Конан из Киммерии - Роберт Говард

Некоторое время Конан раздумывал, не исчезнуть ли потихоньку в каком-нибудь переулке. Однако они шли и шли вереницей по длинной улице, и люди, попадавшиеся навстречу, поспешно отворачивались и удирали. К тому же процессия держалась довольно далеко от стен: внезапный прыжок в сторону навряд ли останется незамеченным…

Пока Конан в бессильной ярости крыл про себя жрецов на все корки, шествие приблизилось к невысоким воротам в южной стене и вышло наружу. Впереди и вокруг жались друг к другу низенькие глинобитные домики, в звездном свете смутно виднелись пальмовые рощи. Теперь или никогда, подумалось Конану. Самое время расстаться с его молчаливыми спутниками!

Но как только за ними закрылись ворота, все их молчание как рукой сняло. Они принялись возбужденно переговариваться вполголоса. Оставили они и ритуальный размеренный шаг, предводитель бесцеремонно сунул посох с черепом себе под мышку, и вся компания, смешав ряды, поспешила вперед. Поспешил с ними и Конан. Ибо в приглушенный шепот жрецов вкралось слово, заставившее его немедля насторожиться. И это слово было — «Тутотмес!»

18

«Я — женщина, не знавшая смерти…»

Со жгучим интересом всматривался Конан в своих закрытых масками спутников. Либо один из них и был Тутотмес, либо все они шли на встречу с человеком, который был так нужен Конану. Когда же за кронами пальм в темном небе возникла треугольная черная тень гигантской постройки, Конан сообразил, куда все идут.

Жрецы миновали облезлые домишки и рощицы; может, кто и видел процессию, но на глаза предпочел не показываться. Нигде не было ни огонька. Черные башни Кеми угрюмо вздымались к звездам, отражавшимся в водах гавани. Впереди, уходя в непроглядную тьму, расстилалась пустыня. Откуда-то доносилось тявканье шакала. Обутые в сандалии ноги бесшумно ступали по песку. Казалось, призраки спешат к гигантской пирамиде, возвышавшейся над темной пустыней.

При виде мрачной громады, заслонявшей звездное небо, сердце Конана заколотилось быстрее. Он был готов сойтись с Тутотмесом лицом к лицу и схватиться с ним, если придется, но к его нетерпению примешивался страх. Любого человека, приблизившегося к этому сооружению из черных камней, поневоле одолевали предчувствия. Самое имя его было у северных народов символом чего-то отвратительного и ужасного. Легенды намекали, что пирамиды не были выстроены стигийцами, что они уже стояли здесь в незапамятно древние времена, когда смуглолицый народ только-только поселился у великой реки.

Подходя к пирамиде, Конан заметил у ее основания пятнышко неяркого света. Постепенно вырисовался дверной проем, по обе стороны которого задумчиво возлежали каменные львы с женскими головами, таинственные, непостижимые — кошмарный сон, воплощенный в камне.

Предводитель процессии направился прямо ко входу, и Конан разглядел какой-то темный силуэт там, в глубине. Вот с ним поравнялся предводитель, приостановился на миг — и исчез во тьме внутри пирамиды. Один за другим за ним последовали и остальные. При этом таинственный страж останавливал всякого вступавшего в темный портал, и что-то совершалось между ними, какой-то жест или слово — Конан тщетно силился разобрать. Отчаявшись, он намеренно замешкался и, наклонившись, сделал вид, что возится с ремешками сандалий. И только когда последний носитель маски благополучно исчез, Конан выпрямился и пошел вперед.

Ему было не по себе: в голову назойливо лезли когда-то слышанные байки, он всерьез гадал, был ли страж храма человеком. Однако волновался он зря. Бронзовый светильник, горевший за порогом, позволял видеть часть узкого длинного коридора, уходившего в темноту, и человека в широком черном плаще, молча стоявшего у входа. Больше никого не было видно. Жрецы в масках, надо думать, удалились по коридору.

Нижняя часть лица стигийца была скрыта плащом, но глаза так и впились в Конана пронизывающим взглядом. Вот он сделал левой рукой какой-то странный жест. Положившись на удачу, Конан повторил его. Но тотчас понял, что от него ожидали чего-то другого. Правая рука стигийца вылетела из-под плаща, сверкнула сталь. Последовал убийственный удар, который, вне сомнения, пронзил бы сердце обычного человека.

Но перед стигийцем был воин, обладавший стремительной реакцией лесного кота. Тусклый свет едва успел отразиться от лезвия, когда Конан перехватил смуглое запястье, и тотчас же его правый кулак обрушился на челюсть стигийца. Голова стража запрокинулась и ударилась о камни стены с хрустом, который ясно говорил о проломленном черепе.

Конан на миг замер над ним, чутко прислушиваясь. Светильник догорал, отбрасывая бесформенные тени. Впереди, во тьме коридора, ничто не шевелилось, но Конану показалось, будто где-то там, глубоко внизу, едва различимо пропел гонг.

Нагнувшись, киммериец оттащил мертвое тело за дверь, а потом осторожно и быстро пошел по коридору вперед, даже не гадая о том, какая судьба могла его там ожидать.

Пройдя совсем немного, он озадаченно остановился. Коридор разветвлялся, и в какую сторону отправились жрецы, Конану неоткуда было знать. Наугад выбрал он левый проход. Пол слегка понижался и был гладок, точно отполированный множеством ног. Там и сям чадили факелы, разливая вокруг жутковатый трепетный полусвет. Поневоле Конан задумался, зачем и в какую из позабытых эпох были сооружены эти каменные громады. Древней, чудовищно древней была эта земля! Никто не знал, сколько веков глядели на звезды стигийские черные храмы…

Узкие арки открывались то справа, то слева, но Конан держался главного коридора — хоть и приходил все более к убеждению, что свернул не туда. Иначе он давно уже поравнялся бы со жрецами, ведь они не так сильно его обогнали. Конан начал нервничать. Тишину, казалось, можно было пощупать; тем не менее ему все время мнилось, что он был не один. Не раз, торопливо минуя темную арку, он ощущал чей-то пристальный взгляд, устремленный на него из глубины. Конан замедлил шаг, почти решив вернуться туда, где коридор раздвоился… потом резко обернулся, сжимая в руке нож.

У входа в боковой тоннель стояла девушка — стояла и смотрела на киммерийца. Кожа цвета слоновой кости говорила о ее принадлежности к какому-то древнему стигийскому роду. Как все знатные стигийки, она была высокой, гибкой и чувственно прекрасной. Роскошные волосы ниспадали черной вспененной волной, и среди них мерцал искристый рубин. На ней не было никакой одежды, кроме бархатных сандалий и широкого пояса, усеянного самоцветами.

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовалась она.

Ответить — значило выдать свое чужеземное происхождение. Конан молчал и не двигался — темная зловещая фигура в маске, увенчанной страусовыми перьями. Зоркие глаза его осматривали тени за спиной девушки. Никого не было видно. Но как знать, сколько воинов сбежится тотчас же, если она позовет?

Она тем временем пошла к нему — безо всякого страха, но подозрительно вглядываясь.

— Ты не жрец, — сказала она. — Ты воин, это видно даже под маской. Ты отличаешься от жрецов, как мужчина от женщин. О Сет! — воскликнула девушка, внезапно остановившись, и глаза ее округлились. — По-моему, ты даже не стигиец!

Его рука метнулась вперед так стремительно, что глаз не успел бы уследить, пальцы почти ласково обхватили нежную шею.

— Попробуй только пискни, — пробормотал он.

Ее гладкая кожа показалась ему холодной, как мрамор. Но в бездонных черных глазах, как и прежде, не было страха.

— Не бойся, я не выдам тебя, — ответила она спокойно. — Скажи лучше, не безумен ли ты, чужестранец, вошедший в запретный храм Сета?

— Я разыскиваю жреца Тутотмеса, — ответил Конан. — Он здесь?

— А зачем он тебе нужен? — парировала она.

— При нем… нечто украденное у меня.

— Я тебя к нему провожу, — предложила она с такой готовностью, что в нем вновь проснулись подозрения.

— Не играй со мной, девочка, — заворчал он.

— А я и не играю с тобой. Я не люблю Туготмеса.

Конан помедлил, потом все же решился. В конце концов, он был в ее власти настолько же, насколько и она — в его.

— Иди рядом, — приказал он и, выпустив шею, схватил ее запястье. — И хорошенько думай, что делаешь. Если попробуешь шутить…

Она повела его по коридору — все вниз и вниз, пока не скрылись позади последние факелы, и он зашарил рукой по стене, не видя, лишь ощущая и чувствуя женщину, идущую рядом. Когда он ей что-то сказал, она повернула к нему голову, и он вздрогнул, заметив, что ее глаза светились во тьме, точно два золотистых огня. Смутные сомнения и еще более смутные, чудовищные подозрения зародились в его душе… и все-таки он продолжал идти. Она же вела его через такой лабиринт, через такую путаницу черных тоннелей, что даже его первобытное чувство направления было бессильно. Мысленно Конан сто раз обозвал себя недоумком за то, что последовал за нею в это мрачное прибежище тайн. Так или иначе, поворачивать назад было поздно. К тому же он вновь ощущал в темноте вокруг себя жизнь и движение, ощущал чье-то опасное, голодное нетерпение неподалеку… И если слух его не подвел, он расслышал даже смутный скользящий шумок, который затем удалился, повинуясь приказу, который шепотом отдала девушка.