнувшись, зашептал счастливцу-портье на ухо.

Время, остававшееся до десяти часов, было использовано наипродуктивнейшим образом.

Первым делом Эраст Петрович смазал и зарядил свой курьерский «кольт». Затем отправился в туалетную комнату и, попеременно нажимая на педали горячей и холодной воды, за каких-нибудь пятнадцать минут наполнил ванну. Полчаса он нежился, а когда вода остыла, план дальнейших действий был уже окончательно составлен.

Снова приклеив усы и немного полюбовавшись на себя в зеркало, Фандорин оделся неприметным англичанином: чёрный котелок, чёрный пиджак, чёрные брюки, чёрный галстук. В Москве его, пожалуй, приняли бы за гробовщика, но в Лондоне он, надо полагать, сойдёт за невидимку. Да и ночью будет в самый раз – прикрой лацканами рубашку на груди, подтяни манжеты, и растворишься в объятьях темноты, а это для плана было крайне важно.

Осталось ещё часа полтора на ознакомительную прогулку по окрестностям. Эраст Петрович свернул с Грей-стрит на широкую улицу, всю заполненную экипажами, и почти сразу же очутился у знаменитого театра «Олд-Вик», подробно описанного в путеводителе. Прошёл ещё немного и – о чудо! – увидел знакомые очертания вокзала Ватерлоо, откуда карета везла его до «Зимней королевы» добрых сорок минут – кучер, пройдоха, взял пять шиллингов. А затем показалась и серая, неуютная в вечерних сумерках Темза. Глядя на её грязные воды, Эраст Петрович поёжился, и его почему-то охватило мрачное предчувствие. В этом чужом городе он вообще чувствовал себя неуютно. Встречные смотрели мимо, ни один не взглянул в лицо, что, согласитесь, в Москве было бы абсолютно невообразимо. Но при этом Фандорина не покидало странное чувство, будто в спину ему упёрт чей-то недобрый взгляд. Несколько раз молодой человек оглядывался и однажды вроде бы заметил, как за театральную тумбу отшатнулась фигура в чёрном. Тут Эраст Петрович взял себя в руки, обругал за мнительность и более не оборачивался. Всё нервы проклятые. Он даже заколебался – не подождать ли с осуществлением плана до завтрашнего вечера? Тогда можно будет утром наведаться в посольство и встретиться с таинственным письмоводителем Пыжовым, про которого говорил шеф. Но трусливая осторожность – чувство постыдное, да и времени терять не хотелось. И так уж без малого три недели на пустяки ушли.

Путешествие по Европе оказалось менее приятным, чем полагал вначале окрылённый Фандорин. Территория, расположенная по ту сторону пограничного Вержболова, удручила его разительной несхожестью с родными скромными просторами. Эраст Петрович смотрел в окно вагона и всё ждал, что чистенькие деревеньки и игрушечные городки закончатся и начнётся нормальный пейзаж, но чем дальше от российской границы отъезжал поезд, тем домики становились белее, а городки живописней. Фандорин всё суровел и суровел, но разнюниться себе не позволял. В конце концов, не всё золото, что блестит, говорил он себе, но на душе всё равно сделалось как-то тошновато.

Потом ничего, пообвыкся и уже казалось, что в Москве не намного грязней, чем в Берлине, а Кремль и золотые купола церквей у нас такие, что немцам и не снилось. Мучило другое – военный агент русского посольства, которому Фандорин передал пакет с печатями, велел пока дальше не ехать и ждать секретной корреспонденции для передачи в Вену. Ожидание растянулось на неделю, и Эрасту Петровичу надоело слоняться по тенистой Унтер-ден-Линден, надоело умиляться на упитанных лебедей в берлинских парках.

То же самое повторилось и в Вене, только теперь пришлось пять дней дожидаться пакета, предназначенного для военного агента в Париже. Эраст Петрович нервничал, представляя, что «мисс Ольсен», не дождавшись весточки от своего Ипполита, съехала из отеля, и теперь её вовек не сыскать. От нервов Фандорин подолгу сиживал в кафе, ел много миндальных пирожных и литрами пил крем-соду.

Зато в Париже он взял инициативу в свои руки: в российское представительство заглянул на пять минут, вручил посольскому полковнику бумаги и безапелляционно заявил, что имеет особое задание и задерживаться не может ни единого часа. В наказание за бесплодно потраченное время даже Париж смотреть не стал, только проехал в фиакре по новым, только что проложенным бароном Османом бульварам – и на Северный вокзал. Потом, на обратном пути, ещё будет время.

Без четверти десять, закрывшись номером «Таймс» с проверченной для обзора дыркой, Эраст Петрович уже сидел в фойе «Зимней королевы». На улице дожидался предусмотрительно нанятый кэб. Согласно полученной инструкции, портье демонстративно не смотрел в сторону не по-летнему одетого постояльца и даже норовил отвернуться в противоположную сторону.

В три минуты одиннадцатого звякнул колокольчик, дверь распахнулась и вошёл исполинского роста мужчина в серой ливрее. Он, «Джон Карлыч»! Фандорин вплотную припал глазом к странице с описанием бала у принца Уэльского.

Портье воровато покосился на некстати зачитавшегося мистера фон Дорна и ещё, подлец, мохнатыми бровями вверх-вниз задвигал, но объект, по счастью, этого не заметил или счёл ниже своего достоинства оборачиваться.

Кэб оказался кстати. Выяснилось, что дворецкий не пришёл пешком, а приехал на «эгоистке» – одноместной коляске, в которую был запряжён крепкий вороной конёк. Кстати был и зарядивший дождик – «Джон Карлыч» поднял кожаный верх и теперь при всём желании не смог бы обнаружить слежку.

Приказу следовать за человеком в серой ливрее кэбмен ничуть не удивился, щёлкнул длинным кнутом, и план вступил в свою первую фазу.

Стемнело. На улицах горели фонари, но не знавший Лондона Эраст Петрович очень скоро потерял ориентацию, запутавшись в одинаковых каменных кварталах чужого, угрожающе безмолвного города. Некоторое время спустя дома стали пониже и пореже, во мраке вроде бы поплыли очертания деревьев, а ещё минут через пятнадцать потянулись окружённые садами особняки. У одного из них «эгоистка» остановилась, от неё отделился гигантский силуэт и отворил высокие решётчатые ворота. Высунувшись из кэба, Фандорин увидел, как коляска въезжает в ограду, после чего ворота снова закрылись.